Состояние мозгов у "братьев наших меньших" с востока в настоя-
щее время таково, что объединиться с ними в одном государстве --
приблизительно то же, что добровольно подселиться в сумасшедший
дом. У нас и собственных припыленных более чем достаточно, так
что наращивать коллектив этих лепечущих, рычащих, вопящих и пр.
нам совершенно ни к чему.
Русские имперюки делятся на имперствующих дураков и имперст-
вующих хамов.
Имперствующие дураки рассуждают приблизительно так: мы предо-
ставили этим уродам возможность перенять великий и могучий рус-
ский язык, нашу самую правильную религию, наш единственно верный
вариант исторических мифов -- и всего лишь каких-нибудь лет
двести-триста побыть на положении людей второго сорта (чурок,
жидов, лабусов и т. п.), пока не сотрётся память об их низком
происхождении, а эти уроды проявляют подлую неблагодарность.
Имперствующие хамы рассуждают ещё проще: поскольку у нас есть
возможность давить этих уродов, и есть экономическая потребность
давить, то мы и будем давить. Наше стремление давить праведно,
потому что так устроен мир: или давим мы, или давят нас.
Напрягать мозги надо только по поводу того, как надёжнее давить.
Нерусские имперюки (европейские, американские и пр.) рассуждают
приблизительно так же. В результате получаются империи, отягощён-
ные ложью, молодёжными бунтарскими движениями, сепаратизмом, тер-
роризмом и пр. Короче, ни себе ни людям.
Имперствующий хам может в частной жизни быть очень приличным
человеком, но когда он выходит за освоенный им масштаб человечес-
ких отношений, начинаются нехорошие вещи, которые воспринимаются
им, наоборот, как очень правильные. Вот пример рассуждений импе-
рюка хамского типа:
"Зачем вообще нужна война? У каждой серьёзной державы есть свой
интерес. У сверхдержавы, каковой являлся Советский Союз, интерес
был ещё более серьёзный. Война для державы -- она как упражнение
с штангой. Подошёл, взялся, рванул, поднял. Или не смог поднять.
Держава только тогда становится державой, когда решительно
навязывает свою волю другим, менее сильным. Которые к штанге даже
не подходят. Ты сильный -- и с тобой считаются. Ты слабый -- и об
тебя вытирают ноги. Каковы обычные цели войны? Война нужна для
того, чтобы захватить и оккупировать территорию, после чего
население либо ассимилировать, либо как это у многих принято --
вырезать."
Ведь зажигает? И хочется кричать: да! именно так! я с тобой,
брат! ударим разом! покажем им всем кузькину мать! Правда, с
другой стороны фронта точно так же возбуждают друг друга зажига-
тельными речами праведники сепаратистского типа. Потом сходятся
в бою два отряда праведников и доказывают с оружием в руках свою
неспособность понимать других, рассуждать, убеждать, находить
компромиссы, выстраивать эффективные социальные системы. Умирают
здоровые люди, расходуются ресурсы, уничтожаются архитектурные
памятники, разрушается природная среда, радостно потирают руки
китайцы. Разумеется, когда начался бой, то уже не до рассуждений.
Но если у России, как говорится, "вечный бой", то, может, и вовсе
не надо пробовать рассуждать? Ведь если Россия проигрывает, то
хотя бы отчасти потому, что некоторые ударяются в рассуждения
вместо того, чтобы просто гнать врагов с нашей чеченской,
украинской и прочей земли.
Я борюсь с мифом о превосходстве еврейского ума не потому, что
мне лень записываться в евреи, а потому что я в самом деле счи-
таю, что никакого превосходства нет и игра не стоит свеч, да и
поздновато мне уже.
Впрочем, гимн еврейскому уму и еврейской талантливости поют
почти одни только евреи, поэтому получается, как в мультфильме
"Кошки из высшего общества":
Это песенка о том,
Что каждый хочет быть котом.
Лично я никакого особого ума и никакой особой талантливости в
евреях не заметил (может быть, в силу своей расово обусловленной
интеллектуальной ограниченности). На их Эйнштейна есть наш
Менделеев и т. д. (Менделеев -- конечно же, русский, несмотря на
фамилию, иначе с ним носились бы не меньше, чем с Эйнштейном.)
