Михаил Дмитриевич Скобелев
"Белый генерал" Михаил Дмитриевич Скобелев (1843-1882), любимец
России в 1876-1882 гг., -- из тех, кого русские квасные патриоты
стремятся представить величайшими фигурами своей истории. Правда,
всё, что при участии Скобелева было добыто для России, уже поте-
ряно: и Туркестан, и влияние на Балканах. Причём потеряно отчасти
потому, что российские имперцы строят свою пропаганду на возвели-
чении таких личностей, как Скобелев, и в своём имперском мышлении
остаются где-то на его уровне.
Военно-теоретических трудов Скобелев не оставил. Собирались
массово издать сборник его приказов, но это дело как-то не пошло.
Представим это так, что Скобелев был гениальным практиком.
* * *
В военном искусстве Скобелев был вполне последователь Александ-
ра Суворова (может быть, именно поэтому не получилось у Скобелева
с военно-теоретическими трудами). В суворовско-скобелевский метод
входило следующее:
1) забота о солдатах;
2) дисциплина, но без мордобоя;
3) борьба с воровством;
4) "тяжело в ученье, легко в бою";
5) "каждый солдат знай свой манёвр";
6) отвага, позёрство под пулями;
7) воздействие солдатам на мозги по поводу чести, любви к Родине,
сладострастности смерти в бою и т. п.;
8) тщательная работа над своим образом.
Скобелев был "человеком войны". Эта опасная разновидность людей
получает извращённое удовольствие от риска, лишений, собственных
и чужих страданий.
* * *
Фамилия "Скобелев" -- не от "кобель", а от "скобель". "Малая
советская энциклопедия" (1930): "Скобель -- нож с двумя ручками,
прикреплёнными по краям перпендикулярно лезвию. Служит для
грубого строгания, гл. обр. при изготовлении телег, саней им пр."
Что такое скобель, большинство русских солдат в XIX веке, на-
верное, знало вполне. Для народного героя военной разновидности
фамилия "Скобелев" подходила очень даже: тут вам и причастность к
простому труду, и некоторая "перпендикулярность" (по отношению к
существующей власти, к заевшейся социальной верхушке), и "грубое
строгание", если Родина скажет "Надо!".
Взлёт популярности Скобелева был частично обусловлен пропаган-
дистской потребностью властей воюющей страны в газетных героях,
частично -- потребностью массы в идолах, частично -- потребностью
газетчиков в ярких темах. Когда с разных сторон начинается друж-
ная НАКАЧКА светлого образа, ему ничего не остаётся, кроме как
раздуться до требуемого размера, после чего он обретает как бы
чарующую силу: многие начинают верить в его заведомое превосходс-
тво, в его сверхспособности. Такому человеку легко доверяют,
легко подчиняются, а для командирского успеха на войне это очень
важно.
У противника, дознавшегося о славе героя, возникают в отношении
его более или менее значительные опасения как "натурального", так
даже и мистического характера (когда смерть совсем рядом, люди
охотно верят в любую ерунду, которая якобы может принести спасе-
ние или гибель). Вдобавок, что не менее важно, герой начинает
верить в себя сам. А на войне 3/4 успеха (по мнению Наполеона
Бонапарта -- а он в победах таки был спец) определяются психоло-
гическими факторами. Поэтому герою действительно начинает прихо-
дить особо значительный успех.
Разумеется, лишь бы кого до былинного величия не раздуть: у
человека, выбранного в герои, должны иметься хотя бы некоторые
задатки.
Критическое отношение к Скобелеву со стороны его коллег опреде-
лялось не только завистью, но и знанием реальных обстоятельств
его возвышения. Некоторые из них со своими качествами и достиже-
ниями вполне могли бы оказаться на его месте, но выбор пал не на
них (кто-то не вышел физиономией, кто-то -- фамилией, кто-то --
происхождением или просто не попал своевременно на глаза газет-
чикам и начальникам, когда те были в поисках могучего "позити-
ва"). Количество геройских ролей ограничено особенностями массо-
вого сознания, поэтому если кто-то уже вышел в герои, стать рядом
с ним или подсидеть его в геройском статусе практически невозмож-
но: и массовое, и начальственное внимание, и всякие нужные
ресурсы уже переключены на одного.
Пропагандистский интерес всякого патриота -- в поддакивании
культу национального героя независимо от его подоплёки, но если
совсем никто не будет называть вещи своими именами, то картина
мира окажется не вполне адекватной, а за неадекватность придётся
в конечном счёте расплачиваться большими потерями. Да, критично
мыслящие люди, если они не помалкивают или не лгут, зачастую
очень мешают государству ковать его пирровы победы. Зато на
"критиков" удобно списывать неудачи.
В полководцы Скобелев выбился не без помощи влиятельных родст-
венников: в первую очередь, отца -- генерала императорского
конвоя, а ещё дяди по матери -- графа Адлерберга.
В 1866 г., то есть, в возрасте всего лишь 23 года, Скобелев
попал на учёбу в Николаевскую академию Генерального штаба.
Образцом военного карьериста Скобелев может являться разве что
для других генеральских детей, но никак не для офицеров из низов.
Более благоприятная, чем у Скобелева, ситуация для восхождения
была разве что у таких известных военных деятелей, как эрцгерцог
Карл Габсбург, принц Евгений Савойский и Александр Македонский.
* * *
В связи со знаменитым в своё время парижским выступлением Ско-
белева по поводу отношений России с Германией и Францией возника-
ет пикантный вопрос: насколько виновен Скобелев в нарастании на-
пряжённости между Россией и Германией, вылившемся в войну 1914-
1918 гг. (которую потом вдобавок довоёвывали в 1939-1945 гг.)?
Интересы любой страны где-то совпадают с интересами любой
соседней страны, где-то сталкиваются с ними. Кроме того, можно
по-разному видеть эти интересы, а также способствовать тому,
чтобы изменялось в нужную сторону видение другими странами их
интересов. Поэтому объединение стран в противостоящие один
другому союзы не задаётся непреодолимыми обстоятельствами, а
зависит в значительной степени от случайностей, в том числе от
разных толчков, вроде парижского выступления Скобелева. Выяснение
роли Скобелева в обострении российско-германских противоречий не
представляет большой значимости, но указанная гипотеза имеет
право на существование, так как факты, говорящие в её пользу,
лежат на поверхности. Скобелев сознательно и охотно приложил руку
к стравливанию русских и немцев, а насколько это прикладывание
руки оказалось действенным на фоне прикладывания рук многими
другими деятелями -- вопрос сложный.
* * *
Википедия о скобелевских подвигах 1873 года:
"... 21 мая с двумя сотнями и ракетной командой, двинулся к
горе Кобетау и вдоль арыка Карауз ДЛЯ РАЗОРЕНИЯ И УНИЧТОЖЕНИЯ
ТУРКМЕНСКИХ АУЛОВ, дабы наказать туркменов за враждебные действия
против русских; поручение это он исполнил в точности."
Тот же источник о его подвигах 1875 года:
"Отряд Скобелева вступил в Ике-су-арасы 26 декабря и в 8 дней
прошёл по этой части ханства по разным направлениям, ОБОЗНАЧАЯ
СВОЙ ПУТЬ УНИЧТОЖЕНИЕМ КИШЛАКОВ."
Тот же источник о подвигах 1876 года, когда Скобелев подвизал-
ся в качестве военного губернатора Ферганской области:
"...киргизы, населявшие хребты Алая и долину реки Кизыл-су,
продолжали упорствовать. Скобелеву пришлось пройти в дикие горы с
оружием в руках и применять его также и ПРОТИВ МИРНОГО НАСЕЛЕНИЯ,
действуя методами, которые всегда применялись в войнах на
Востоке."
Наверное, у центральноазиатских народов Скобелев если не в
таком же статусе, в каком Батый у народа русского, то близко к
нему. В ситуациях, обострившихся до необходимости КАРАТЬ, не
всякий большой военный начальник (тем более -- воспитанный в
великой русской культуре -- на Пушкине с Лермонтовым и т. п.)
решается, но всякий радуется, когда кто-то из подчинённых вызыва-
ется сделать грязную работу. Вот мнение самого Скобелева об этом
(в записи Немировича-Данченко):
"Всякая гадина может когда-нибудь пригодиться. Гадину держи в
решпекте, не давай ей много артачиться, а придет момент - пусти
ее в дело и воспользуйся ею в полной мере... Потом, коли она не
упорядочилась - выбрось ее за борт!.. И пускай себе захлебывается
в собственной мерзости... Лишь бы дело сделала."
Надо думать, Скобелев начинал как "мальчик для всего". И стано-
вится понятно, почему большевики ликвидировали помпезный памятник
Скобелеву в Москве: в "братской семье советских народов" культи-
вирование такого героя выглядело бы издевательством над согражда-
нами тюркской крови -- в дополнение мусолению концепции "монголо-
татарского ига" в общих для всего СССР учебниках истории. Зато
теперь русским можно славить Скобелева вовсю, а узбекам, туркме-
нам, киргизам -- называть его кровожадным захватчиком, не пони-
мавшим их культуры и презиравшим её от большого ума.
* * *
Под отцовским крылом:
"В 1877 году Скобелев отправился в действующую армию, чтобы
принять личное участие в Русско-турецкой войне. Первое время
Скобелев лишь состоял при главной квартире и участвовал в мелких
операциях на добровольных началах. Затем ЕГО НАЗНАЧИЛИ ЛИШЬ
НАЧАЛЬНИКОМ ШТАБА СВОДНОЙ КАЗАЧЬЕЙ ДИВИЗИИ, КОТОРОЮ КОМАНДОВАЛ
ЕГО ОТЕЦ -- Дмитрий Иванович Скобелев."
Особо последовательные патриоты скажут: хотели унизить Скобеле-
ва и намечали между тем протолкнуть на геройскую роль кого-то из
своих.
