Почти во всяком жилище есть уголок, в котором накапливается
хлам. Обычно это кладовка, чердак, подвал, балкон или веранда. В
крайнем случае щель за шкафом. Во всяком дворе есть аналогичный
уголок. И на всяком предприятии. Хлам -- это вещи (и их обломки),
которые не выбрасываются, потому что к ним привязались и потому
что есть надежда как-то использовать их если не по прямому
назначению, то хотя бы, к примеру, в качестве источника деталей и
материалов.
Надо собраться с силами и признать: хлам нужен. Он неказист, но
с ним спокойнее. Хламохранилища надо узаконивать и обустраивать.
Вещи, которые продержатся в хламохранилищах очень долго, будут
попадать из них потом напрямую в музеи. Менее старые изделия
могут служить детям в качестве довольно полезных игрушек. По мере
накопления залежей сколько-нибудь ценных веществ, их можно отпра-
влять за деньги на переработку. А если случится большая катастро-
фа, то хламохранилища автоматически перейдут в разряд складов
ценных изделий: недоизношенных ботинок, недопротёртых штанов,
недобитых тарелок, горючих газетно-книжных материалов для
маленькой печки и т. п.
По телевизору симпатичная вдова Андрея Миронова поделилась со
зрительскими массами кое-чем для неё значимым: когда Андрей
Миронов лежал в больнице и мечтал купить "мерседес", она
самоотверженно пошла в нужные московские кабинеты и выбила для
него разрешение. Правда, "мерседес" был из-под носа уведен
каким-то военным прокурором, а Миронову достался лишь BMW.
Легко понять, когда такое вытворяют люди без больших творческих
достижений, но ему-то было зачем?! Мелким заскоком подобное вле-
чение не представишь. Но можно, наверное, списать на общую гни-
лость московской "творческой интеллигенции", подтравлявшей своих
лучших представителей.
Это стремление обрести заметный для всех материальный символ
своего жизненного успеха вредно не столько тем, что портит кон-
кретный светлый образ, сколько тем, что вообще разуверяет людей
в том, что есть на свете подлинные герои и что грести под себя
-- не самое лучшее занятие. Герой на "мерседесе" не смотрится:
на "мерседесе" смотрится жлоб.
* * *
(Добавление 2017 года.)
О ненародности Андрея Миронова.
Начиная с 1970-х, в СССР стали сниматься фильмы, отличавшиеся
полным отрывом от насущных проблем большинства советских челове-
ков и даже от проблем страны: "Соломенная шляпка", "Небесные
ласточки", "Трое в лодке, не считая собаки". Их предварили "Три
плюс два" 1963 года и дополнили "Невероятные приключения италь-
янцев в России" 1973 года. Ещё одно общее у всех этих фильмов: в
них играл Андрей Миронов.
Иногда, правда, в подобных фильмах обходились и без Андрея
Миронова: к примеру, в фильме "Летучая мышь" 1979 г. по оперетте
Иоганна Штрауса.
Это было как бы кино для "своих": для зажиревшей и приборзевшей
интеллигентской "элитки" из московских высоток. Кто-то помирал в
Афганистане за империю, кто-то героически осваивал олег-куваевс-
кую "территорию" в Магаданском крае или просто боролся за место в
длинной очереди на квартиру, а эти смаковали свой праздник жизни
за наш счёт.
Почему пропускали такое кино в производство и на экран, можно
только гадать. Наверное, оно должно было намекать, что острых
проблем в стране уже нету, жизнь в основном наладилась и можно
хотя бы иногда "развлекаться", точнее, смотреть, как маются дурью
представители "элитки", и радоваться за них (или за воображаемых
себя на их месте).
Кстати, в художественном отношении эти фильмы были довольно
слабые и с тем особым душком, который можно (временно, до отыска-
ния другого слова) назвать ЕВРЕЙСКИМ: с условностями, музыкально-
стями, "европейскостью", несмешным юмором, абсурдистской пусто-
той.
На советской эстраде отзывались эхом на такое кино Раймонд
Паулс, Лайма Вайкуле и Валерий Леонтьев ("На вернисаже как-то
раз..." и пр).
Правильное, народное кино -- это, к примеру "Мимино" и "Кин-
дза-дза".
Почему Гитлер не пошёл в бой во главе последнего батальона СС
и не погиб в схвате с врагом, как наиболее приличествует солдату?
Причин несколько. Во-первых, он был слишком изнурён и подавлен,
чтобы принимать взвешенные решения. Во-вторых, он не хотел, чтобы
враги устроили зрелище из его трупа (зрелище они устроили так или
инача, а вдобавок получили возможность заявлять, что он застре-
лился из-за малодушия).
Но ведь это говорит и о том, что он до последнего момента на
что-то надеялся -- и боролся, а не планировал красивое поражение.
А его подавленность показывает, что он сознавал свою огромную
ответственность за происходящее. Это был не какой-нибудь Миша
Горбачёв, который, развалив страну, отряхнулся и продолжил свою
болтовню.
Да, Гитлер ушёл из жизни как-то неэффектно, на скорую руку.
Можно же было, к примеру, взорвать бункер вместе с толпой атаку-
ющих. А так -- концовка смазана, враги глумятся, духовные наслед-
ники вяло оправдываются или угрюмо молчат.
Для великого человека это ведь очень важно -- правильно поста-
вить последнюю точку: изречь с последним выдохом какую-нибудь
крылатую фразу или хотя бы одно загадочное слово. Или вовсе
бросить в мир простонародное вульгарное выражение, но чтоб к
месту и хлёстко -- на века.
Мой начитанный во всякой всячине свояк однажды заявил, что по
мнению какого-то там мистика Гитлер не застрелился в бункере, а
ушёл на Луну вместе со своим последним батальоном. Мне этот
последний батальон тогда очень запал в голову. В самом деле, это
образ чрезвычайно героический: сквозь кровь и пыль последний
чёрный батальон усталым, но всё ещё твёрдым шагом уходит в
чёрную дыру, а во главе -- несгибаемый фюрер, отнюдь не с
трясущимися руками и не с соплёй на плохо выбритом подбородке.
* * *
Нацисты в советском кино. За вычетом гротескных уродов из
фильмов военных и первых послевоенных лет, все остальные были
внешне вполне хороши, а некоторые даже замечательны. Их играли
лучшие актёры. Общим правилом было показывать нацистов как
людей, а не как чудовища. Людей с какими-то достоинствами и
недостатками, старающихся быть хорошими в рамках той системы
взглядов, которую они усвоили. А это значит, что русская
культура переварила нацизм: вышла на режим проявления к нему
спокойного любопытства, стремления понять, почему они были в
чём-то не такими, как мы.
Достали своими крещенскими морозами. Если не очень холодно,
то дивятся: где же крещенские морозы?! А если вдруг похолодает,
то с глубоким удовлетворением отмечают: вот, наконец, и они!
Как будто кто-то сверху пообещал им эти крещенские морозы, но
не всегда выполняет обещанное. В далёкие времена пережёвыванием
всяких "народных мудростей" забавлялись бабки возле печи, а
теперь этим маются газетчики и телевизионщики: стараются, чтоб
никто не забыл. Несчастного обывателя каждодневно прессуют вся-
ким вздором: гороскопами, восточным календарём, валентинчиками,
фэнь-шуем, народными приметами, подробностями из жизни "звёзд"
и пр.
Мои ошибки -- моё богатство. Но я охотно поделюсь ими с любым
хорошим человеком.
Ошибаются все, но некоторые -- особенно. Интерес представляет
не столько та или иная ошибка сама по себе, сколько ситуация
вокруг неё: причины этой ошибки, реакция различных людей на неё,
исправления в представлениях и технологиях, имеющие целью защиту
от похожих ошибок.
Как-то раз на форуме в интернете угораздило меня торопливо
настрочить под гордым псевдонимом "Задира" не что иное, как
следующее:
Павел ЯКУБОВИЧ, "Рожденный падать летать не может..." (Газета
"СБ" от ...02.2006):
"Когда-то Николай Васильевич Гоголь издевался над подобным
психопатическим стилем: '...конечно, Александр Македонский герой,
но зачем же стулья ломать?'"
Дорогой Павел Израилевич! Говорил эти слова не Гоголь, а
комиссар Клычков в фильме "Чапаев". И звучали они так: "Александр
Македонский тоже был великий полководец, а стульев не ломал."
Вы думаете, люди не поняли, что Вы публично обкакались
специально? Отнюдь, ведь это так очевидно: если выглядеть шибко
грамотным, то в команде нынешнего всенародноизбранного наверняка
не удержишься.