Далее, ум и талантливость сами по себе не представляют никакой
ценности, если не направлены на нужное для общества дело, а
еврейский ум и еврейская талантливость очень часто оказываются
направлены чёрт знает на что (впрочем, нееврейские -- тоже).
Я считаю, что успешность евреев в предпринимательстве, политике
и теоретической физике обусловливается не столько их умом, сколь-
ко слабостью их моральных барьеров и их этнической солидарностью.
Как Миклухо-Маклай боролся за признание равенства умственного
потенциала аборигенов Новой Гвинеи и европейцев, так и я, получа-
ется, борюсь за признание равенства умственного потенциала арийс-
ких народов с евреями.
Вдобавок я сильно подозреваю, что средний еврей в психическом
отношении не только не превосходит среднего европейца, но и усту-
пает ему -- по причине цивилизационной изношенности. А вообще
говоря, всякий разговор о том, кто умнее, -- это глупая болтовня,
если не оговорены обоснованные критерии оценки. А оценивать "на
глазок" -- по "достижениям" -- это тоже глупость, потому что
сначала надо разобраться в том, что считать достижениями.
Читать стихи еврейского поэта на белорусском языке, пусть и
великолепные, -- приблизительно то же, что есть яблоко со вкусом
ананаса или ананас со вкусом груши. Это может быть пикантно, но
это не натурально и отдаёт латентной педерастией, потому что если
у человека есть склонность к вывертам, то она проявляется не в
чём-то одном. Нельзя отрывать стихи от личности их автора: они
не могут быть восприняты хорошими сами по себе, вне зависимости
от того, кто и зачем их написал. В стихах зачастую попадаются
странности, и их можно принять (сделать СВОИМИ странностями) или
отвергнуть только на основании имеющегося представления об
авторе, на основании собственного мнения о том, можно ли доверять
этому автору в сложных вопросах, в которых ценой ошибки может
оказаться собственная исковерканная жизнь.
Когда хочется ананаса, а доступно только яблоко с ананасовым
вкусом, надо либо признать собственную неполноценность и смирить-
ся с нею, либо взбунтоваться против существующего порядка вещей
и добиться возможности есть ананас -- или погибнуть. Что до меня,
то я предпочитаю бунт. Пусть даже кровавый. Но не из-за каких-
нибудь ананасов или анчоусов, конечно же.
Можно посочувствовать еврейскому поэту, вынужденному проявлять
свой национальный менталитет на чужом, пусть и прекрасно знакомом
языке; можно предоставить такому поэту небольшое место в нееврей-
ской литературе как курьёзу, но воспринимать его в этой литерату-
ре как равного и значительного -- это уступка, которой делать
нельзя, если не хочешь способствовать в конечном счёте исчезнове-
нию твоего народа.
Из "Правильной статьи о дауншифтинге" Александра Острогорского:
"Кто такие дауншифтеры? Обычно так называют людей, добившихся
определенного успеха в карьере, но в какой-то момент решивших
'выйти из игры' и сменить полную стрессов жизнь преуспевающего
финансиста или адвоката на гораздо менее престижную, но более
спокойную и 'естественную' жизнь..."
То есть, если ты не добился или даже не добивался "определен-
ного успеха в карьере" в условиях больного вымирающего общества,
то ты никакой не "дауншифтер", а просто неудачник или слабак.
Надо сначала доказать куче дураков и моральных уродов, что ты
МОЖЕШЬ, как они, а потом показать, что всё-таки почему-то НЕ
ХОЧЕШЬ. Это напоминает нелюбимый мной афоризм, утверждающий, что
только тот имеет моральное право презирать награды, кто их
получил. Выходит, чтобы приобрести моральное право говорить, что
лучше не наступать на чужое дерьмо, надо сначала самому в это
дерьмо втоптаться, а для пущей авторитетности и вовсе вымазаться
в нём по уши.
Слово "дауншифтинг" (downshifting) мне не нравится уже само по
себе, потому что русское разговорное сокращение от "дауншифтер",
конечно же, будет "даун", то есть страдающий болезнью Дауна,
слабоумный. Но наши западствующие придурки тащат в родной язык
всё без разбора.