Из подвигов 1877 года:
"В конце августа было решено произвести третий штурм Плевненс-
кого укрепления, для чего было выделено 107 батальонов (в том
числе 42 румынских) и 90 эскадронов и сотен (в том числе 36
румынских) или 82000 штыков и 11000 сабель при 444 орудиях (в том
числе 188 румынских). Генерал Золотов определял силы турок в
80000 человек при 120 орудиях. Артподготовка началась с 26
августа и закончилась 30 августа с началом штурма. Войска правого
фланга, румынская пехота и 6 русских батальонов, штурмовали
Гравицкий редут № 1 на наименее важном левом фланге турок. Войска
правого фланга потеряли 3500 человек и решено было прекратить
наступление в этом районе несмотря на то, что оставалось ещё 24
свежих румынских батальона. Центр русских войск произвёл 6 атак и
эти атаки были отбиты с потерями в 4500 человек. После чего с
началом сумерек решено было прекратить бой. Левый фланг под
командованием Скобелева с поддержкой князя Имеретинского, с 16
батальонами овладел двумя редутами противника при этом батальоны
сильно расстроились. Развивать успех было нечем. Оставалось
укрепиться и удерживать редуты до прибытия подкрепления. Но
подкрепления послано не было, кроме одного полка посланного по
инициативе одного частного начальника, но и тот прибыл поздно.
Скобелев располагал 1/5 всех русских и румынских сил, притянул на
себя более 2/3 всех сил Османа-паши. 31 августа Осман-паша видя,
что основные силы русских и румын бездействуют, атаковал
Скобелева с обоих флангов и подверг расстрелу. Скобелев потерял
6000 человек и отбил 4 атаки турок, затем в полном порядке
отступил. Третий штурм Плевны окончился неудачей для союзных
войск. Причины коренились в неправильной организации управления
войсками."
Была ли в поражении вина Скобелева, сказать трудно: надо много
разбираться с материалом, но достичь высокой степени определённо-
сти, возможно, не удастся всё равно. Скажем так: вот пример пора-
жения Скобелева. Потому что в обильной патриотской писанине о
Скобелеве попадаются дурацкие гордые утверждения, что Скобелева
не поражали НИ РАЗУ. Разумеется, бывают поражения, которые полез-
нее и/или величественнее побед, но для патриотничающих дураков
это слишком сложная тема.
* * *
Вот, похоже, единственный случай, когда Скобелев выступал в
качестве руководителя операции, а не активничал под чужим руко-
водством (Википедия):
"В январе 1880 года Скобелев назначается командующим военной
экспедиции против текинцев."
В этой экспедиции он преодолел героическую оборону городка
Козельска Геок-Тепе.
Википедия о подвиге защитников Геок-Тепе:
"Текинцы решили защищаться до последней капли крови и поспешно
стали строить укрепление Геок-тепе, но к приходу русских работы
далеко ещё не были закончены, а стены местами были настолько
низки, что виднелись кибитки."
Туркменам просто некуда было деться, поскольку выживать они
могли только в районах оазисов, а всякие такие места были заняты
русскими войсками.
"После отступления генерала Ломакина текинцы не были усмирены и
продолжали беспокоить округу, грабя караваны и угоняя скот.
Вследствие этого (а главный повод -- позорный проигрыш предыдущей
войны) было решено предпринять второй поход для покорения оазиса.
Стоимость его, не считая постройки паровой железной дороги, была
оценена в 10 млн руб. Генерал М. Д. Скобелев, поставленный во
главе экспедиции, обратил особое внимание на успешную перевозку
грузов и, главным образом, на заготовку верблюдов. Далее Скобелев
стал деятельно заботиться о снабжении отряда всем необходимым как
в боевом, так и в продовольственном отношении. Была сильно
увеличена артиллерия..."
Заметим, что 10 миллионов рублей представляли собой по тем
временам огромную сумму. Скобелев, можно сказать, раздавил бедных
туркмен ресурсами империи.
"21 ноября 1880 г. российские войска приступили к осаде Геок-
тепе. Число защитников его, по имевшимся сведениям, доходило до
30 тысяч человек (10 тыс. конницы и 20 тыс. пехоты, в том числе
женщины и несовершеннолетние мальчики)."
"12 января 1881 г., после отчаянного сопротивления, Геок-тепе
был взят штурмом. Преследование текинцев продолжалось 15 верст."
"Текинцы отступили в пески, где расположились у колодцев. Для
преследования их был послан отряд, прошедший до 500 верст в пус-
тыне. На обязанность отряда было возложено уничтожить сопротив-
ляющихся, обезоружить и вернуть обратно изъявивших покорность.
Текинцы постепенно стали возвращаться, чему способствовало
ласковое с ними обращение русских и то, что в укреплении
оставались взятые в плен их семейства."
Наверное, туркменам ласково объясняли, что их семьи --
заложники.
"В английской прессе того времени, со ссылкой на собственных
корреспондентов -- английских офицеров, которые присутствовали
среди защитников крепости, сообщалось о жестоком обращении с
мирным населением, оставшемся в крепости, со стороны русских
войск под предводительством генерала М. Д. Скобелева."
(Ну, англичане и сами любили позверствовать -- в Индии.)
Болгарская Википедия:
"В началото на 1881 г. превзема крепостта Гьоктепе, където
избива цялото мъжко население в околността." ("В начале 1881 г.
берёт крепость Геок-тепе, где уничтожает всё мужское население в
округе.")
"В Туркменистане по сей день 12 января отмечается день Памяти
(Хатыра гюни) павших при защите крепости Геок-тепе."
Короче, это была героическая оборона последнего оплота туркмен-
ской независимости. Туркменская Массада. Туркменский Берлин 1945
года.
* * *
Если судить по заметкам В. Немировича-Данченко, в офицерском
корпусе Скобелев как полководец не котировался: он был любимцем
солдат, газетчиков и гражданской публики.
Немирович-Данченко:
"Слишком стали его травить доморощенные Александры Македонские.
Только было заикнется Скобелев о своем боевом опыте:
- Ну, вы опять про ваших халатников!.. Это совсем другое дело...
Вы там по вашим степям черепахами ползали, а мы перелетим
орлами..."
И что ж плохого в том, что другие тоже стремились проявить
себя?
Война в Туркестане была колониальной, на Балканах же -- худо-
бедно освободительной, так что не исключено, что несколько пре-
небрежительное отношение к Скобелеву было вызвано и моральными
соображениями.
"Представители канцелярского режима в армии и блестящая плеяда
парадных гениев и кабинетных мудрецов никак не могли примириться
с красивым, полным обаяния мужеством молодого генерала... Когда
он стоял под огнем в своем белом кителе, па белом боевом коне,
когда он, казалось, вызывал самую смерть, находя величайшее
наслаждение в этом постоянном презрении к опасностям, в этом
сознании себя человеком, мыслящим, владеющим собой среди ада, в
потребительном вихре оргии, которую мы называем войной, когда он
сам точно напрашивался на неприятельский огонь - его тогда
упрекали в рисовке, в желании щегольнуть своим удальством."
Вообще-то потеря командира в бою -- происшествие весьма неже-
лательное, могущее пагубно отразиться на действиях своих войск.
Офицеры берегут себя (и их берегут) ДЛЯ ДЕЛА. Чтобы не нарушилось
управление войсками. Чтобы было кому принимать решения и доводить
их до массы солдат.
Немирович:
"С каждым новым подвигом росла к нему и вражда в штабах. Осо-
бенно прежние товарищи. Те переварить не могши такого раннего
успеха, такого слепого счастья на войне. Они остались капитанами,
полковниками, когда он уже сделал самую блестящую карьеру,
оставив их далеко за собой. Когда можно было отрицать храбрость
Скобелева, это ничтожнейшее из его достоинств - они отрицали ее.
Они даже рассказывали примеры изумительной трусости, якобы им
обнаруженной. Когда нельзя было уже без явного обвинения во лжи
распускать такие слухи, они начали удальство молодого генерала
объяснять его желанием порисоваться, но в то же время отмечали
полную военную бездарность Скобелева. Когда и это оказалось неле-
пым, они приписали ему равнодушие к судьбе солдата. "Он пошлет
десятки тысяч на смерть ради рекламы. Ему дорога только своя
карьера" и т.д. Явились легенды о том, как там-то он нарочно не
подал помощи такому-то, а здесь опоздал, чтобы самому одному
закончить дело, тут - радовался чужому неуспеху... Корреспонденты
английских, американских, французских, итальянских и русских
газет отдавали ему справедливость. Мак-Гахан, Форбс, Бракенбури,
Каррик, Гаввелок, Грант помещали о нем восторженные статьи. Что ж
из этого - они были им подкуплены! Когда, наконец, военные агенты
дружественных нам держав, видевшие Скобелева на деле, стали
отзываться о нем как о будущем военном гении - и на это тотчас же
нашлись объяснения. Они, видите ли, хотели, чтобы Скобелев
представил их к тому или другому ордену и т.д."
Повернём это по-своему: среди людей, действительно разбиравших-
ся в военных делах и доподлинно знавших детали всяких событий,
Скобелев далеко не пользовался таким же уважением, какое имел
среди посторонних, судивших о вещах по газетным статьям.
Немирович:
"Как в каждом крупном человеке, в нем и недостатки были крупные,
но они стушевывались, прятались, когда он принимался за дело. Из-
балованный, капризный, как женщина, гордый сознанием собственного
превосходства - он умел делаться приятным для окружающих его, так
что они просто влюблялись в эту боевую натуру... Самый лучший суд
- есть суд подчиненных. Только эти беспристрастны, только они
умеют верно определить личность - чуть ли не ежедневно сталкива-
ясь с нею. От них не спрячешься, их не надуешь, а эти судьи были
все на стороне Скобелева... Они умели отличать раздражительность
человека, несущего на себе громадную ответственность, работающего
за всех, от сухости сердца и жестокости."
Если удалять от себя людей с независимым скептическим мышлением,
сильным характером, большими амбициями, но нормальным инстинктом
самосохранения (таких немного, поэтому немного будет и хлопот с
удалением) и оставлять лишь охотно смотрящих на вождя снизу вверх
и легко поддающихся гипнозу толпы, получишь вот эту самую любовь
подчинённых баранов, радостно бегающих на убой по твоему приказу.
Немирович:
"Скобелев был инициатор по преимуществу. С быстротой и силой
паровика он создавал идеи и проекты в то время, когда он дрался.
Собственно говоря, я решительно не могу понять, когда он отдыхал.