Нашелся добрый человек, который сочувствующе указал мне на то,
моральный разлагатель белорусского народа некто П. Якубович про-
цитировал Гоголя правильно. Кстати, если сделать в интернете по-
иск на слова "Македонский" и "стулья", то соответствующая цитата
из комедии "Ревизор" как раз и выскакивает. На уместное замечание
своего критика я, не сдержавшись, сочинил следующий ответ:
"Задиры умирают, но не сдаются, после чего от них остаётся
светлая память в сердцах недобитых товарищей. Поэтому если
кто-нибудь скажет, что видел плачущего Задиру, плюньте ему с
размаху в морду (тому, кто скажет, а не Задире).
У Гоголя (то есть в первоисточнике, так сказать) стулья лома-
лись не в состоянии гнева, не с целью поставить оппонента на
место, а всего лишь от радостного возбуждения. В "Чапаеве" же
они ломались как раз в споре по поводу власти. Но у Клычкова
имеется слово "тоже" ("ТОЖЕ был великий полководец"), которое
для Якубовича не приемлемо, потому что ставит оппозиционного
кандидата в президенты гр. Стрекозулина на одну доску с героем
не какой-то там, а -- заметьте -- ГРАЖДАНСКОЙ войны. Поэтому
хитрый газетчик Якубович, эксплуатируя образ, эмоциональное
воздействие которого обеспечено в первую очередь "Чапаевым",
цитирует, тем не менее, Гоголя. А утомлённый классовой борьбой
революционер Задира дальше Чапаева никого сходу вспомнить не
может и потому недоумевает.
Исправленный вариант моей реплики будет выглядеть так:
'Опасно цитирует классику Павел Израилевич: если выглядеть
шибко грамотным, то в команде нынешнего всенародноизбранного
можно и не удержаться. Вдобавок Македонский со стульями свежее
упоминается в фильме "Чапаев", где комиссар Клычков говорит
вспыльчивому комдиву: "Александр Македонский ТОЖЕ был великий
полководец, а стульев не ломал." Получается, наш Павел Израилевич
помещает кандидата в президенты от оппозиции на один уровень не
с каким-то мелким психом из пьесы Гоголя, а с самим Василием
Ивановичем, а то и вовсе с Александром Филипповичем -- да так,
что Александра Григорьевича даже втиснуть между ними трудновато.
А за подобное ведь можно и партбилет на стол положить.'
Теперь сойдёт?
Кстати, читать (перечитывать) классику мне некогда: трудоголики
навязали мне такой образ жизни, что даже выспаться не всегда вы-
падает возможность, что уж говорить о работе над собой. Едва ус-
певаю что-то кропать между делом. Поэтому я и считаю, что одним
из основных политических лозунгов должен быть 6-ЧАСОВЫЙ РАБОЧИЙ
ДЕНЬ (лично я более длинный едва выдерживаю -- и другим не сове-
тую). Всех, кто против, предупреждаю по-хорошему: Задира всегда
на коне -- с саблей в правой руке и с гранатой в левой. Подвер-
нутся -- звезданёт этой гранатой по черепу, так что во второй раз
не очень-то захотят подворачиваться.
И ещё кое-что. Толковый оппонент -- это сокровище. Никому
такого не отдам. Готов платить по 10 тысяч рублей за каждую свою
ошибку концептуального или фактологического характера, в наличии
которой удастся меня убедить. Так что за Гоголя Вам причитается,
дорогой, не только моё спасибо."
* * *
Приведенный случай со стульями показывает, как важно обсуждать
написанное. Обсуждать до того, как успеешь опозориться перед
широкой, так сказать, аудиторией.
Вообще, можно сформулировать следующие правила защиты от
ошибок:
1. Никогда не быть абсолютно уверенным в своей правоте.
2. Избегать категоричных заявлений. Оставлять себе путь для
отступления. Особенно в случаях, когда берёшься исправить
чужую ошибку.
3. По возможности не торопиться с публичным высказыванием
мнений, с реализацией решений: давать им отстояться.
4. Не пренебрегать проверкой, если она практически доступна.
5. По возможности обсуждать свои мнения с теми, кто способен
толково поправить.
6. Из всякой ошибки делать практические выводы, защищающие
от повторения подобных случаев.
7. При попытке поправить чужую ошибку проявлять повышенную
осторожность, потому что в таком деле собственная ошибка
выглядит особенно дурно.
Отношение к своим и чужим ошибкам является важной характеристи-
кой человека. Всякий, кто решил действовать публично, должен осо-
знать, что время от времени он будет некрасиво ошибаться, какую
бы осторожность он в этом отношении ни проявлял.
У ошибки почти всегда находятся уважительные причины, которые,
будучи оглашёнными, возможно, даже укрепляют позицию того, кто
эту ошибку сделал. По крайней мере, такой взгляд на них бывает
не лишён убедительных оснований. Иными словами, ошибка далеко не
всегда исключает (иногда, наоборот, даже увеличивает) возможность
продолжать движение к цели, на пути к которой она была сделана.
Бывают ошибки прекрасные (но не у меня).
* * *
А своего ответа доброжелателю я не отправил: не потому, что
стало жалко денег, а потому что хлопотно. Вдобавок никто, кажет-
ся, не обратил внимания ни на мою ошибку, ни на его реплику: на
форумах треплются кто во что горазд, так что трудно вызвать к
себе большой интерес, даже если захочешь.
Под нормальным можно понимать следующее:
1) обычное, наиболее распространённое;
2) приемлемое: не огорчающее, но и не радующее;
3) соответствующее плану, проекту, соглашению, правилу;
4) здравое, целесообразное, не имеющее вредных отклонений.
Здесь под нормальным будет иметься в виду то, что значится в
пункте "4".
Если бы человек существовал неизменным и в неизменных условиях,
то нормальным в нём было бы то, что в наибольшей степени соответ-
ствовало бы этим условиям, т. е. закрепилось эволюционно при той
форме отношений организма со средой, которая когда-то сложилась.
Условия существования человека изменяются в основном вследствие
его деятельности. Изменения условий можно разделить на запланиро-
ванные и незапланированные, полезные и вредные. Ко многим измене-
ниям организм может приспособиться, хотя и не сразу и лишь при
условии понесения некоторых потерь. Если изменения организма уве-
личивают возможность его выживания не только в конкретных новых
условиях, а вообще, то эти изменения будут приращением его воз-
можностей, а если они приводят лишь к восстановлению той степени
приспособленности, какая была у организма до изменения условий,
то лучше бы было избежать и этих изменений организма, и потребо-
вавших их изменений среды.
Неадекватность условиям существования вызывает следующее:
1) повышенный дискомфорт;
2) повышенные затраты на жизнеобеспечение и защиту;
3) дополнительные болезни, травмы, преждевременные смерти.
Если браться изменять человека, то лишь в направлении расшире-
ния его возможностей вообще, а не в направлении приспособления к
последствиям его собственной недальновидной деятельности.
Если не научиться действовать дальновидно, то неблагоприятные
последствия человеческой деятельности будут множиться, а процесс
адаптации к ним человека не будет за ними поспевать.
Факторы, к которым вынужден приспосабливаться современный
человек: малоподвижность, грязный воздух, грязная вода, пища с
химическими добавками, высокий уровень электромагнитного излу-
чения, избыток сигналов, монотонность работы. Если человек ко
всему этому приспособится, он не станет более адекватным своей
среде, потому что ко времени, когда он приспособится, указанные
факторы, скорее всего, усугубятся, а также появятся новые.
Альтернатива приспособлению человека к последствиям его дея-
тельности -- переход к деятельности, не изменяющей свойств
человеческой среды обитания. Такой переход требует в первую
очередь интеллектуального развития, подъёма на более высокий
уровень понимания себя и мира, на более высокий уровень само-
организации и социальной организации.
Нормальный человек -- такой, у которого все органы, инстинкты,
способности развиты (одни не в ущерб другим) вследствие регуляр-
ной нагрузки; который болеет мало и не тяжело, обладает запасом
здоровья.
Помимо нормальных компонентов, в человеке имеются атавизмы и
недоразвившиеся новоприобретения. То и другое можно выделить лишь
относительно некоторого направления (или некоторых направлений)
развития.
Отсев заведомо слабых особей -- это защита нормальности. Предо-
ставление возможности существовать отклонениям, которые не
обрекают заведомо на слабость, -- это обеспечение развития.
Если развивать человеческий организм, то в какую сторону?
Должен ли человек стать больше (меньше), мускулистее, плодови-
тее?
Следует ли человеку сохранять многообразие рас, избавляться от
него, выводить новые расы (приспособленные к разным условиям
жизни, разным видам деятельности)?
Если "покорять космос", то какие качества понадобятся человеку
для этого в первую очередь?
Человек мутировал, мутирует и будет мутировать. Можно...
бороться с мутациями;
провоцировать мутации;
сохранять все мутации, кроме явно не совместимых с жизнью;
вести отбор в некотором направлении.
Возможные направления развития человеческого организма:
повышение сопротивляемости болезням;
повышение умственных способностей, психической устойчивости
и выносливости, возможностей памяти.
До того, как человечество поднимется на более высокий уровень
интеллектуальной и социальной организации, позволяющий выработать
основательный евгенический подход, по-видимому, лучше сохранять
человеческие качества в том состоянии, какое есть. Иначе говоря,
надо установить временный запрет на следующее:
смешение рас;
выведение новых рас;
изменение человеческого генома;
изменение среды обитания.
Людям лучше тратить силы в первую очередь на то, чтобы стать
умнее и психически здравее, а до достижения значительного успеха
в указанной деятельности браться за другие проблемы лишь по
необходимости.
Нет худа без добра, нет добра без худа. Чего в РПЦ (Русской
православной церкви) было больше, сказать трудно. Так же трудно
сказать, чего в ней больше сейчас и что с ней за это делать.
Бога, скорее всего, нет, во всяком случае корректное доказа-
тельство его существования не предъявлено. А если будет предъяв-
лено, то ведь придётся ещё доказывать, что Бог приблизительно
такой, каким его трактует РПЦ и что она при Боге нужна --
приблизительно такая, какая есть.
Вред от РПЦ состоит, среди прочего, в том, что она худо-бедно
пропагандирует религию, а если церковной пропаганде не противо-
стоять, то верующих в Бога будет всё больше, что с точки зрения
верующих в отсутствие Бога и скептиков довольно-таки плохо. Чем
нежелателен человек, верующий в Бога? Тем, что у него недоразвит
критический компонент мышления, а это удобно для людей, помыкаю-
щих массами, и губительно для человечества в целом.
Верующий человек годен к умственной работе лишь ограниченно.
Правда, сложная умственная работа требуется сегодня лишь от
немногих. Но ведь нашлась бы и для многих, если бы эти умники
появились не вдруг и если бы общество было бы сделано с расчётом
на их наличие!
Конечно, лучше чтобы человек верил в Бога по версии РПЦ, чем
с таким же некритичным рвением исповедовал западнизм, нацизм или
сатанизм, но ещё лучше попробовать привить ему здравую идеологию,
располагающую регулярному упражнению способности сомневаться.
О политической роли РПЦ. Оправдать можно что угодно, поэтому
найдётся благообразное объяснение и тому, почему РПЦ морально
поддерживает нынешнюю власть, и тому, почему РПЦ не ведёт сколь-
ко-нибудь заметной борьбы с курением, алкоголизмом, деструктивным
телевидением и пр. У православного писателя Андрея Кураева: "Да,
к сожалению, есть церковные иерархи, торговавшие сигаретами."
Люди, которые способны оправдать веру в Бога, наверняка способны
оправдать и многое другое, так что нет смысла ввязываться с ними
в околополитическую дискуссию: всё равно переспорят.
Радетели православного образа жизни указывают на то, что он
благотворно влияет на организм, к примеру, своими постами. Но
зато в нём не делается упора на мускульную нагрузку как важнейшее
условие сохранения здоровья. Когда 90% населения крестьянствовали,
в крайнем случае махали саблями, это было неактуально, но сегодня
уже другая ситуация, и православные гигиенические предписания не
адекватны эпохе.
Православие недостаточно определённо осуждает богатство и рос-
кошь и совсем не осуждает чрезмерного деторождения, поэтому бес-
полезно в деле защиты от глобальной катастрофы природопользова-
ния. Можно сказать, оно не отвечает основным вызовам эпохи и
только путается под ногами. В нём нет нацеленности на избежание
глобальной катастрофы хотя бы потому, что с христианской точки
зрения эта катастрофа как бы запланирована (Армагеддон, Конец
Света, Страшный Суд), но души верующих её благополучно выдержат.
У Кураева: "Каждый из нас переживет гибель не только России, но и
всей нашей Галактики. Мы же бессмертны."
Не ясно только, зачем этим бессмертным такая суетная мелочь,
как Россия? Боюсь, что по большому счёту РПЦ сегодня -- один из
механизмов её разрушения.
Кому ничего особенного от жизни не надо, тот может быть сам по
себе. Если же человек хочет добиться чего-то существенного, он
оказывается вынужден встроиться в некоторую социальную группу
(клан) и принять на себя обязательства соблюдать сложившиеся в
ней правила. Выбор клана и акклиматизация в нём -- важнейший шаг
в карьере. Карьера почти всегда делается в пределах клана.
Проникнуть в клан можно, как правило, только с самого "низа" и
только в молодом возрасте, когда человек менее отвратительно
смотрится на нижних ступенях иерархии. Если он согласится
терпеливо мучиться в клане на маленьких ролях, то со временем
наверняка хотя бы немного "подрастёт".
Некоторые кланы процветают, большинство других устраивается
так себе, но всё равно человеку удобнее состоять в каком-либо
клане, чем пользоваться благами свободы.
Вне охвата кланами остаются лишь совсем непрестижные занятия.
Всякий клан подминает под себя некоторую область деятельности и
бдит, чтобы никто посторонний не оторвал от этой области ни
кусочка.
Большинство членов процветающего клана не представляет собой
ничего выдающегося. Вне клана они -- ничто. Они хорошо живут
только благодаря клану.
Клан -- это сговор, в котором есть и формальное, и неформаль-
ное, стихийное. В некоторых профессиях, к примеру, у военных и им
подобных, клановая организация -- явная, сложная, жёсткая, деталь-
но прописанная. В некоторых других профессиях, к примеру, у науч-
ных работников, преподавателей, архитекторов, адвокатов, художни-
ков, писателей, политиков она менее явная, сложная, жёсткая.
Успешность клана в деле перетягивания на себя одеяла общественных
благ определяется не профессиональными способностями образующих
его людей и не значимостью их профессиональной деятельности для
общества, а тем, какое место клану удалось занять в обществе
благодаря своей спаянности. Подрывать общественное доверие к
клану посредством критики его деятельности значит сокращать людям
заработок, а то и делать их безработными. Такого не прощают. За
такое могут в крайнем случае даже убить.
Разрешается "двигать локтями" в пределах клана, но только не
очень сильно. Значительные инновации, значительную критику
отдельных членов клана можно позволить себе лишь после того, как
доберёшься хотя бы до средних ступеней клановой иерархии, то
есть, после того, как клан признает тебя авторитетом.
Клан совместно занимает место под солнцем. Условие благополучия
любого клана -- сохранение клановой дисциплины, клановой солидар-
ности, одобрение всеми членами клана его идеологии и методов.
Иначе клану будет трудно тянуть на себя одеяло. Истинно лишь то,
что считает истинным клан. Ошибочно лишь то, что клан признает в
качестве такового. Если ты -- член клана, но не согласен с чем-то
в его деятельности и попробуешь гнать слишком большую волну, тебя
назовут человеком со странностями и подвергнут остракизму. Если
же ты не член клана и погонишь волну против членов, ты никогда не
окажешься в их числе -- и вообще ничего на желаемом поприще не
достигнешь, потому что мало кто о тебе узнает, будь ты хоть
второй Цезарь, Цицерон, Гиппократ и Галилей одновременно. Потому
что ты срываешь клану борьбу за одеяло.
Наперекор клану невозможно стать даже, к примеру, великим сан-
техником, потому что другие сантехники (а они, в отличие, скажем,
от научных работников, люди не очень церемонные!) проломают тебе
ржавой трубой голову, чтобы ты не дискредитировал их перед
клиентами и начальством.
Очень редко попадаются люди, которые способны без скрипа зубов
(или пусть бы хоть со скрипом!) не только признать превосходство
над собой другого человека в некотором роде занятий, но также
помочь ему или даже добровольно уступить ему на этом основании
своё место -- ради общей пользы. Зато всегда находится множество
желающих безнаказанно обгадить того, кто пробует идти своим пу-
тём. Поэтому в любой области деятельности индивидуумы, сделавшие
карьеру вне клана, могут быть перечислены по пальцам одной руки,
а то и не отыщутся вовсе.
В клан надо проникать тихо, с какими-нибудь мелочами в качестве
предлога. Ни в коем случае не следует начинать с критики чего-ли-
бо широко в этом клане признанного и не имеющего противников вну-
три клана. Зато очень полезным оказывается поддакивание клановым
авторитетам.
Духовно сильные личности (или просто неуживчивые, упрямые и не
очень умные) склонны пренебрегать встраиванием в кланы и действо-
вать самостоятельно, в результате чего они, как правило, терпят
поражение от объединённых посредственностей. Кланы живут коллек-
тивным умом и давят одиночек если не качеством, так уж количест-
вом. К моменту, когда одинокие герои постигают, наконец, что при-
чина их неудач -- в их собственной дерзости, обычно оказывается,
что все возможности тихо вписаться в подходящий клан они уже
безнадёжно профукали. Им остаётся либо бросить попытки заметно
проявить себя, либо пуститься во все тяжкие и сколотить компанию
себе подобных -- тех, кто вне кланов: создать новый клан. Чёрт
возьми, подобный клан -- если он сложится -- получит верный шанс
переколошматить всех!