Отмахав верст полтораста в седле - карьером, сменив и загнав при
этом несколько лошадей, он тотчас же принимал донесения, делал
массу распоряжений, требовавших не утомленного ума, а быстроты и
свежести соображений, уходил в лагери узнать, что варится в
котлах у солдат, мимоходом поверял аванпосты и, наконец, закончив
все это - или садился за книги, которые он ухитрялся добывать при
самых невозможных условиях, и всегда серьезные, требовавшие
напряжения мысли - или с энергией глубоко убежденного человека,
которому дороги его принципы, вступал в спор с Куропаткиным..."
Короче, был из гиперактивных, быстро сгорающих, не имеющих вре-
мени для основательного думания.
Немирович:
"Скобелев любил войну, как специалист любит свое дело."
Дальше у Немировича идут смягчающие уточнения, но главное --
вот это самое. Между тем, правильный офицер любит не войну, а
только подготовку к войне и свой статус офицера. От любителей
собственно войны нередко война и случается. А война калечит и
убивает людей, разрушает сооружения (включая крепости), истощает
ресурсы государства. Война -- отнюдь не единственное средство
создания крупных государств и разрушения их. Она -- всего лишь
относительно легко доступное средство, хорошо ложащееся на
человеческие инстинкты.
Мыслитель Скобелев (в передаче Немировича):
"Всякая страна имеет право на известный рост. Принцип нацио-
нальностей - прежде всего. Государство должно расширяться до тех
пор, пока у него не будет того, что мы называем естественными
границами, законными очертаниями. Нам, т.е. славянам, потому что,
если мы заключились в узкие пределы только русского племени, мы
потеряем все свое значение, всякий исторический raison d'etre
(Смысл. Фр.), так я говорю, что нам, славянам, нужны Босфор и
Дарданеллы как естественный выход к морю, иначе, без этих знаме-
нитых проливов, несмотря на весь наш необъятный простор, - мы
задохнемся в нем. Тут-то и следует раз навсегда покончить со
всякой сентиментальностью и помнить только свои интересы. Сначала
- свои, а потом можно подумать и о чужих..."
На самом деле "мы" без Дарданелл, конечно же, не задохнулись.
Из-за таких вот сторонников "права на известный рост", а на самом
деле -- блистательных бестормозных МРАЗЕЙ разных национальностей,
случились две Мировые войны, в которых Европа покалечила сама
себя и науничтожала многое из того, что прежде столетиями в поте
лиц создавала.
Ещё философствование мрази:
"Я в союзы и дружбу между народами, - говорил мне Михаил
Дмитриевич, - не верю... Этот род дружбы далекий от равенства...
В подобных союзах и в такой дружбе один всем пользуется, а другой
за все платит, один ест каштаны, а другой вытаскивает их из огня
голыми руками. Один льет свою кровь и тратит деньги, а другой
честно маклерствует, будучи не прочь ободрать друга в решительную
минуту... Так уж если заключать союзы - пусть в этих союзах
другой будет жертвой, а не я. Пусть для нас льют кровь и тратят
деньги, пусть для нас таскают из огня каштаны... А лучше всего -
в одиночку... Моя хата с краю, ничего не знаю, пока меня не
задели, а задели - так уж не обессудьте, свое наверстаем..."
Апология всеобщей душиловки.
"Скобелев за войной признавал, главным образом, экономическое
значение. Непосредственных причин войн бывает две. Или сравни-
тельно высокая цивилизация народа, начинающего войну со слабым
соседом и противником, причем образованный народ, уничтожая сла-
бейшего врага, рассчитывает обогатиться за его счет, захвативши
его земли, и тем улучшить свое благосостояние. Так, например,
были завоеваны Индия, Америка. Или наоборот, беднейший народ на-
падает на высокую цивилизацию и пользуется ее плодами для улучше-
ния своего положения. Таковы завоевания гуннов, вандалов, тевто-
нов, татар и т.п. Это - также принцип борьбы за существование..."
"Если бы Бог привел нам перенести войну на неприятельскую
территорию, то враг должен за честь считать, ежели я ему заплачу
за что-нибудь царским кредитным рублем. Даже кредитные билеты я
отдам с сокрушенным сердцем. Неприятель должен нас кормить даром.
И без того наш народ нищий по сравнению с нашими соседями, а я
еще буду ему платить деньги, заработанные горем, бедой и тяжким
трудом рязанского мужика. Я такой сентиментальности не понимаю."
Милитаристски-свихнутая мразь. Может быть, гениальная, но это
ещё хуже.
"Про Скобелева говорили, что он, не сморгнув, послал бы в бой
десятки тысяч, послал на смерть... Это верно. Он не был сентимен-
тален и если брался за дело, то уж без сожалений и покаянного
фарисейства исполнял его. Он знал, что ведет на смерть, и без
колебаний не посылал, а вел за собой..."
На самом деле "за собой" он вёл лишь иногда, на отдельных
показательных и не очень опасных участках, особенно если замечал
поблизости Немировича-Данченко или кого-то ещё из журналистов.
Иначе бы долго не выжил, потому что противник, как правило, не
совсем дурак и старается убить в первую очередь офицеров, а гене-
ралов -- тем более.
"Скобелев иногда прямо говорил людям: 'Я посылаю вас на смерть,
братцы... Вон видите эту позицию?.. Взять ее нельзя... Да я брать
ее и не думаю. Нужно, чтобы турки бросили туда все свои силы, а я
тем временем подберусь к ним вот оттуда... Вас перебьют - зато вы
дадите победу всему моему отряду. Смерть ваша будет честной и
славной смертью... Станут вас отбивать - отступайте, чтобы сейчас
же опять броситься в атаку... Слышите ли... Пока живы - до по-
следнего человека нападайте...' И нужно было слышать, каким 'ура'
отвечали своему вождю эти, на верную смерть посылавшиеся люди!.."
Сам автор этого панегирика на смерть, похоже, не посылался, а
только наблюдал восторженно, как посылались другие.
Немирович:
"Скобелев всегда нуждался. При нем никогда не было денег, а
между тем швырял он ими с щедростью римских патрициев."
Либо этот человек был неспособен спланировать даже собственные
расходы, либо это была часть образа, в который он вживался.
Немирович:
"Какой-то солдат стал было кувыркаться, кланяясь первой проле-
тевшей пуле.
- Знакомую встретил?.. Ну, поклонись ей еще раз на прощанье...
Больше, брат, с ней не увидишься... Срам перед турецкой пулей
голову клонить!.. Вот как надо стоять под огнем, видишь!
И пока другие тащили лодки, Скобелев стоял в самом опасном
месте, куда больше всего был направлен огонь с неприятельского
берега... Пули у самых ног его впивались в землю, другие около
головы сбивали ветви с листьев - он и не двигался."
...а Немирович-Данченко, наверное, сидел рядом в ложбинке и
записывал реплики героя, млея от чужой храбрости. Народная приме-
та всё-таки говорит ведь, что в не прячущихся от пуль попадание
пуль случается много чаще, чем в прячущихся.
Википедия:
"Скобелев не был счастлив в личной жизни: женившись (в 1874
году?) на фрейлине императрицы княжне Марии Николаевне Гагариной,
он вскоре бежал от неё, и в 1876 году их бездетный брак был
расторгнут."
О том, как Скобелев помер:
. . .
Это что -- подходящая смерть для боевого генерала? Если бы
дамочка отрубила ему спящему голову, было бы и то лучше. А так --
надорвался при исполнении элементарных мужских обязанностей, да
ещё женщину напугал.
Википедия:
"Большинство же склонялось к версии, что 'Скобелев был убит',
что 'белый генерал' пал жертвой германской ненависти. Присутствие
при его смерти 'немки' придавало этим слухам, казалось, большую
достоверность. 'Замечательно, - отмечал современник, - что и в
интеллигентных кругах держалось такое же мнение. Здесь оно
выражалось даже более определённо: назывались лица, которые могли
участвовать в этом преступлении, направленном будто бы Бисмарком:
Этим же сообщением Бисмарку приписывалась пропажа плана войны с
немцами, разработанного Скобелевым и выкраденного тотчас после
смерти М. Д. Скобелева из его имения'."
С сайта www.voskres.ru, Александр Сегень:
"Последний день перед смертью Михаил Дмитриевич провел в гостях
у своего лучшего друга Аксакова, оставил ему связку бумаг со
словами: 'В последнее время я стал подозрительным'. Уходя в 11
часов вечера, промолвил с тоскою: 'Я всюду вижу грозу'. На другой
день в московском ресторане ему дали выпить бокал отравленного
шампанского."
Народное объяснение отбрасывания героем коньков в постели про-
дажной женщины. Если бы жиды не отравили шампанского, Скобелев
бы наверняка справился.
У того же апологета:
"Лютые ненавистники отечества нашего преследовали и саму память
о великом военачальнике. Выходили гнусные книжонки о пьяных по-
хождениях генерала. А сразу после революции Ленин и его вандалы
первым делом издали декрет о сносе памятников русским царям и
героям."
* * *
В. Немирович-Данченко:
"Россия для русских, славянство для славян... Вот что он повто-
рял повсюду."
А, скажем, татары (и ещё народов сто в российских границах) --
значит, недочеловеки.
"Будущим идеалом государственного устройства славянских народов
был для него союз автономий, с громадною и сильною Россией в
центре."
В. Немирович-Данченко:
"Мне выпала честь в прошлую кампанию первому рассказать о нем,
о его подвигах и доблестях..."
Я это понимаю так, что В. Немирович-Данченко -- первый описатель
подвигов Скобелева.
В. Немирович-Данченко:
"Разумеется, как кипучая, крупная натура Скобелев не мог оста-
ваться в благоразумных пределах будничной мещанской морали; моло-
дость брала свое, а бездействие, часто вынужденное, толкало в
бешеную жизнь местной золотой молодежи, убивавшей избыток сил на
кутежи, на выходки, иногда доходившие до невозможного. Тем не
менее большинство эпизодов, передающихся участниками этих оргий,
разумеется, вымышлено, как вымышлены не столько подлые, сколько
просто глупые рассказы о том, как Скобелев - этот богатырь земли
русской - являлся в то время будто бы изнеженным и трусливым
барчонком. Все, что хотите, только не это. Разумеется, питерским
хлыщам, являвшимся в Туркестан, глаза мозолил некогда их бывший
товарищ, делавший такую быструю карьеру и ослеплявший даже
привычных к опасностям людей своей львиной храбростью, отвагой
легендарного витязя."
"Человек показал, как много мог он сделать, показал, сколько
гордой силы и гения даны ему, чтобы умереть, оставив во всех его
знавших горькие сожаления... А знала его вся Россия! И что за
подлая ирония - дать человеку мощь ума, орлиный полет гения, дать
ему бестрепетное мужество сказочного богатыря, сквозь тысячи
смертей, сквозь целый ад провести его невредимым и скосить его
среди глубокого мира и спокойствия..."
* * *
О том, как Скобелев публично потешался над своим отцом, тоже
генералом Скобелевым. Немирович-Данченко:
- Хотите, отец сейчас уйдет? - обращался к своим Скобелев, когда
тот уж очень начинал брюзжать.
- Как вы это сделаете?
- А вот сейчас... Папа... Я, знаешь, совсем поистратился... У
меня ни копейки. - И для вящего убеждения Скобелев выворачивал
карманы...
- Ну вот еще что выдумал... У меня у самого нет денег... Все вышли.
И крайне недовольный, 'папа' уходил назад, оставляя их в покое."
Немирович-Данченко:
"Дошло до того, что победителя 'халатников' всякая гремучая
бездарность и напыщенная глупость стала третировать, как
мальчика...
- Вам слишком легко, почти даром достались ваши Георгии... Теперь
заслужите-ка их! - говорили ему, и самолюбивый Скобелев, знавший
себе цену, целые недели потом ходил зеленый, с разбитыми нервами,
измученный... Не тогда ли у него стала развиваться болезнь серд-
ца, сведшая его в раннюю могилу, если только эта болезнь была у
него."
Вот, значит, всё-таки сердце, а не отравленное жидами шампанс-
кое.
"Случалось так, что Скобелеву и говорить не давали. Питерские
наполеоны только фыркали, когда победитель 'халатников' предлагал
тот или другой план, а когда он переходил к действиям, его просто
обрывали."
Это к тому, что в войне с турками Скобелев всегда оставался под
чьим-то полководческим началом.
На сайте www.aif.ru нашёл к статье "'На Шипке всё спокойно'.
Как русские солдаты свободу Болгарии добывали" нашёл следующий
комментарий болгарина (22.08.2014):
"Болгария воевала против России в Первой Мировой. Во время
Второй это СССР напал на Болгарию (08.09.1944). Кстати тогда
Болгария никаких агрессивных действий против СССР не совершала и
у двух стран были нормальные дипломатические отношения вплоть до
нападения советских войск. А память русских солдат и офицеров
русско-турецкой войны в Болгарии всегда чтили. В многих городах
есть улица или площадь 'генерал Столетов', 'генерал Гурко'. В
центре Софии есть бульвар 'Цар Освободител' в памяти Александра
Второго, а его статуя стоит перед болгарским Парламентом. Была на
том же месте и во время двух мировых войн."
Это не к тому, что освободил вот Скобелев болгар на нашу голову,
а к тому, насколько выделялся Скобелев (у болгар, во всяком
случае) среди других русских полководцев в русско-турецкой войне
1876-1878 гг.
С чего началась ненависть Белого генерала к немцам. Скобелев у
Немировича-Данченко::
"Сначала у меня воспитатель был немец, несправедливый, грубый,
подлый... Положительно подлый. Я ненавидел его, как только можно
ненавидеть... С тех пор уже немцы были мне не по душе. Потом
как-то он ударил меня, тринадцатилетнего мальчика, при девочке,
которая мне ужасно нравилась... Ударил без всякого повода с моей
стороны. Я не помню, что я сделал... Вцепился в него и закосте-
нел. А знаете ли, чему учил меня этот прохвост? Тому, что Герма-
ния для России все. Что все в России сделали немцы, что в будущем
Россия или должна служить Германии или погибнуть. Не было целого
мира - была одна Германия... И ненавидел же я ее, от души
ненавидел!"
Короче, детский комплекс почти по Зигмунду Фрейду, только, быть
может, с опущенными анально-фекальными подробностями.
Кстати, я германофил. И вообще, в какую страну ни приеду, очень
быстро становлюсь её "филом" и совсем не хочу завоёвывать (ибо
есть риск что-то ненароком испортить). Отсюда, может, половина
моей неприязни к Скобелеву.
"Один из стамбульских улемов, бывший в Георгии, выразился так
же.
- Ак-паша мог бы быть хорошим мусульманином.
- Отчего?
- Он коран знает.
И не только знал, но и цитировал его зачастую..."
На арабском?
"Один из военных, которые обладают незавидною способностью
лазить без мыла в глотку, сошелся с ним в Константинополе.
Генералу он очень понравился, потому что это обстоятельство не
мешало оному быть храбрым человеком и остроумным собеседником.
Завтракая в Hotel d'Angletter, он как будто нечаянно начал
передавать Скобелеву всевозможные сплетни...
- Вы знаете, генерал, вы бы остановили своих рыцарей!
- Каких это моих рыцарей?
- Офицериков, близких к вам.
- В чем я их должен останавливать?
- Во-первых, они здесь кутят...
- А мы с вами, полковник, что теперь делаем?..
- Какое же сравнение!..
- Нам, значит, можно, потому что у нас есть деньги на шампанское,
а им нельзя, потому что у них хватает только на коньяк?
- Ну, и еще за ними водится грешок...
- Какой?
- Они вовсе вам не так преданы, как вы думаете.
- Ну, уж это вы напрасно... Я их всех хорошо знаю!
- Да вот-с, не угодно ли, один из них про вас рассказывал...
И началось самое бесцеремонное перемывание грязного белья...
- А теперь я назову вам фамилию этого человека...
Но Скобелев в это мгновение схватил того за руку:
- Пожалуйста, ни одного слова больше и ради Бога - без фамилий...
Я слишком люблю своих рыцарей, слишком обязан им, слишком. Всю
кампанию они, по одному приказанию моему, шли на смерть... Я не
хочу знать, кто это говорил, потому что не желаю быть неспра-
ведливым. Поневоле такая несправедливость может прорваться
когда-нибудь в отношении к человеку, повинному только в том,
что под влиянием стакана вина он разоткровенничался при
человеке, не заслуживавшем такой откровенности. - И Скобелев
тоном голоса нарочно подчеркнул эту фразу: - Да-с... Не
заслуживавшем!"
Когда завтрак кончился и полковник откланялся, Скобелев позвал
человека.
- Заметил ты лицо этого господина?
- Точно так-с.
- Помни, что для него меня никогда нет дома!"
Хорошо, хорошо. Я ведь как-то и не утверждаю, что Скобелев был
совсем уж чудовищем в моральном отношении. Так же и нацисты, ве-
давшие лагерями смерти, нередко проявляли себя в отношениях с
коллегами по "работе" как очень порядочные люди и отзывчивые
товарищи.
В случае Скобелева бывает очень непонятно, где у него реальные
"души прекрасные порывы", а где позёрство, работа над имиджем:
рядом ведь крутится -- и по пятам ходит -- Немирович-Данченко и
всё фиксирует намётанным глазом, чтобы потом растрындеть. Описан-
ный эпизод со сплетником с чего бы до нас дошёл?
"Занимая уже довольно высокий пост, он не раз сталкивался с
людьми, которые старались выиграть в его мнении и выдвинуться
вперед, унижая своих товарищей...
- Я их слушаю поневоле, ушей не заткнешь, - говорил Скобелев, -
но в уме своем в графе против их фамилии ставлю аттестацию
'подлец и дурак'. Подлец потому, что клевещет про других и
главное - про своих товарищей, дурак - потому, что передает мне
это, точно у меня у самого нет глаз во лбу, точно я не умею
отличить порядочного человека от негодяя..."
"...раз он поручил ведение своего хозяйства офицеру. Тот недели
в две накатал ему счет тысяч в пять-шесть.
- Это невозможно... Прикажете проверить? - спросили у него.
- Ни под каким видом. Вина прежде всего моя - потому что я его
назначил сам... Заплатить, и ни слова об этом. Разумеется,
впредь ему денежных поручений не давайте никаких. Это раз. Если
бы это были деньги общественные или чужие - другое дело...
Немного погодя я найду, что ему не к лицу моя дивизия, и он сам
уберется из нее."
"О тех же, которые меняли свой мундир на полицейский, Скобелев
потом и слышать не мог.
- Не говорите мне о них... Храбрый боевой офицер - и так кончить!
Когда у него просили за них, он обрывал прямо:
- Ни слова, господа... Впредь говорю, ничего не сделаю... Он с
голоду не умирал... Я этого рода оружия терпеть не могу, вы
сами это знаете."
О своём нехорошем отношении к полиции многие пожалели после
1917 года -- если остались живы.
Скобелев у Немировича:
"Мой символ краток: любовь к отечеству, свобода, наука и сла-
вянство!.. На этих четырех китах мы построим такую политическую
силу, что нам не будут страшны ни враги, ни друзья. И нечего
думать о брюхе; ради этих великих целей принесем все жертвы...
Если нам плохо живется, потомкам лучше будет, гораздо лучше!"
Жить стало лучше (если пренебречь загрязнением окружающей среды
и угрозой глобальной катастрофы природопользования вследствие
перенаселения), но это результат не столько жертв, сколько воз-
держания от жертвования собой и другими: белые человеки не вели
больших войн с 1945 года, вот и поднакопились материальные
ценности.
"Он еще складывался. Он не был велик, но уже в нем являлись
задатки великого вождя... За год войны он стал гораздо серьезнее.
Многое увидал и многому научился.
- Чего вам послать из Питера?..
- Книг, книг и книг... Все, что за это время было выдающегося и
талантливого... Большего удовольствия вы мне не можете сделать...
Я вывез с собою несколько восторженное удивление к этой богато
одаренной натуре, и все, что я слышал потом о действиях Скобеле-
ва, все, о чем он писал мне, только питало это чувство."
Примечательна здесь фраза "он не был велик" -- не от кого-то
там, а от толкового человека, восторженного поклонника, хорошо
знавшего Скобелева. И ещё, заметим, Немирович-Данченко хвастает-
ся, что НАПРАВЛЯЛ ЧТЕНИЕ потенциального гиганта.