Ненависть -- нормальное, эволюционно выработанное, жизненно
необходимое чувство. У человека есть потребность ненавидеть, как
и потребность любить, и он страдает, если эта потребность остаёт-
ся неудовлетворённой. Как всякий имеющий отношение к человеку фе-
номен, ненависть бывает полезна лишь при условии, что она оказы-
вается к месту, ко времени, в надлежащей дозе и т. д. Как можно
правильно или неправильно питаться, правильно или неправильно
дышать, так можно правильно или неправильно ненавидеть. Если
говорят, к примеру, о "культуре речи", то надо бы говорить и о
"культуре ненависти". Умеющий правильно ненавидеть делает это с
удовольствием, на пользу себе и людям, а не умеющий портит в
первую очередь собственную жизнь. Если сказать, что и для
ненависти нужен талант, преувеличения не будет.
Либералы обычно характеризуют тот общественный строй, который
был в СССР, как попытку реализации утопии, а общественный строй
современного Запада -- как нечто естественное, эволюционно раз-
вившееся, хорошо "ложащееся" на нормальные человеческие качества.
На самом же деле советский общественный строй -- не более
уродливый и нежизнеспособный, чем общественный строй Запада.
Если двое дерутся, проигрывает не обязательно тот, кто слабее,
а, к примеру, тот, кто случайно споткнулся. Далее, слабейший в
драке -- не обязательно вообще менее приспособленный к условиям
существования: он может быть сильнее в переговорах, в умении
прятаться, в плодовитости и т. п. Не случись драка, он был бы,
возможно, в значительно лучшем положении, чем его противник (и,
возможно, именно поэтому его противник драку и затеял).
Я не сторонник советского общественного строя: я всего лишь
не одобряю демагогической борьбы с "утопиями", то есть с теми
проектами переделки социальных систем, которые почему-либо не
нравятся лжецам и честно заблуждающимся. Кстати, по каким
критериям различаются "утопии" и просто проекты реформ?
Конечно, лучшее -- зачастую враг хорошего, но дело в том, что
существующее в "передовых" странах "хорошее" вряд ли является
таковым на самом деле, поскольку, если судить по нынешним тен-
денциям, оно почти наверняка приведёт к гибели 90% человечества.
Общественный строй современного Запада привёл к загрязнению среды
обитания, катастрофическим изменениям климата, распространению
СПИД, вымиранию коренного населения западных стран и т. п., а
это очень даже немало. И никто ведь не выяснял научным способом,
какое из двух зол является меньшим: советский общественный строй
или западный.
О советской "утопии". Эта "утопия" продержалась 70 лет, победи-
ла в тяжелейшей войне и потом довольно долгое время успешно про-
тивостояла половине мира. Говорить пренебрежительно о советской
"утопии" способны только интеллектуальные плебеи, нахватавшиеся
слов и концепций, но не научившиеся критически соображать.
В политике зачастую приходится делать выбор не между хорошими
и плохими вариантами действий, а между такими вариантами, из
которых каждый чем-то существенно плох. Поэтому какой бы ни был
выбор, всегда есть основание РАЗВОНЯТЬСЯ, что этот выбор
чудовищен, тем более что оценивать последствия прошлых решений
много легче, чем эти решения принимать. И соответственно у
недобросовестных авторов всегда есть возможность отличиться
громкими разоблачениями и показать себя знатоками, мудрецами и
моралистами.
В либеральном обществе медицина -- это отрасль бизнеса, эксплу-
атирующая потребность людей в лечении. Выздоровление их от
болезней -- необязательный побочный продукт функционирования
этой отрасли.
Вот является к врачу толковый человек, который не дожидается,
пока болезнь разовьётся до необходимости вызывать машину "скорой
помощи". Можно было бы немедленно применить к нему какие-то
лечебные средства широкого действия, которые хотя бы не повредят.
Но нет, нужен ТОЧНЫЙ ДИАГНОЗ, поэтому дают болезни дозреть
несколько дней, пока не получится сделать убедительные анализы.
Ведь если сразу лечить -- не дожидаясь результатов исследований --
то симптомы, возможно, окажутся сглаженными, а некоторые и вовсе
исчезнут, а это затруднит постановку диагноза, сделает его сомни-
тельным, то есть поставит под угрозу репутацию и карьеру врача.
Чем более диагноз подкреплён анализами, тем врачу спокойнее:
даже если лечение не закончится желательным результатом и даже
если вообще ничего положительного не даст, в этом будет виновен
кто угодно, только не врач: он ведь ТЩАТЕЛЬНО исследовал
ситуацию и среагировал на неё ПРЕДПИСАННЫМ образом.
Между тем анализ -- это не только потеря драгоценного времени,
но также зачастую дополнительная травма и/или риск заражения.
Таким образом, после анализа люди, как правило, становятся ещё
более больными.
Один мой знакомый обратился к врачу с подозрением на простатит.
Сначала врач сказал доходить несколько дней до кондиции, чтобы
было легче сделать анализ. Доходить было трудно, и это удалось
только через неделю -- когда симптомы простатита начали ослабе-
вать. После того, как предприняли ужасно болючую попытку выдавить
из моего знакомого секрет предстательной железы, симптомы проста-
тита усилились и вдобавок к уже имеющимся проблемам появился
геморрой. А до этого у бедняги ещё взяли мазок из уретры, после
которого появилось жжение в уретре при мочепускании, но не
надолго, поскольку знакомый мой был в целом крепок здоровьем и
вообще с больными я не вожусь. В конце концов не удался ни один
анализ, кроме ультразвукового исследования, которое выявило
идеальное состояние простаты, после чего врач назначил, наконец,
на всякий случай лечение от хламидиоза (последствия грешной
молодости) -- таблетками.
Но вся эта история -- пустяк по сравнению с тем, что произошло
с другим моим знакомым, который после взятия у него пробы спинно-
мозговой жидкости утратил способность ходить.
Вывод: пусть врачи используют себе для анализа мочу, слюну, кал
и прочие естественные выделения организма, но только не то, что
само по себе из организма не выходит: чем меньше вторжений в
организм с благими целями, тем меньше вероятность что-то в нём
испортить (к примеру, заразить его СПИД).
Между прочим, мелкие труднодиагностируемые и трудноизлечимые
болезни типа хламидиоза -- это Клондайк для платной медицины:
можно делать по несколько раз всякие дорогостоящие исследования
до и после лечения, выписывать массу дорогих сильнодействующих
лекарств (а потом, возможно, даже бороться с побочными результа-
тами их применения).
Быть может, хламидиоз -- и не болезнь вовсе, а форма сосущество-
вания организмов: как известно, в человеке и на человеке обитает
множество всяких существ, в нормальных условиях не причиняя ему
вреда, а то и принося пользу. Пациентов запугивают страшными
осложнениями хламидиоза, герпеса и пр., но забывают добавлять,
что эти осложнения встречаются лишь изредка, при некоторых ус-
ловиях: у ослабленных людей с какими-нибудь дефектами организма.
Кстати, ослабить организм (разладить его, нарушить в нём равно-
весие между бактериями и грибками и т. д.) может и интенсивное
лечение чего-нибудь сомнительного, вроде хламидиоза.
Где люди, там проблемы. Проблемы иногда бывают даже там, где
людей нет. А где есть люди, там проблемы почти неизбежны. Для
человека в обществе главный источник неприятностей -- другой
человек. Если кому-то становится хорошо, то, как правило, лишь
потому, что кому-то другому становится плохо: когда делятся
блага, получить их долю побольше можно единственно за счёт
того, что кто-то получит их долю поменьше. Самый быстрый способ
приобрести какую-нибудь ценность -- отнять её у другого. Даже если
имеет место взаимовыгодная коллективная работа, то получаемые от
неё блага распределяются вполне по справедливости лишь в виде
исключения, а не правила.
"Resistenza oggi e sempre" ("Сопротивление сегодня и всегда")
-- прочёл я на одном заборе в Милане. Звучит зажигательно, но и
только.
"Сопротивление" не революционно, потому что не ставит целью
изменение социальной системы, а лишь вставляет системе палки в
колёса (когда та пробует сползти в кювет). В лучшем случае оно
стремится обновить "верхушку" общества в рамках существующего
порядка вещей. По большому счёту оно эту систему консервирует.
В этом не было бы ничего плохого, если бы система была сносной.