"Он тогда же подметил то, что пруссаки хотели скрыть новую
роль кавалерии, подготовленную ими для будущей войны. Скобелев с
быстротой, поистине гениальной, схватил это и целиком перенес к
себе, развив и видоизменив многое по собственному соображению.
Немцев он понимал как никто. Дружбе их он и прежде не верил, на
благодарность их не рассчитывал вовсе..."
"Скобелев начал передавать О.А. свои и мои впечатления от
поездки по России.
- Где же исход? Где исход?
- Запереть границу для иностранного ввоза тех предметов, которые
у нас у самих производятся. Раз и навсегда поставить на своем .
знамени "Россия для русских" и высоко поднять свое знамя...
Ради этого принципа не отступать ни от чего... Заговорить
властно, бесповоротно и сильно... И сверх того - внутри у себя
сделать многое.
- Что же именно?
И Скобелев изложил целую программу, давно, очевидно, обдуман-
ную, обработанную во всех ее деталях, охватывавшую все стороны
народной нашей жизни. К сожалению, она не может быть приведена
здесь..."
Революционер, однако...
Немирович-Данченко о похоронах Скобелева:
"Кругом сплошною стеною сомкнулись депутаты от разных частей
армии, от полков, которыми командовал Скобелев... Венки за
венками... Некуда уже ставить их.
- Послушайте! Есть кто-нибудь от Тотлебена?
- Нет никого.
- И телеграммы не было? - слышится тот же удивленный голос.
- Нет.
- Да ведь Тотлебен командует военным округом, где расположен
корпус Скобелева?
- Да.
- Странно!
- Нас самих удивляет..."
А меня -- нет. Напомним себе, что Тотлебен здесь -- это граф
Эдуард Иванович Тотлебен ("Treu auf Tod und Leben"), 1818-1884,
знаменитый военный инженер, герой Севастопольской обороны 1854
года, одна из самых ярких и заслуженных личностей российской
военной истории. Он, надо думать, достаточно хорошо знал Скобе-
лева по Балканской кампании, в которой одно время был главноко-
мандующим.
"За границей интерес к нему был едва ли еще не сильнее, чем у
нас. Я говорю, разумеется, про печать, а не про народ. На немец-
ком языке вышла книжка, сейчас же разошедшаяся в продаже, в
Италии продавали много брошюр о том же. Нужно сказать правду -
иностранцы ценили покойного гораздо лучше, чем мы. Особенно
немцы. Когда прошло замешательство, вызванное смертью Скобелева,
они сейчас же отвели ему надлежащее место, причислив М.Д. к
первым полководцам последнего времени. Военные журналы дали
добросовестнейшую оценку 'врагу Германии', а один авторитет
прусской военной науки прямо заявил, что смерть Скобелева
равняется для немцев выигранной кампании. Прав ли он был или нет
- другой вопрос."
В печати хватает очень разных высказываний по любой теме, и
всегда можно обратить первоочередное внимание на те, какие тебе
нравятся. Вдобавок газетчики любят сгущать краски, поражать и
пугать читателей: тогда их масс медиа лучше продаются.
Один испанец у Немировича-Данченко свидетельствует о Скобе-
леве:
"Одного он не любил.
- Именно?
- Много пешком ходить. Бывало во что бы то ни стало, а добудет
себе лошадь."
Вот так и получается физическая немощь, нередко заканчивающяся
инфарктом.
Тот же испанец:
-...Он нам очень много помог даже. Оказалось, что ему хорошо
известен был способ фортификации в горах.
- По Туркестану, верно?
- Да. Он у нас учился нашим приемам, а нам сообщал свои. Он
первый научил наших топливо носить в горы на себе, по вязанке на
человека. Таким образом, уходя от мятежников на вершины наших
сиерр, мы не страдали там от холода и от недостатка горячей пищи.
Потом это усвоили у нас все... Меня в нем поражала одна замеча-
тельная черта - Скобелев способен был con amore работать, как
простой солдат. Сколько раз мы его заставали за, по-видимому,
мелочными делами, в которые он уходил, как в крупные. Еще одна
черта была в нем. Он чувствовал какую-то неодолимую потребность
узнать все a fond в местности, куда попадал случайно. Что ему,
например, до нашего пиренейского крестьянина? По-видимому, дела
нет, а уже в конце второй недели там он подарил нас сведениями о
быте, знанием мельчайших потребностей испанского солдата. Я уже
не говорю о его военной учености. История наших войн была ему
известна, так что он не раз вступал в споры с Педро Гарсиа, много
писавшим у нас по этому предмету, и как это ни обидно для
испанского самолюбия, а нужно сказать правду, Скобелев выходил
победителем из таких споров."
Прямо как мать о своём ребёнке.
"Разумеется, Скобелев во многом ошибался. Но если бы я мог
привести его магистральные убеждения и взгляды - между ним и нами
вовсе уже не так была бы глубока бездна. По множеству мостов он
мог перейти к нам, и мы к нему. Случайность или преступление обо-
рвало эту жизнь в самом начале? Служение, настоящее его служение
народу только начиналось. Куда бы оно привело и его, и этот
народ?... Обстоятельства его смерти таковы, что тут конца нет
вопросительным знакам. О них потом, в лучшие времена..."
Немирович:
"И когда большая часть отряда была еще на этой адской крутизне,
Скобелев впереди уже производил рекогносцировку по направлению к
Имитле. Под ним опять убили лошадь; ранили Куропаткина... Тут уж
каждый шаг доставался с бою...
- Бог его знает, откуда у него это равнодушие и спокойствие!.. -
говорили офицеры."
От суицидального склада личности, наверное.
"...этот героический поход не сломил энергии Скобелева. В ночь
на 27-е я его застал уже в ущелье, выходившем в долину Казанлыка.
Он лежал у костра, слегка прикрывшись пальто... Рядом хрипела и
билась умирающая лошадь... Откуда-то назойливо садился в ухо крик
раненого солдата... С ним кто-то заговорил.
- Не мешайте! - оборвал он..."
Лошадь можно было бы и пристрелить на мясо, чтобы не мучилась
(сам не съели бы -- отдали бы пленным туркам), но Скобелев,
наверное, попросил не мешать ему слушать её предсмертные хрипы.
"Я не описываю здесь эпизодов этого колоссального боя, совер-
шившихся в горных туманах у Радецкого и в левофланговой обходной
колонне у князя Мирcкого. Книга эта исключительно посвящена
Скобелеву, почему в этом наброске я говорю только о его участии в
шейновском бое."
Таким вот образом и вырос образ великого Скобелева, заслонивший
Радецкого, Святополк-Мирского и многих других.
Кстати, если уж богатырь выдвинулся, то у тех, кто рядом, если
они не совсем дураки, ослабляется стимул геройствовать самим:
пусть любимец богов и газетчиков надрывается за всех, а если ты
будешь надрываться вместо него, то ведь всё равно не заметят, а
то ещё и припишут ему твой результат. Соревноваться имеет смысл
лишь с себе подобными, а против великого человека ты всё равно
ничто.
"Линия неприятельских стрелков, стоявшая все время здесь, не
ушла никуда - вся осталась на месте. Как она сбилась к брустверу,
так и легла там. Густо легла - точно второй вал у вала... Ране-
ные, падая, схватывали врагов и душили их, в бессилии находили
еще возможность зубами вцепиться в солдата, пока тяжелый приклад
не раскраивал черепа... "
Хоть так вот чуть-чуть о геройстве турок.
Скобелев:
"- Возвратить сабли пленным, свято сохранить их имущество, чтобы
ни одной крохи у них не пропало... Предупредите, за грабеж буду
расстреливать!"
Ну, тут он молодец, ладно. Не всё грешил.
"Навстречу кавалькада... Только не наши... Совсем не наши... И
кепи чужие и мундиры не те, к которым уже привык взгляд. Впереди
Вейсиль. Мясистое лицо с низко нависшими бровями. Суровое, некра-
сивое. Скобелев подает ему руку и говорит несколько приветливых
слов."
Ага, наш-то -- орёл, а этот Вейсиль -- сущий урод. Вейсилисты
изложили бы иначе: простое мужественное лицо, а этот Скобелев --
нарцисс и позёр -- чего-то там заискивающе пролепетал.
"Впоследствии под Геок-Тепе он сделал еще лучше. После штурма
и взятия этой крепости Скобелев едет в еще не сдавшийся Асхабат.
Ему навстречу - семьсот текинцев в полном вооружении, в празднич-
ных костюмах - цвет текинского войска... Скобелев обратился к ним
с какими-то укорами... Они изъявили свою покорность...
- А если вы попробуете восстать, то я вас накажу примерно...
- Текинцы никогда не лгут!..
- Если так, то, господа, не угодно ли вам ехать обратно...
Передайте текинцам, что они составят мой конвой...
И совершилось небывалое. Генерал один, окруженный семьюстами
отчаянных врагов, верхом поехал в Асхабат... Двадцать верст они
сопровождали его...
И разумеется, ни его прежние победы, ни страх его имени не
могли ему создать такой популярности между ними, как эта поезд-
ка... С той минуты он стал кумиром уже всего племени текке."
Эта история скорее не о храбрости и внушительности Скобелева,
а о гибкости текинцев: если воины были в праздничных костюмах,
они наверняка ехали не драться, а на поклон новому "хану".
"Какая разница с Плевно. Там пленные долго оставались не
накормленными. Им пришлось жить на открытом воздухе, в грязи и
снегах болгарской зимы. Здесь все было сделано, чтобы смягчить
участь несчастных. Они ели вместе с нашими солдатами у котлов;
накануне еще Скобелев отдал приказание:
- Заготовить в солдатских котлах двойной запас пищи.
Через три часа по сдаче турки уже получили ее, ночью они спали в
землянках и редутах, а утром под конвоем болгарского ополчения их
отправили дальше, в Габрово.
- Горе узнали мы потом, у Ак-паши горя не было! - говорили они.
Солдаты, усталые от боя, не ложась спать, готовили кашу туркам,
наши офицеры разобрали турецких к себе и оказали им широкое
гостеприимство, паши приютились у генералов. На Шипке не умер ни
один пленный, в Плевне они умирали сотнями.
- Если хоть десятая доля такой заботливости встретит нас в России
- наши семьи могут быть спокойны! - говорили они.