Но существующая система обеспечивает движение человечества к гло-
бальной катастрофе, так что никакое "сопротивление" не спасёт
нас, а лишь радикальная смена кое-чего -- в мозгах и не только,
хочется этого или не хочется. Может быть, даже придётся преодо-
левать своё "не могу".
Революция революции рознь. Нужна революция высшего порядка: не
введение капитализма вместо социализма или что-то ещё в этом
роде, не замена диктатуры демократией или наоборот, а нечто более
значительное, потому что больше нет возможности бегать по одному
и тому же кругу. Надо вырваться на новый уровень понимания чело-
века и общества, на новый уровень социальной организации, иначе
-- ад на земле, Конец Света, переоценка всех ценностей на скорую
руку и массовое истребление инакомыслящих и всех прочих подряд по
очень простой причине: из-за нехватки жратвы.
Я долгое время исходил в своих планах из того, что в принципе
можно собрать и организовать достаточное количество разумных
людей, чтобы составить "критическую массу" в обществе и совместно
добиться для всех чего-то значительного, а получается, что в
большинстве случаев имеешь дело лишь с видимостью разумности, а
носители этой псевдоразумности -- всё те же любители грызни типа
"стая на стаю". Чтобы чего-то достичь, надо предложить людям
увлекательный МИФ или присоединиться к сторонникам какого-нибудь
мифа, уже ставшего популярным, а обращаться к разуму людей
бесполезно. Сила -- не в правде, а в желанной выдумке (или лжи),
которая выглядит как правда. Но я в режиме мифотворчества
работать не умею и не хочу, а значит, получается, что я не
адекватен миру и обречён на маргинальное положение в нём. Такие
вот далеко идущие выводы из одного неудачного общения в
интернете.
Мнение, что развивателем языка является народ, а учёные люди
должны лишь исследовать продукт всеобщего творчества, есть
образчик псевдомудрости. Не только менталитет влияет на язык, но
и язык -- на менталитет. Необходимость выражать мысли через речь
навязывает мышлению некоторую колею. К примеру, названия
некоторых сущностей выражают, а потому и прививают определённое
отношение к этим сущностям. Таким образом, есть возможность
влиять через язык на то, как люди думают, а значит, надо эту
возможность использовать. Чтобы масса здраво мыслила, следует
подталкивать её к использованию здравого языка. Подталкивать
через те информационные источники, из которых масса "хавает"
наиболее охотно. В государстве должна существовать языковая
полиция (не помню, есть ли такая в "1984" Дж. Орвелла).
"Экстрим" -- это ...
эскапизм, отвлечение людей от решения реальных личных и
общественных проблем;
извращённый способ самоутверждения;
разрушение психических барьеров, удерживающих от
неуместного риска;
пустая трата ресурсов;
профилактика оппозиционной деятельности;
абсурдизация мышления.
"Экстрим" не формирует героические личности, а исключает потен-
циальных героев из реальной общественной жизни.
Если рисковать свернуть себе шею, то уж лучше в борьбе за
какое-нибудь "светлое будущее" (само по себе оно не придёт). А
если перенапрягаться, то уж лучше в упражнениях по военному делу.
Приносимая "экстримом" радость -- это радость извращенческая,
достигнутая через замену деятельности на псевдодеятельность. Это
что-то вроде онанизма.
Кое-какая польза от "экстрима" состоит в том, что он оттягивает
на себя и даже понемногу калечит и уничтожает некоторые категории
неудобных индивидуумов, но это слишком дорогой способ их нейтра-
лизации.
На месте властей я для обеспечения своей политической безопас-
ности организовывал бы побольше всякого "экстрима": альпинистов,
скейтбордистов, фристайлистов, парашютистов, байкеров, диггеров,
ходоков к Северному полюсу и т. п.
экстрим + спорт + телевидение = спи спокойно, товарищ Лу.
Под задачками для самых умных я понимаю что-нибудь, вроде
следующего:
1. Некто владеет двумя обувными фабриками. Фабрики выпускают оди-
наковое количество одинаковых кроссовок. Существует проблема:
частые кражи готовой продукции. Вопрос: как простейшим
способом защититься от краж?
2. Верёвка горит 30 минут. Как отмерить с её помощью 15 минут,
если горение неравномерное?
О, сколько в этом радости -- решить какую-нибудь из ТАКИХ зада-
чек, а то и несколько сразу! Самооценка немедленно повышается,
самочувствие становится лучше некуда. И хочется решать их ещё и
ещё.
Между тем, подобные задачки -- как правило, надуманные. Решить
их -- значит всего лишь догадаться о том, какого решения от тебя
ждут. Для этого надо ВОЙТИ В ИГРУ: абстрагироваться от деталей,
делающих представления более сложными, зато адекватными этому
ужасному миру, в котором воруют кроссовки, отмеряют горящими
верёвками время и вообще слишком много занимаются всякой ерундой.
Если два работника с разных фабрик сумеют договориться (а это
элементарно), то каждый будет воровать кроссовки на одну ногу,
выпускаемые его фабрикой, и количество краж вряд ли уменьшится.
Если горение верёвки неравномерное, то узнать, что она горит
ровно 30 минут, можно лишь после того, как её сожжёшь. А если
приучать себя игнорировать такие обстоятельства, ты непременно
станешь абсурдистом, то есть обладателем блестящего, но бесполез-
ного ума. Ты будешь прекрасно решать подобные задачки и, возмож-
но, даже наловчишься придумывать новые, но в любое реальное
сложное дело ты будешь вносить что-то такое, что лучше бы им
занимались менее блестящие интеллектуалы.
Для творческого человека самолюбование -- это зачастую лишь
защитная реакция организма. Когда всё плохо, когда разгром и
отступление на всех фронтах и впору кого-то убить, или повеситься
самому, или хотя бы впасть в депрессию, творческий человек обра-
щает свой взор вовнутрь и в который раз убеждается, что пред-
ставляет собой редкостный и удивительный экземпляр человеческой
природы, который слишком хорош для нынешнего общества и потому
просто обречён на несовместимость с ним и на проистекающие из
этого проблемы. Многие люди нетворческого склада ещё больше
склонны к самолюбованию, чем люди склада творческого, но какого
рода экземплярами человеческой природы они при этом себя видят,
я не знаю. Творческие личности по сравнению с ними хороши хотя
бы тем, что в состоянии самодовольства задерживаются обычно не
более, чем это терапевтически целесообразно. Недовольство собой
для них много более характерно, чем любование своей нестандартной
особой. Без недовольства продуктом своей деятельности невозможно
улучшение этого продукта, а от недовольства своим продуктом
недалеко до недовольства собой, творящим этот нехороший продукт.
Творческая жизнь -- это чередование периодов самодовольства с
периодами жгучей ненависти к себе нескладному. Конечно, выдержи-
вает это далеко не каждый, а в психушках, говорят, мест на всех
не хватает, да и вообще дискомфорт и дурная компания, так что уж
лучше подавлять в себе соблазн "психонуть" от души.
Я философ, я вне вашей иерархии. Мне чихать на ваши награды,
звания и статусы; на ваши выборы и пятилетние планы; на ваши
международные обязательства, новые правила дорожного движения
и по большому счёту даже на ваши конституции.
По сравнению со Вселенной, историей и величием разума (моего,
к примеру) всё это такая чепуха, что придание её сколько-нибудь
серьёзного значения вызывает у меня только смех.
Вы не живёте, а копошитесь. Вы не мыслите, а вяло соображаете,
где бы чего урвать. Я же, с утра хлебнув бессмертия из чаши
богов, потом полдня хожу как пьяный -- правда, без отрицательных
последствий для здоровья (если удастся не попасть на улице под
автомобиль).
* * *
Некоторые великие личности добиваются чего-то значительного
случайно: вопреки своим слабостям, заблуждениям, глупостям и
ошибкам. Но большинству других приходится длительное время
преодолевать немалые препятствия (которые "серая масса" вольно
или невольно создаёт всем тем, кто не принимает её норм и
ценностей), а на это способны только те, кто верит в свою
исключительность, избранность, миссию, то есть, на языке
обывателей, а где-то даже и психиатров, страдает манией величия.
В величии надо различать: общественное положение, общественно
значимые достижения, склад ума, самооценку, манеры.
Человек может думать о себе как о великом, не будучи таковым
на самом деле. Обратное не наблюдается: великий всегда знает,
что он велик. Правда, он не всегда сосредоточивается на остром
переживании своего величия. Если индивидуум часто занимает своё
внимание приятными размышлениями о собственном неимоверном
превосходстве (действительном или мнимом), это и есть мания
величия.
Кстати, почему не выделяют как феномен мании заурядности? Я бы
её характеризовал в первую очередь навязчивым острым переживанием
неприязни ко всем, кто не помещается в общий ряд или не хочет
туда поместиться. Манией заурядности, как правило, страдают не
очень умные личности, у которых были или ещё есть какие-то
неудовлетворённые не очень большие амбиции и которые поэтому
болезненно воспринимают людей, тоже имеющих амбиции и впридачу
более настойчивых, способных, а то и везучих.