- Смотрите, ребята, турки теперь друзья вам! - говорил Скобелев
солдатам.
- Слушаем, ваше-ство! - отвечали они,
- Нет большего позора, чем бить лежащего... А они теперь
несчастные, лежачие. Так ведь?
- Точно так, ваше-ство!
- Пока у них были ружья в руках - их следовало истреблять; раз
они безоружны, никто не смей их пальцем тронуть... Оскорблять
пленного стыдно боевому солдату...
И действительно, отношение скобелевских солдат к ним было
искренно и задушевно."
Вот это правильно. И очень плохо, что после 1918 года от этого
образца сильно удалились (антисемиты скажут: под влиянием
евреев). Впрочем, есть показания Виталия Шульгина, что в войсках
Котовского было тоже принято снисходительно относиться к пленным,
так что причина жестокостей наверняка состояла не в военном ожес-
точении, а в руководстве. Когда заводятся пленные, ничтожества
радуются возможности поиздеваться, а люди благородного склада (и
подделывающиеся под них) -- возможности повеликодушничать.
Немирович-Данченко:
"Через день после боя вдоль Балкан, в долине Казанлыка, в две
шеренги выстроились легендарные солдаты легендарнейшего из
вождей... Одушевленный, счастливый, сняв шапку, мчался мимо них
Скобелев.
- Именем отечества благодарю вас, братцы!.. - бросал он им свой
привет.
- Ур-ра! - звучало вслед ему, и фуражки летели в воздух, и в
глазах этих новых легионеров русского цезаря было столько любви
и преданности, что у Скобелева долго потом навертывались слезы
на глазах."
Обратим здесь внимание на слово "цезарь". Есть подозрение, что
Немирович-Данченко не просто отдавал дань талантливому Скобелеву,
а заводил либерально-демократическую информационную мину под трон
Романовых. Надо думать, Немирович высмотрел, что Скобелев "без
царя в голове" и при случае может пойти на захват высшей власти.
Если немного раскрепостить крестьян воображение, то даже можно
предположить, что этот Немирович-Данченко считал себя великим
манипулятором: одновременно довоспитывал Скобелева (книжки всякие
подсовывал плюс воздействовал устно и в переписке) и доформировы-
вал светлый образ героя в наивном массовом сознании. Случись в
России при Скобелеве буржуазная революция, тот смог бы стать рос-
сийским Наполеоном. Чуть-чуть не получилось.
Присмотримся к этому забытому ныне человеку-манипулятору. Васи-
лий Иванович Немирович-Данченко (1845-1936) -- "русский писатель,
путешественник, блестящий журналист" (здесь и далее -- по Вики-
педии). "Был военным корреспондентом во время русско-турецкой
войны 1877-1878 (принимал участие в боевых действиях и был награ-
ждён двумя солдатскими Георгиевским крестом), русско-японской
войны 1904-1905, на Первой Балканской войне (1912-1913)." "Масон.
С 1906 года являлся одним из основателей масонской ложи 'Возрожд-
ение' находившейся под эгидой Великого Востока Франции. Секретарь
ложи при получении патента." "С 1921 года - в эмиграции: сначала
в Германии, затем в Чехословакии." "Отличался высокой плодовитос-
тью. Автор многочисленных очерков и описаний многочисленных путе-
шествий..." "'Немирович-Данченко ненавидит деспотов, тиранов, уте-
снителей человечества, владык и слуг "царюющего зла", в каких бы
формах и личинах оно ни вторгалось силою, ни вкрадывалось обма-
ном. Он ненавидел железнорукую автократию Александра III, ненави-
дит человеко-истребительный, безбожный большевизм.' - писал в
1934 году о маститом литературном старце другой журналист-скита-
лец, А. В. Амфитеатров."
Ключевое слово здесь "масон". Возможно даже, что Немирович-Д.
"раскручивал" Скобелева не в частном порядке, а по заданию ложи,
в которой состоял. И "раскручивал" не один. Иначе говоря, нельзя
исключать, что душка Скобелев был масонской креатурой -- основным
элементом большого плана по подрыву самодержавия. При таком
взгляде на вещи становится хотя бы понятно, почему это Скобелев
в наборе популярности вдруг пошёл резко в отрыв от других умелых
и удачливых генералов.
"Борьба была для него необходимостью, жизнью... Я думаю, все
помнят, что он делал в редкие антракты между двумя походами, сра-
жениями. Другие, высунув язык, падают, бывало, от устали, а он
сядет в седло да отмахнет на подставных лошадях карьером верст
сто двадцать. Это у него называлось отдыхом. Вернется, обольется
водой, проспит несколько часов - и опять свеж, опять готов на
трудное предприятие... Или отправится куда-нибудь к офицерам
своего отряда и вместе с ними и солдатами проводит целые дни. Для
него в это время не было более задушевного общества. Кружок глав-
ных квартир тяготил его. Там не свое. Там он или спорил, резко,
бесцеремонно обрывая фазанов, или угрюмо, сосредоточенно молчал."
Человек войны -- как А. В. Суворов.
"Я в эту войну присмотрелся к способу действий кавалерии. В
мирное время займусь ее маневрами и в первую большую европейскую
кампанию покажу, что может сделать с пехотою конница, хорошо
приспособленная и умеющая пользоваться местностью."
Мечтает о сокрушении моих любимых стран.
Основная сложность -- не в том, чтобы захватить территорию, а
в том, чтобы её потом удержать. Нужны ещё административные скобе-
левы, а где их брать, если власть действует на личности чрезвы-
чайно разрушающе? Из-за дефицита талантливых обустраивателей
чужих территорий всё, захваченное с участием Скобелева, ныне
Россией потеряно.
"Скобелев торжественно вступил в Адрианополь. Массы народа
высыпали ему навстречу. Цветы и венки летели под ноги его коня.
Болгарки, осиротевшие после казненных и убитых отцов, мужей и
братьев, прорывались к нему, целовали ему руки и ноги, тысячи
благословений слышалось кругом... У самого города генерал
обратился к своим войскам:
- Я надеюсь, братцы, что вы не опозорите себя здесь самоуправст-
вом. Нас принимают как друзей, и мы должны себя держать как
друзья. Не сметь ничего и никого трогать... Если найдутся между
вами люди, способные красть и грабить, чему я не верю, не хочу
верить, я без церемоний расстреляю их... Но я знаю, что этого
не будет... Солдаты мои не способны на это!..
- Рады стараться, ваше-ство!
- Первое время вас поместят в дома, из которых, пока население не
привыкнет к вам, не выходите...
И действительно, солдат первый день не видно было вовсе на ули-
цах города. Запертые лавки открылись, спрятанные товары появились
на прилавках, торговля закипела вовсю. Население города благода-
рило войска за изумительный порядок, прислало солдатам всевозмож-
ных припасов. Через два дня, когда солдаты стали уже ходить по
городу, их всюду принимали как друзей. В некоторых лавках отказы-
вались принимать от них деньги. Солдаты насильно отдавали их."
"Адрианополь укреплен гениально, и если бы Сулейман, или Абдул
Керим, или Вейсиль, отступая, заняли их, здесь бы выросла такая
Плевна, что первая, остановившая нас на шесть месяцев, побледнела
бы перед нею. Их всех - двадцать семь, и они расположены правиль-
ным фронтом вокруг города, на ружейный выстрел один от другого.
Каждый полк, который двинулся бы в атаку, подвергнулся бы огню,
по крайней мере, двух таких редутов. Они поразили Скобелева уди-
вительными приспособлениями к местности... "Вот мастера-то...",
"Вот гениальные инженеры!" - повторял он, осматривая их.
- Не так, как у нас!..
- Почему?
- А потому, русский, инженер начнет строить, вперед можно знать -
по книжке выстроит... Как в книжке, так и у него... А тут и
форму, и расположение форта определяет не книжка, а местность.
И действительно, мы видели здесь и четырехугольные, и овальные,
и вытянувшиеся длинною волнистою линией. Везде чистота и изящество
работы было удивительное. Всюду каменные траверсы, рассчитанные
так, что откуда бы ни был огонь, ни орудия, ни склады, ни люди не
подверглись бы малейшей опасности... Из каждой амбразуры откры-
вался обстрел дороги, лощины, гор. Амбразуры были прорезаны так,
что полоса обстрела могла быть определяема произвольно. Насыпи
башенных редутов были сделаны в совершенстве.
- Лучше нельзя... Лучше нельзя... - повторял Скобелев. - Посмот-
рите, у них каждый форт имеет свою физиономию. Нет рутинных
утвержденных чертежей. Простор частной инициативы талантливых
инженеров полный!.. Посмотрите-ка на N 5-й... Он вытянут изви-
линой по узкому гребню горы... С одной стороны он обстреливает
Марицу и ее берега, с другой - все эти оставленные и разоренные
деревушки. Каждая извилина его даст новое направление огню..."
А вот тут мне Скобелев очень понравился. Наверное, он был очень
не безнадёжен -- под чутким руководством.
Немирович-Данченко о Турции в районе Эдирне:
"Адриапополь, турецкое Эдирне, до сих пор мерещится нам какою-
то далекой, поэтической грезой... Это город изящных Джамий, вен-
чанный, словно короной, мечетью Селима с ее четырьмя дивными
минаретами. Это - мусульманская Москва, вторая столица султанов,
полная для оттоманского народа воспоминаний о прежнем блеске и
славе... Мы въезжали туда с понятным волнением. Скобелев там
остановился в доме Амед-Юнус-бея - пустом, оставленном его жите-
лями. Хозяин, известный предводитель башибузуков, один из ренега-
тов, бывший христианин, теперь озлобленный, ненавистный христиа-
нам турок, палач мирного населения, разумеется, не имел права
рассчитывать на любезность русских. Зато дом его был идеалом
восточного жилья. Невиданную до тех пор роскошь обнаруживал этот
мусульманский палаццо с его переполненными тропическими растени-
ями зимними садами, мраморными залами, поэтическими фонтанами,
полными тишины и неги кельями гарема, зеркальными стенами и
красивыми лестницами. Лепные и расписанные потолки смотрелись в
кристальные воды внутренних бассейнов, тропические цветы, орошае-
мые алмазною пылью фонтанов, распространяли тонкое благоухание по
широким авлам..."
"И действительно, чудную страну проходили мы. Стоял еще январь,
а уже безоблачные голубые небеса благоговейною тишиной веяли на
еще непроснувшуюся землю.
Сады и рощи стояли безлистные, но в воздухе уже изредка проно-
сился тонкий аромат каких-то ранних цветов... Города и села пора-
жали нас художественною пестротою. Тонкие минареты стройно рисо-
вались в прозрачном воздухе, арки мечетей красиво изгибались над
прохладными входами, за которыми густился загадочный мрак, едва-
едва озаряемый маленькими лампочками турецких мечетей. Плоские
кровли казались ступеньками каких-то чудовищных лестниц, разбе-
гавшихся во все стороны. Ветер нес навстречу теплые волны иного,
не нашего воздуха, нежного, ласкающего. По ночам откуда-то доно-
силась нервная, печальная, вздрагивающая песня мусульманского
юга, и из-под низко опущенных покрывал порою женщины метали на
нас то полные ненависти, то сверкавшие любопытством взгляды...
Зеленые чалмы и халаты мулл, красные куртки албанцев, пестрые
накидки молодежи - все это сливалось в какой-то яркий, красивый
калейдоскоп... По вечерам, когда утихал гомон многоязычной толпы,
издали доносилось меланхолическое роптание фонтанов... Кристаль-
ные струи, выбегая из желобов, проделанных в мраморных, золотою
вязью покрытых досках, падали в такие же мраморные водоемы."
Турция, которую мы потеряли...
* * *
Художник Василий Верещагин (1842-1904) о Скобелеве (см. "О
войне"):
"Скобелев скучал бездействием; видно было, что ему не хотели
доверить отдельного командования, и он сильно горевал о том, что
не остался в Туркестане, где теперь, по слухам, готовилась
демонстрация против Англии; мысль о походе в Индию не давала ему
покоя."
(Старший Скобелев (Д. И.), по-видимому, не давал развернуться
младшему Скобелеву (М. Д.) из-за того, что считал оного "безба-
шенным", а не из-за того, что не хотел радоваться успехам сына.)
"Отношения отца и сына Скобелевых были дружественные, но мне
казалось, что Дмитрию Ивановичу не совсем приятен был Георгий 3-й
степени Михаила Дмитриевича, в то время как у самого у него был
только 4-й. При этом отец, отчасти как бывший кавказец, относился
иронически к военным заслугам Михаила Дмитриевича в Туркестане,
войны которого он называл бараньими."
"Помнится, молодой Скобелев строил такое множество планов пере-
хода через Дунай и всех войск, и отдельных частей, предприятий
для нападения врасплох на турецкие пикеты, батареи и проч.,
планов и предприятий, которые он постоянно по секрету сообщал то
тому, то другому из старших офицеров отряда, что многих привел в
совершенное недоумение. 'Он какой-то шальной, - говорил мне
Сахаров, - чуть не каждый час новый план; возьмет под руку -
"знаете, что я вам скажу", - и начнет, и начнет, да такую чушь!'"
"Михаил Скобелев, хотя уже был теперь утвержден начальником штаба
отряда, редко жил с нами, а больше пребывал в Бухаресте, куда его
привлекали преимущественно женщины всевозможных национальностей,
со всей Европы собравшиеся на жатву."
* * *
Кстати, Василий Верещагин содержательно высказался и про ужасы
турецкого ига на Балканах (см. "О войне"):
"Нет сомнения, что представление наше о положении болгар перед
войной было ошибочное. Если бы в высших школах наших преподавание
велось не поверхностно, шаблонно, только для выполнения програм-
мы, а консульства наши, не строя из себя дипломатов, занимались
собиранием сведений об экономическом положении народонаселения,
то мы знали бы, что болгары живут несравненно зажиточнее русских
и что стеснение их политической свободы в значительной степени
искупается обеспеченностью в материальном, если можно выразиться,
в хлебном отношении, чего нельзя сказать о большей половине
России.
У меня и в мыслях нет не только восхвалять, но даже оправдывать
излишества турецкого режима, понимающего право покорителя в ста-
ром, средневековом его смысле и дозволяющего себе пускать в ход
очень сильные средства усмирения строптивых, до поголовной резни
включительно.
Но, помимо того что средства, практикуемые англичанами, спра-
ведливо ставимыми во главе цивилизации, нисколько не лучше, не
гуманнее, надобно сказать, что болгары, справедливо рвавшиеся
воротить свою политическую свободу, вели постоянные, неустанные
заговоры против турецкого владычества, заговоры далеко не плато-
нические, так как время от времени то тут, то там проявлялись
серьезные брожения и даже вспыхивали восстания.
Современная цивилизация скандализировалась главным образом тем,
что турецкая расправа производилась близко, в Европе, а затем, и
средства совершения зверств чересчур напоминали тамерлановские
времена: рубили, перерезали горло, точно баранам.
Иное дело у англичан: во-первых, они творили дело правосудия,
дело возмездия за попранные права победителей, далеко, в Индии;
во-вторых, делали дело грандиозно: сотнями привязывали возмутив-
шихся против их владычества сипаев и не сипаев к жерлам пушек и
без снаряда, одним порохом, расстреливали их - это уже большой
успех против перерезывания горла или распарывания живота."
"Талантливый корреспондент 'Daily News' Мак-Гахан, обангличани-
вшийся американец, очевидно, не видавший настоящей азиатской
резни с миллионами жертв и решительно поголовным истреблением не
одной деревни или области, а огромного числа городов и областей,
объявил, что <свет не видел еще ничего подобного по дикости и
разнузданности>; он представил болгар забитыми, несчастными,
вечно полуголодными, живущими постоянно под опасностью лишиться
не только всего добра, но самого живота...
Европа и Россия, конечно, прежде других содрогнулись - откуда
уже было недалеко до перехода наших войск через Дунай. Велико
было, однако, удивление наших войск, когда они нашли всюду
сравнительное довольство, благосостояние и чем дальше, тем больше
чистоту, порядок в домах, особенно городских, полные житницы,
закрома, набитые всяким добром! Невольно явилась и стала
высказываться мысль, что мы напрасно 'кроем чужую крышу, когда
своя хата течет'...
Сладость освобождения от турецких чиновников-взяточников, вы-
звавшая первые восторги, тотчас, говорю, сменилась сдержанностью
и недоверием, как только выражения симпатий и дружбы стали
сопровождаться шареньем в чердаках и подвалах, самовольной
косьбою сена и хлебов, вскрытием запасов про черный день и т.п.
Чем дальше, тем хуже, отношения обострялись обвинениями, с одной
стороны, в тупости и неблагодарности, с другой - в излишней
вольности, по всем частям...
Постоянно всем, вероятно, приходилось видеть, что даже офицерс-
кие квартиры в уютных городских домах, безукоризненной чистоты и
опрятности - плюнуть негде, жаловались наши, - через несколько
часов обращались в настоящие вертепы беспорядочности и грязи, все
заплевывалось, покрывалось обломками, объедками, окурками... Не
успеет хозяйка дома прибрать за ушедшими постояльцами, снова все
уцелевшее расставить по местам, вышаркать полы, постлать
неизбежные половички и проч., как новое нашествие повергало опять
все в прах.
Обратная, хорошая сторона наших - незлобивость, добродушие,
откровенность решительно не были оценены непривычными к таким
качествам в управителях болгарами, хотя и продолжавшими называть
нас 'братушками', но смотревшими нехорошо, исподлобья, совершенно
замкнувшимися от нас в своих тесных, набитых ребятами конурах."
"Надобно прибавить еще неуверенность, бывшую у болгар, в том,
что на этот раз русские братушки доведут дело освобождения от
господства турок до конца и что снова не случится того, что
бывало после прежних наших войн с турками, когда, заключив более
или менее выгодные условия для себя и выговорив на бумаге забве-
ние вин для всех туземцев, зарвавшихся в деле оказания помощи
нашим войскам и сопротивления своим, мы уходили, фактически
предавая наших сторонников гневу и ярости турок, вымещавших свое
бессилие перед нами на них, их семьях, их имуществах."
* * *
По поводу германофобии Скобелева. Вот что говорит о немцах
приблизительно того же времени (точнее, чуть позднейшего) генерал
Владимир Григорьевич Фёдоров (1875-1966), видный оружейник (кн.
"В поисках оружия"):
"Мне не раз приходилось видеть военные учения на большом плацу
в городе Потсдаме. Настойчиво и неутомимо прививались германской
пехоте быстрота, энергия и активность во всех движениях и дейст-
виях. Внимательно присматривался я к внешнему облику немецких
офицеров и генералов. В большинстве своем это были люди высокие,
стройные и подвижные; в них не было и следа той одутловатости,
тяжеловесности и, главное, усталости, которые я с прискорбием
встречал нередко среди лиц, занимавших высшие командные должности
в русской армии.
Мы, работники Артиллерийского комитета, хорошо знали германские
образцы вооружения и работу германских военных заводов. Мы высоко
ценили известного немецкого изобретателя Маузера, системы которо-
го были приняты на вооружение в семнадцати государствах, а один
свод взятых им привилегий на свои изобретения составлял объемис-
тый том. Несмотря на преклонный возраст, Маузер все еще продолжал
упорно трудиться, и почти каждый год появлялись его различные
работы в области усовершенствования оружия, а также и новейшие
образцы автоматических винтовок и пистолетов.
По своей службе нам нередко приходилось знакомиться с иностран-
ной технической литературой. И чаще всего мы находили необходимые
сведения в трудах германских инженеров, ученых и специалистов.
Достаточно назвать хотя бы известный труд по стрельбе генерала
Роне, курс по ручному оружию генерала Вилле или же берлинский
'Лебелевский ежегодник', из которого можно было узнать все сведе-
ния о различных усовершенствованиях и достижениях в военном деле
всех государств. Там были исчерпывающие сведения о вооружениях
даже таких незначительных государств, как Чили, Перу и т. п.
Одним словом, все говорило о том, что в кайзеровской Германии
военное дело, военное образование и обучение поставлены со всей
основательностью и методичностью. Не только у меня, но и у многих
других, хорошо знавших эту страну, бродила мысль: нам предстоит
борьба с серьезным, смелым и искусным врагом."