Если мания величия коррелирует с манией преследования, то мания
заурядности -- с непреодолимым влечением к оплёвыванию тех, кто
сумел или только пробует "встать и выйти из ряда вон".
Правда, многие деятели, признаваемые массой в качестве великих
и даже любимые ею, являются по существу вредными для общества
личностями, и ниспровергатели таких кумиров -- это отнюдь не
всегда страдающие манией заурядности, а иногда как раз подлинные
герои. Распознать здравых разоблачителей псевдовеличия можно по
таким признакам, как 1) аргументированность обвинений, 2) снисхо-
дительное отношение к неизбежным ошибкам, слабостям и непригляд-
ным частным обстоятельствам, в которых нет вины разоблачаемых.
Дело в том, что почти у каждого известного человека есть какой-
нибудь скелет в дальнем шкафу, но зачастую этот скелет всего лишь
достался по наследству или появился при обстоятельствах, из
которых было невозможно выкрутиться без потерь. Попрекать такими
скелетами -- подло.
"Возвращение блудного сына", "Возвращение Будулая", "Возвраще-
ние в Эдем", "Возвращение высокого блондина", "Возвращение дже-
дая", "Возвращение болотной твари", "Возвращение помидоров-
убийц", "Возвращение живых мертвецов", "вечное возвращение"
Фридриха Ницше, "I will be back" Арнольда Шварценеггера,
возвращение из плавания, возвращение из космоса, возвращение
Наполеона на целых 100 дней, dejavue и т. п.
Обычно возвращаются с победой. Иногда хорошо, если возвращаются
вообще.
Возвратившийся, как правило, знает о мире много больше, чем те,
кто никуда не ходили. И они собираются вокруг него, чтобы послу-
шать рассказы, пощупать рубцы на теле, посмотреть сувениры и
напроситься на подарки.
Возвращение -- это не лишь бы что, вроде перехода улицы. Впро-
чем, у перехода -- свой букет ассоциаций: перейти Рубикон,
пересечь Стикс и т. п. И после перехода ведь тоже иногда хочется
сделать движение в обратную сторону и иногда это даже возможно.
Сначала тебя тянет уйти, потом тебя тянет вернуться. И в том, и
другом действии -- своё удовольствие, своя значительность, своя
надежда, своя слабость.
Уходят бойцы с позиции, оставляя горсть храбрецов, чтобы впо-
следствии, не выдержав мук совести, вернуться и разделить участь
лучших.
Уходят наши из города, уступая превосходящему противнику, чтобы
потом, через несколько месяцев или через несколько десятков лет,
снова войти в этот город и снова поднять над ним гордый флаг.
За одним словом иногда выстраивается столько ассоциаций, что
впору писать книгу, да ведь некогда, потому что нынешняя жизнь
устроена так, что думать о её устройстве нет времени. Для боль-
шинства людей это приемлемо, для некоторых -- нет. Эти некоторые
могли бы остановить бег человеческого стада в печальное никуда,
из которого возвращение не получится, но обычно стадо затаптывает
их до того, как они успевают сгруппироваться.
Одна из причин "преклонения перед Западом" -- склонность людей
лелеять мысль о том, что далеко в светлых далях (за горами, в ту-
манном будущем или хотя бы на небе) всё-таки можно найти прекрас-
ные места, где жизнь устроена не так плохо, как здесь и сейчас в
их родной стране. Если не будет мечты о таких местах, то не будет
и смысла жить. У каждого должна быть своя Земля обетованная,
иначе -- депрессия, "сход с рельсов", самоубийство. Покушаться на
дивный образ -- значит разрушать основу существования этих верую-
щих, поэтому-то они так отчаянно сопротивляются "критикам" и так
их ненавидят. Попав ненадолго в свой западный "рай" благодаря
командировке или туристической поездке, эти люди видят только то,
что хотят видеть, и лишь укрепляются в своей вере.
(Кстати, нашёл у Анны Ахматовой в "Мнимой биографии": "Страшно
выговорить, но люди видят только то, что хотят видеть, и слышат
только то, что хотят слышать. Говорят 'в основном' сами с собой и
почти всегда отвечают себе самим, не слушая собеседника. На этом
свойстве человеческой природы держится 90% чудовищных слухов,
ложных репутаций, свято сбережённых сплетен.")
* * *
О рынке. Если не повезёт, тебя в лучшем случае там обсчитают, в
худшем -- подсунут порченый товар, от которого можно и умереть.
Честная сделка совершается зачастую лишь потому, что ею надо под-
готовить почву для нечестной. Чем меньше вероятность последующей
встречи покупателя с продавцом, тем больше вероятность того, что
кто-то кого-то обманет: чтобы кому-то стало хорошо, как правило,
требуется, чтобы кому-то стало плохо. Бережно относятся лишь к
постоянным клиентам -- и то лишь при условии, что нет монополии и
что клиент не в состоянии сравнить свои приобретения с тем, что
приобретают другие. А поскольку подделать деньги сложнее, чем
выдать плохой товар за хороший, то потери в торговой сделке почти
всегда несёт покупатель, а не продавец. А так называемых рыночни-
ков, то есть газетно-телевизионных болтунов, треплющихся о благо-
дати рыночных отношений, я бы с удовольствием тыкал физиономиями
в те гнилые фрукты-овощи, которые подсовывались мне, несмотря на
мою немалую бдительность. Этих людей таким образом, конечно же,
не исправить, но это хотя бы расширит круг их представлений об их
противниках.
* * *
Смена подхода, способа, местоположения и т. п. зачастую означа-
ет не избавление от недостатков, а замену одних недостатков дру-
гими. Отрицательные следствия товарного изобилия, обеспечиваемого
рыночной экономикой:
1. Широкое использование вредных для здоровья консервантов в
продуктах питания. Съедобному товару зачастую приходится
подолгу ждать покупателя, а без консервантов обеспечить
широкий выбор можно лишь ценой значительных издержек.
2. Интенсивная реклама, поглощающая ресурсы и оглупляющая
основную массу населения.
3. Широкие возможности для мелкого социального иждивенчества:
масса уценённых товаров, товаров с истёкшим сроком годности,
а также просто выброшенных, но ещё годных вещей позволяет
большому числу опустившихся людей существовать при очень малых
доходах. Эти люди портят собой вид городов, пачкают, воруют,
распространяют инфекции, плодят неполноценное потомство.
* * *
(Из дискуссии с одним читателем по поводу этого материала.)
"Можно посмотреть на это с другой стороны -- не как на ижди-
венчество, а как на работу жуков-могильщиков: неким образом
утилизируют то, что другими считается отходами."
"Утилизировать" могли бы не опустившиеся люди из бедных обществ,
бедность которых возникает отчасти из-за их отношений с богатыми
обществами. Но такой возврат ресурсов имеет место только в малой
степени, а в основном ресурсы достаются дегенератам богатых
обществ. Уменьшение дегенератами количества ненужного материала
("утилизация") имеет место только в отношении пищи, но не в
отношении, к примеру, одежды. И в целом проблему мусора
дегенераты больше усугубляют, а не решают, потому что имеют
склонность гадить в общественных местах и вдобавок сами по себе
являются по сути мусором -- неэстетичным и вредным. Соль даже не
в том, что дегенераты, используя бросовый материал как ресурс,
подтравляют собой общество, а в том, что наличие бросового
материала ПОЗВОЛЯЕТ деградировать, то есть в некоторой степени
даже РАСПОЛАГАЕТ к этому. Наличие бросового ресурса вредит такде
тем, что способствует проникновению эмигрантов низкого пошиба: не
то чтобы дегенератов, но всё-таки людей далеко не лучшего
качества.
Справедливости ради надо отметить, что в СССР деградации масс
аналогично способствовали такие "завоевания трудящихся", как
дешёвый хлеб и низкая квартирная плата. Вообще, "достижения"
почти всегда влекут какой-нибудь вред (обычно косвенный).
* * *
В числе самых вопиющих глупостей Запада -- манера обозначать
размеры одежды буквами (S, M, K, XL и т. д.), как будто у всех
людей одинаковое телосложение. В СССР было много неправильного,
но хоть в размерах существовал надлежащий порядок: вместо таинст-
венных букв указывали точно рост и ещё что-то там, что у меня
теперь 46. Впрочем, дурацкие буквы -- это, возможно, не глупость,
а подлость: если размер указан приблизительно, то больше вероят-
ность того, что вещь купят в отсутствие возможности примерить
или примерят и купят несмотря на то, что сидит мешковато или
коротковато. Вдобавок чем меньше вариантов размеров, тем легче
организовывать производство. А слишком нестандартные индивиды
могут на здоровье ушивать купленное или использовать индивидуаль-
ный пошив.