Это о качествах немцев. Надо было не БОРОТЬСЯ с ними, не расши-
баться о них, а УЧИТЬСЯ у них тщательнейшим образом -- и БЕРЕЧЬ
их как один из лучших отрядов белой расы, возможно, в наибольшей
степени выражавший в себе её интеллектуальные достоинства. Надо
было договариваться с немцами, где-то даже чуть-чуть им уступать
(точнее, быть первыми во взаимных дружественных уступках), чтобы
потом совместно выиграть (или хотя бы сэкономить на междоусобной
войне). А теперь вот и сами надорвались, и немцев испортили.
Ладно, во времена Сталина было смертельно опасно говорить --
даже по делу -- о дружбе, уступках и т. п. Но при царизме ведь
до 1914 года за такое не преследовали! А скобелевы не только не
говорили о преимуществах мира, но вдобавок бежали впереди броне-
поезда. Как это происходило, можно изучать по аналогии на примере
теперешних воинственных гиперпатриотов, возбуждающихся в связи
с событиями в Украине (2015 г.).
* * *
У меня генерал Михаил Скобелев ассоциируется с Сорокиным Иваном
Лукичом (1884-1918) -- Главнокомандующим Красной армии Северного
Кавказа, тоже кандидатом в Наполеоны, только, в отличие от Скобе-
лева, дождавшимся смуты на Руси. Сорокин описан у Алексея Толсто-
го в "Хождении по мукам". Там, среди прочего, есть такое:
"Беляков поднял к нему лицо - серое, осунувшееся, провел ладонью
по лбу, и рука упала.
- Ничтожный... маленький человек, вот ты кто, - сказал Беляков. -
Напрасно я тебе отдавал всю душу... Сволочь ты... А я его в
Наполеоны прочил... Вошь!..."
"И в то время, когда Сорокин появился перед частями своей ар-
мии, - великолепный, как восточный владыка, окруженный сотней
конвойцев, с трубачами, играющими тревогу, со скачущим впереди
личным знаменем главнокомандующего, - в это время фронтовой съезд
в Невинномысской единогласно объявил Сорокина вне закона, подле-
жащим немедленному аресту, препровождению в станицу Невинномыс-
скую и преданию суду."
"На следующий день, когда Сорокина привели на допрос, он увидел
за столом председательствующего Гымзу и понял, что погиб. Тогда
еще раз в нем поднялась вся жадность жизни, он ударил по столу,
ругаясь матерно: - Так я же буду судить вас, бандиты! Срыв дисци-
плины, анархия, скрытая контрреволюция!.. Расправлюсь с вами, как
с подлецом Мартыновым... Сидевший рядом с Гымзой член суда Вис-
ленко, белый, как бумага, загнул руку за спину, вытащил автомати-
ческий большой пистолет и в упор выпустил всю обойму в Сорокина."
А. И. Деникин ("Очерки русской смуты"):
"...если вообще идейное руководство в стратегии и тактике за
время северокавказской войны принадлежало самому Сорокину, то в
лице фельдшера-самородка Советская Россия потеряла крупного
военачальника."
Резюме
Михаил Дмитриевич Скобелев был в целом неудобный для общества
человек, влечения которого в некоторые моменты совпадали с инте-
ресами государства, из-за чего он смог положительно отличиться
несмотря на свою общественную опасность.
Скобелев, можно сказать, вовремя ушёл из жизни: большая война в
ближайшие после 1878-го годы не предвиделась, а вне войны он был
не лучше очень многих других. Если бы он пожил дольше, он бы
только мучился и мучил собой начальство. Его популярность скоро
бы стала слабеть, а разных выходок с его стороны случалось бы всё
больше.
Начав с участия в подавлении поляко-литвинского восстания 1863-
1864 гг., Скобелев в дальнейшем перешёл на истребление представи-
телей тюркских народов. Очень хотел переключиться на немцев, но
не успел...
Идейное наследие Скобелева никакое: ни в военной области, ни в
какой-либо другой он письменно не отличился. Дальше Суворова он
не пошёл. В политике он выступал вульгарным российским имперцем и
поддакивателем славянофилам.
Русско-турецкая война 1876-1878 гг. -- это далеко не один толь-
ко Скобелев. Там были ещё Гурко, Столетов, Святополк-Мирский,
Радецкий, Драгомиров и др. Я даже отыскал там Лермонтова (не того
самого, конечно; надпись на памятной доске, вделанной в скалу во-
зле Созополя в Болгарии: "Здесь 7.02.1878 года проходили освобо-
дительные русские войска летучего бургасского отряда генерал-
майора Александра Михайловича Лермонтова, которые освободили
Созополь от османского рабства.")
Русскому обществу второй половины XIX века вовсе не были чужды
гуманистические идеи, поэтому не думаю, что турекстанские успехи
России, достигнутые благодаря Скобелеву, самоотверженно нёсшему
там "бремя белых", совсем уж дружно принимались на "ура". Народ-
никам-то, чернышевцам и разным бакунинцам уж точно не было резона
радоваться увеличению числа угнетённых трудящихся под русской
короной.
Был ли Скобелев военным гением вроде Наполеона Бонапарта? На-
верное, был, да. Придись его жизнь на смутное время, возможно,
выбился бы в верховные правители России -- и навлёк бы в конце
концов большие неприятности на свою страну, как Наполеон навлёк
на свою. Но вообще-то способных и заслуженных генералов в России
хватало в то время и без Скобелева (можно почитать для примера
биографию Фёдора Радецкого, 1820-1890). И для успеха в военном
деле зачастую лучше ведь не гений, а просто толковый опытный
человек вроде Михаила Илларионовича Кутузова (1745-1813).
Закончилась бы иначе Русско-японская война 1904-1905 гг., если
бы в ней поучаствовал Скобелев? Это очень сомнительно: исход этой
войны определился не столько полководческими талантами, сколько
характером театра военных действий и общим состоянием России. И
как бы Скобелев, к примеру, предотвратил морское поражение при
Цусиме? И напомним себе ещё раз, что Скобелев помер от нездорово-
го образа жизни (пил, курил, мало двигался), а не из-за случайно-
сти или чьих-то злых намерений. До обороны Порт-Артура он вряд ли
бы дотянул так или иначе.
Кстати, Бонапартий начинал красивее: замурзанный маленький
лейтёха без каких-либо покровителей, в полуразрушенной революцией
стране, в кое-как собранной армии, воюющей против сильных евро-
пейских государств. А сытенький и гладенький Скобелев, генеральс-
кий сынок, проявлял себя в спокойной необязательной колониальной
войне против малых отсталых народов. Видеться особо большой фигу-
рой Скобелев стал единственно в результате журналистско-народного
абстрагирования от неудобных деталей сложной картины жизни.
Из обсуждения:
"Просто Скобелев был одним из немногих 'чисто русских' - без
немецких, польских, малороссийских, тюркских, кавказских кровей -
среди генералов. Вот его и распиарили."
Думаю, где-то так. Национальное чувство мешало замечать заслуги
других. Кауфмана, к примеру.
"У Скобелева на этом поприще был предшественник - генерал Михаил
Черняев, туркестанский Цезарь (вёл самочинные войны), покоритель
Ташкента и неудавшийся освободитель балканских славян (стал в
1876 главнокомандующим в Сербии, но был там разбит турками, после
чего его слава померкла). Деникин писал: 'Вознесённый более
почитанием армии, народа и общества, выдвинулся Белый генерал -
Скобелев. Другой достойный его современник Черняев остался в
тени. Покоритель Ташкента жил в отставке, в обидном бездействии,
на скудную пенсию, на которую, вдобавок, накладывал руку контроль
по нелепым, чисто формальным поводам. И Черняев с горечью
рапортовал: "Сохраню себе в утешение неоспоримое слово считать,
что покорение к подножию русского престола обширного и богатого
края сделано мною не только дёшево, но отчасти и на собственный
счёт" (2 года черняевских похода обошлись казне в ничтожную сумму
- 280 тыс.руб.).'"
(Сравним со скобелевскими 10 миллионами на экспедицию против
текинцев в 1880-1881 гг.)
"Истребление чурок - само по себе похвально. Читал впечатление
кого-то от встречи с ранним Горби, что его очень оттолкнула его
монголоидность ввиду генетической неприязни русских к оной расе.
Согласен. Слыхал о чурекском восстании 1916 года, когда узкоглазь
взбунтовалась в разгар мировой войны? Тогда весьма малочисленные
отряды казаков Семиречья погнали чурок в Китай, но вскоре грянул
жидовский переворот, и большевики натравили чурбанов на русских,
а так-то бы в теперешней Киргизии (Кыр-гыр-гыз-стане) было бы
белое население."
Точка зрения бездетного латентного суицидника, которого не
беспокоит, что какие-нибудь "чурки" могут таким же вот образом
рассуждать в отношении его самого и его отсутствующей семьи.
Кстати, Скобелев из таких. Да-да, продолжайте в том же духе, если
Вы, конечно, не прочь, чтобы Ваши потроха (или потроха Ваших
родственников) однажды раскинулись по подземному переходу или по
салону полусгоревшего автобуса.
"Ну чурки и без всяких наездов любили русских порезать и погра-
бить, те же хивинцы работорговлей занимались. А насчет мнений
тогдашних 'гуманистов', так это предтечи нынешних либерастов,
которые предлагают во всеуслышание Россию распродать англичанам,
туркам, японцам и т.д., потому что те типа лучше будут управлять,
не то что эта 'русня тупая'.Те тоже приветствовали запад и даже
турок, а свое отечество всячески поносили. Нынешние либерасты
стонут о 'руском фашизме', о 'геноциде в Чечне', хвалят всяких
басаевых и хаттабов, зато дружно рукоплещут любому американскому
вторжению, и не только не осуждают, но и порой буйно радуются
даже американским военным преступлениям там."
"Ну, чурки и без всяких наездов любили русских порезать и
пограбить, те же хивинцы работорговлей занимались."
Мнение "чурок" о поведении русских -- не лучше. И что теперь?
Старые кровавые сопли пережёвывать? Это не конструктивно.
Литература
Верещагин В. "На войне: Воспоминания о русско-турецкой войне
1877 года", М., 1902.
Немирович-Данченко В. "Скобелев".
Возврат на главную страницу Александр Бурьяк / Не совсем белый генерал Скобелев