Иной рассуждает следующим образом: пусть я курильщик, распро-
странитель заразы, пачкатель окружающей среды и вообще дурак, но
зато я всегда говорил за Родину и где-то даже пострадал за неё,
а это значит, что я по большому счёту хороший человек.
А вот как бы не так: никакое дело не является хорошим и не
делает никого хорошим само по себе, то есть вне зависимости от
того, кто, как и зачем им занимается. В том числе и патриотизм
никого не очищает безусловно, а только сам зачастую пачкается.
Большинство патриотов таково, что надо бы просить их: не
говорите о Родине своим корявым языком и тем более не трогайте
её своими немытыми руками. Самое лучшее, что вы можете для неё
сделать в мирное время -- это повеситься. Родина -- это не то
место, где вы от рождения жрёте и срёте. Это понятие идеализи-
рованное, разрабатываемое и используемое лучшими -- вопреки
таким, как вы.
* * *
О корнях моего патриотизма. К примеру, если со мной за границей
случится что-то нехорошее (поломаю руки и/или ноги, попаду в
тюрьму или вовсе исчезну), не думаю, что белорусское государство
придёт мне на помощь. Если кто-то в чиновничьем аппарате и обра-
тит внимание на этот эпизод, то разве что лишь в том смысле, что
"наконец-то!" (в лучшем случае -- "ну и чёрт с ним!").
Я -- не свеча, должная сгореть на алтаре Отечества: чтобы
любить Родину, я должен иметь хотя бы надежду на взаимность. Уж
такой я прижимистый: не позволяю ей быть любимой на халяву, а
только за деньги или за что-то им равносильное. Время авансов
кончилось много лет назад. Пусть её защищают теперь спортсмены,
лауреаты государственных премий, министры, сенаторы, депутаты,
доктора псевдонаук и т. п., а также её многочисленные дураки,
которые ещё не поняли (и вряд ли поймут), что к чему. У меня с
ними по сути разные Родины, расположенные, правда, в одном и том
же месте (такое, как видно, бывает). Мою Родину они уничтожают:
вырубают леса, разрушают памятники архитектуры.
* * *
Кто я?
Скажу "патриот" -- будет прочная ассоциация с соплепускателями
и демагогами: любителями берёзок, лаптей, блинов, бани, водки,
золочёных куполов и т. п.
Скажу "имперец" -- попаду в один ряд с душителями всяких
малых народов.
Скажу "умник" -- и вовсе подумают, что я из тех уродов, которые
распространяют книжную муть, а то и сами сочиняют её.
"Никто" -- единственное незагаженное слово для обозначения
таких, как я.
Я не с вами, я не ваш, я только штанами здесь чуть-чуть заце-
пился, а когда отцеплюсь, то постараюсь сразу же исчезнуть в
светлых далях.
Без мысленного отделения себя от ваших "реалий" мне было бы
трудно сохранять душевное спокойствие, лёгкость соображения и
некоторую толику довольства собой, необходимую для продолжения
существования.
Я не с вами, я не ваш.
В Евангелии от Матфея (6.4): "...и Отец твой, видящий тайное,
воздаст тебе явно". Из этого следует:
1. Все, кто не делает никакого явного добра людям, -- возможно,
скрытые благодетели человечества.
2. Если ты тайно подличаешь и благодаря этому добиваешься
успехов, ты показываешь хороший пример людям, потому что они
думают, что тебе воздаётся за добрые дела, скрытые от взоров
общественности.
Я клоню к тому лишь, что всякие простые стратегии гарантиро-
ванного попадания в рай эффективны только для ограниченного
набора ситуаций, встречающихся не так уж часто, а в целом они
обеспечивают результат, который противоположен задуманному. Это
отнюдь не просто -- различать хорошее и плохое. И если ты делаешь
свои якобы добрые дела тайно, то некому поправить тебя в случае
ошибки, наставить на путь истинный. Уголовный розыск ищет и не
всегда находит разных вершителей якобы добрых дел.
Разумеется, на всякий здравый довод у верующих людей находится
дежурное возражение. К примеру, они могут заявить, что если ты
будешь много поститься и молиться, то душа твоя откроется
благодати и ты сможешь правильно различать хорошее и плохое. Или
же что надо просто больше слушать пасторов, потому что они много
постятся и молятся и за это на них нисходит благодать и т. д.
Деградация Европы проявляется, среди прочего, в феминизации её
политической жизни. Доля женщин в "истэблишменте" и их влияние
возросли настолько, что иные дамочки уже становятся премьер-мини-
страми и президентами.
Особенности женского ума -- нестратегичность, непоследователь-
ность, несклонность к критическому самоосмыслению, нежёсткость --
настолько характерны для обществ, увязших в либеральной демаго-
гии, что задержку в достижении преобладания женщин в европейской
политике можно объяснить только инерцией.
Феминизация Европы -- не только в политике. В молодёжной среде
всё меньше мужчин, всё больше женоподобных мужчинок непонятной
половой ориентации.
Военная служба у европейцев всё менее популярна. Поскольку
самодисциплина, спартанский стиль не способствуют сбыту продукции
широкого потребления и соответственно тормозят экономический
рост, они неявно, но интенсивно подавляются всеми доступными
средствами: от музыки до уличной рекламы.
Можно определить приключение как необеспеченный поворот событий
в личной жизни, требующий напряжения сообразительности и воли для
избежания больших неприятностей.
Я довольно много путешествовал в одиночку по разным странам и
болтался там не только по проспектам, но также по закоулкам, в
том числе в тёмное время суток, но того, что называется приключе-
ниями, у меня почти не бывало. Ни в какие переделки я не попадал:
не ломал рук-ног ни себе, ни людям, не выплёвывал выбитых зубов
на искалеченную ладонь, не опаздывал на последнюю электричку и
почти всегда успевал добежать до туалета или до кустиков. Если
меня задерживали стражи порядка, то тут же с досадой и отпускали.
В лучшем случае на меня нападали собаки, но ни одной не удалось
попробовать меня на вкус. Таким образом, мне почти не о чём
рассказывать в приятной компании. Эту блеклость своей жизни я
могу объяснить, во-первых, манией величия, вынуждающей меня
трепетно относиться к собственной жизни и тщательно избегать
опасностей, и во-вторых, малоприметностью, из-за которой на мне
обычно не задерживается взгляд людишек, промышляющих недобрым.
Один из немногих случаев, сколько-нибудь тянущих на приключе-
ние, имел место в Париже. Когда около 8 часов утра я стоял на
улице Сен-Дени возле стенда с картой и пытался разобраться, где
что, на меня напала маленькая и толстая сутенёрка. Сначала она
что-то спросила, а я подумал, что снова кто-то клянчит деньги, и
ответил через плечо, что их таки нет. Наверное, она оскорбилась
тем, что я принял её за попрошайку. А может, обозлилась из-за
того, что такое безденежное ничтожество, как я, болтается по её
району и только путается у б..дей под ногами. Сначала она сбила с
меня кепку, а потом даже ударила в плечо, но не больно. Я
оказался в совершенной растерянности, потому что до этого голова
была полностью занята другим. Я, наконец, заметил двух голоногих
девиц позади неё и сообразил, какого негигиеничного поступка от
меня ожидали в это тихое и тёплое утро. Просто убежать от дам
было неловко, а от того, чтобы врезать сутенёрке кулаком промеж
глаз так, чтобы не сразу встала, меня удерживала мысль, что,
возможно, поблизости пасутся два-три больших чёрных парня и ждут
лишь повода, чтобы научить меня жить, а заодно почистить мне
карманы и сумку. Я и сейчас не знаю, как надо было поступить и
что бы сделал, к примеру, Брюс Ли на моём месте. Я подобрал кепку
и гордо удалился под вопли этой негодяйки арабского вида,
засирающей наш Париж. Зато когда несколькими часами позже в
районе Эйфелевой башни ко мне устремился какой-то сумасшедший с
текущей изо рта заразной пеной, я немедленно рванул от него бегом
на виду у массы гуляющих, и чихать мне на оставшееся у них обо
мне впечатление.
Очарование России. Привораживает она. Без неё пусто. Без неё
-- никак. Впрочем, с нею -- тоже никак. Кошмарная страна. Грязь,
тупость, жестокость. Величие, подвижничество, восторг. Одними
инстинктами этой привязанности к России не объяснить. Есть в ней
нечто цепляющее, крепко привязывающее. Скрытая формула. От России
отрекаются, от неё сбегают в Висбадены и Ниццы, но не могут
выдавить её из себя. Она слишком большая. Больше целой Европы.
Больше Америки. Больше ВСЕГО.
Уехать из России -- не то же самое, что переселиться из Дании
в Голландию или наоборот. Это значит изменить чему-то важному,
перейти в другую веру. Зачем?!
Россия -- это не лишь бы что: это миссия. Это особый склад
мозгов, дающий возможность дерзать. Если русские станут "как
все", не станет России. А если не станет России, то некому
будет превозмочь инерцию всеобщего движения в никуда.
МЫ -- не такие, как ОНИ. Мы свободнее внутренне. Мы страте-
гичнее, гибче, ярче, подъёмнее, шире. Мы менее корыстны и более
героичны. Мы -- исследователи, философы, подвижники и воины. ОНИ
зачастую более более изобретательны в мелочах, более предприим-
чивы и упорны, чем мы, но их активность -- низкоуровневая: без
кругозора, без перспективы, без замаха, без радости самоотрече-
ния. Они учат нас жить, мы их -- выживать и восходить к совер-
шенству.
Брысь, европейская мелюзга! Не мешайте мне любоваться собой --
русским. Все нации приблизительно равны в своих достоинствах и
пороках, но некоторые -- равнее.
Скрытая формула России -- в особенностях русского менталитета:
в отношениях между "я", "сверх-я" и "оно"; между формальным и
неформальным; между стремлением выделиться и стремлением быть
"как все"; между готовностью убить и готовностью пожертвовать
собой; между всякими прочими феноменами того же ряда. Комплексным
исследованием подобных вещей, кажется, никто не занимался, а мне
некогда.
Великих истин должно быть немного, иначе они не великие. Объём
текста, излагающего их, -- где-то в промежутке между 10 Запове-
дями и книгой страниц на 300.
Обоснование и обсуждение великих истин, конечно, должно быть
много обширнее, чем текст на 300 страниц, но их самих следует
представлять компактно, иначе они будут слабоусваиваемы и
малополезны.
"Новый Завет", "Коммунистический манифест", "Майн кампф" и
"Модерализм" на сборники великих истин не тянут, потому что
полемичны, слабоупорядочены и неуниверсальны.
Обстоятельства смерти великих людей не менее важны для понима-
ния и оценивания их, чем обстоятельства их жизни. Отчего вдруг
оставила этот мир та или иная знаменитость -- от перепоя, пули
врага, болезней, вызванных неправильным образом жизни, либо
чего-то ещё, какие последние откровения она выдала, с каким
настроением глядела вперёд на пороге бездны, как долго дёргалась
в агонии -- все эти детали нужны не для удовлетворения
нездорового любопытства, а для того чтобы расставить последние
точки над "i"; чтобы глубже понять феномен величия.
Бывает смерть великая, смерть достойная, смерть случайная,
смерть небрежная, смерть позорная. Одни почивают в бозе, другие
не выходят из штопора, третьи гибнут на посту, четвёртые просто
отбрасывают внезапно копыта. Человек имеет не меньшую возможность
выбрать себе смерть, чем он имеет возможность выбрать себе жизнь.
Выбрать способ умереть -- это всё-таки легче, чем выбрать способ
жить, надёжно ведущий к славе. Действительно великий человек
обычно велик и в смерти.
Чтобы последний миг не застал тебя врасплох и не прошёл
скомканно, кое-как, в диссонанс всему предшествующему, наверное,
лучше не ждать его до совсем уж преклонных лет, когда перестанешь
соображать, а спокойно обдумать и подготовить его.
Посредством правильной смерти иногда удаётся, наконец, добиться
того, чего не получалось добиться при жизни.
Как известно, национальная культура состоит из множества
существенно различающихся субкультур, которые слабо соприкасаются
между собой и одна другой противостоят в той или иной степени.
Даже язык у них бывает далеко не общий.
Выделяются следующие субкультуры:
официальная,
массовая,
подростковая,
уголовная,
интеллигентско-модернистско-дегенератская;
интеллигентско-технарская;
и др.
Есть субкультуры первичные: носителями их являются те, кто
обеспечивает существование общества. Качеством этих субкультур
определяется способность общества выживать и развиваться. И есть
субкультуры вторичные: их носители пользуются созданным другими и
разрушают созданное другими. Их можно сравнить с паразитами чело-
веческого организма: гельминтами и пр. О качестве вторичных
субкультур говорить не приходится. Если носители вторичных,
потребительски-разрушительских субкультур приобретают большое
влияние, общество загнивает и движется к катастрофе.
Вторичные субкультуры держатся по преимуществу на искажающем
заимствовании из первичных субкультур, но отчасти "развиваются"
на собственной основе: продолжают "традицию".
Граница между первичными и вторичными субкультурами очень
нечёткая. Иногда вторичные пласты вклиниваются в массу первичных.
Носители некоторых вторичных культур искренне и старательно
выдают свой "культурный багаж" за первичный.
К числу вторичных, паразитических "культурных традиций" отно-
сится официальная философия, то есть философиеподобная и около-
философская писанина, производимая на "кафедрах философии" и в
"институтах философии". Это явление -- по преимуществу советское
и постсоветское: в западных и "недоразвитых" странах, по крайней
мере, нет "институтов философии" и дело ограничивается "кафедра-
ми". Вне круга "философов" никто, кроме сумасшедших, такой
"философской" писанины не читает, потому что она малопонятна и
имеет отдалённое отношение как к частной жизни каждого, так и к
профессиональным проблемам, которые приходится решать носителям
первичных субкультур.
"Работа" в области "философии" привлекает своей безответствен-
ностью. К такому способу кормления прибегают люди, испытывающие
подсознательный страх перед сложностями, которые существуют в
интеллектуальных профессиях, связанных с воздействием на реаль-
ные сущности, а не с манипулированием понятиями и символами, не
имеющим на выходе ничего, кроме других понятий и символов.
21.01.2007:
Ой, как их много... Мордастые, щетинистые, лысые, волосатые,
в очках и без оных. Ошиваются они в основном по университетам,
потому что при таком огромном количестве конкурентов прокормиться
одной лишь писаниной оказывается невозможно, а преподавательская
деятельность неплохо развивает кураж и устную речь, оставляет
много свободного времени, а главное -- не грозит ответственностью
за не вполне хорошие педагогические результаты. Трудно указать
тему, на которую они не настрочили хотя бы пары-тройки основа-
тельных, но практически бесполезных книг. Некоторым из этих могу-
чих умов даже удаётся пролезть в знаменитости -- через головы
всяких футболистов, телеведущих, топ-моделей, политиканов и
комиков.
21.01.2007:
Искусство заниматься политикой в современной Европе -- это
искусство выстраивать речь на основе привычного набора понятий
("права человека", "социальная поддержка", "инвестиции", "рост
экономики" и т. п.) и обрушивать стандартные серии "плохих" слов
("фашистский", "расистский", "антисемиткий", "милитаристский" и
т. п.) на тех, кто пробуют выйти за пределы этого набора понятий.
Сначала всем вбивается в голову, что "плохие" слова -- это якобы
действительно плохие слова, а потом эти слова при случае на
кого-нибудь обрушиваются.
Есть mainstream современной европейской демагогии и есть конку-
рентная политиканская борьба. Если какой-нибудь известный деятель
вдруг заметно отклонится от mainstream-а, он даст другим повод
наброситься на себя с обвинениями во всяких мерзостях. Топтать
его будут политиканы, газетчики, телевизионщики, активисты всяких
общественных движений, стремящиеся привлечь к себе внимание тем,
как эффектно они топчутся. После того, как его показательно
впечатают в грунт, у остальных только укрепится желание держаться
ближе к центру mainstream-а.
Свора европейских политиканов может менять направление своей
болтовни только скопом и постепенно. Всякая нестандартная ради-
кальная инициатива надёжно загавкивается сворой, поэтому резуль-
тативное реагирование европейской политической "верхушки" на
сложную ситуацию обычно не получается. Быстро и результативно
здесь могут только обгавкивать.
Они постепенно и дружно тонут в своей большой лодке, и каждый
озабочен только тем, чтобы не выбиться из общего ритма гребли в
никуда, потому что выбившихся сталкивают немедленно: если не за
борт, то под ноги. Вперёд всматриваться некогда: это мешает
грести.
23.12.2006:
Я сочувствую мужчинам с высоким голосом как невинным жертвам
случая (я и сам -- невинная жертва целого ряда случаев, правда,
пострадал в иных формах), и меня, мягко говоря, огорчает, что
на эстраде в вокальном жанре стараются в основном обладатели
"тенорков", а не басов или хотя бы баритонов. Кстати, в последние
годы в России тенорят не только на эстраде, но и в политике,
насколько она видна и слышна по моему телевизору.
У меня тенористость ассоциируется с кастрированностью и педе-
растичностью. Разумеется, обладатель высокого голоса -- это
далеко не всегда кастрированный педераст, но наклонность отдавать
предпочтение тенорам -- уж точно педерастическая.