Аргументация некоторых "дауншифтеров" ("жить для себя, для
семьи") заставляет думать, что эти люди -- разновидность жлобов:
чтобы они имели возможность расслабиться в сельской местности,
кто-то другой должен в поте лица трудиться в вонючих городах или
даже рисковать собой, чтобы обеспечить возможность существования
западной цивилизации. "Дауншифтинг" -- это разновидность запад-
ного чудачества, которая возможна только потому, что предаются ей
далеко не все. C моральной точки зрения, грош цена рецепту, если
ты можешь прописать его не всем, а только первым из обратившихся
за психиатрической помощью, причём прописать за счёт остальных.
Отличие модералиста от "дауншифтера" состоит в том, что
"дауншифтер", устроив свой маленький мирок на периферии западного
общества, обретает душевный покой, а модералист знает, что
чрезмерный покой ослабляет жизнеспособность и что уютный личный
мирок не продержится, если начнёт рушиться весь мир (а он таки
начнёт рушиться, если вместо выработки и распространения образа
жизни, выдерживаемого природной средой, заниматься обсуждением
"дауншифтеров" и им подобных).
"Дауншифтинг" изобретён западными журналистами для того, чтобы
было о чём занимательно трепаться, пока не накрылось всё медным
тазом. В СМИ принято "открывать" социальные феномены, наклеивать
на них броские этикетки и потом много и поверхностно рассуждать
об этих феноменах, подливая масла в огонь и всё больше увеличивая
путаницу в мозгах. Такие феномены оказываются по большей части
результатом коммерческо-пропагандистской деятельности журналис-
тов. Хорошо, если это сравнительно безвредные вещи, вроде
"дауншифтинга".
В говорильне по поводу "дауншифтинга" проявляется фрагментар-
ность и ограниченность западного мышления. "Дауншифтинг" -- это
колоритный кусочек чего-то там, выбранный по признаку своей коло-
роитности и обсуждаемый в коммерческих целях в отрыве от ситуации
в целом, потому что рассмотрение ситуации в целом может привести
к настолько печальным выводам, что полностью отобъёт охоту зани-
маться такой высосанной из пальца ерундой, как "дауншифтинг".
Вот типичная душегреющая история про "дауншифтера":
"На отдыхе мы с мужем увлеклись дайвингом и познакомились с
инструктором-американцем. Он поведал нам о том, что раньше зани-
мал высокую должность в крупной телекоммуникационной корпорации,
но однажды попробовал нырнуть с аквалангом. В итоге он решил уйти
со своего поста и посвятить себя новому увлечению. Сейчас у него
небольшая школа дайвинга на побережье Красного моря, его доходы,
конечно, несравнимы с прежними, но он говорит, что наконец-то
понял, что такое счастье и гармония с самим собой."
Иначе говоря, бывший обладатель высокой должности нашёл счастье
в обслуживании состоятельных придурков, сжигающих остатки плане-
тарных топливных ресурсов своими полётами к Красному морю и доро-
гостоящими развлечениями под водой. То есть, он как участвовал в
подготовке глобальной катастрофы природопользования, так и участ-
вует, только теперь в гармонии с самим собой.
Кстати, для журналистов нет большой разницы между "дауншифтин-
гом" и "дайвингом" (как и любым прочим "-ингом", означающим
способ траты времени и/или денег): с их точки зрения, это просто
темы для безответственного поверхностного рассуждения, оставляю-
щего у читателей приятное ощущение информированности в области
журналистских фикций.
И ведь наверняка скоро сложится целая отрасль по обслуживанию
"дауншифтеров" (журналы, книги, сайты, психологические консульта-
ции и пр.), потому что в условиях потребительского общества даже
самые благонамеренные потуги обычно вырождаются если не в полити-
ческие махинации и не в жульничество, то хотя бы в коммерцию.
Даже если ты выступишь с наиправильнейшей и наинужнейшей социаль-
ной идеей, тебя в лучшем случае проигнорируют, в худшем снабдят
дурацкой этикеткой и начнут показывать за деньги в ряду других
забавных чудаков.
Нет, я не из тех придурков, которые ЗНАЮТ, КАК НАДО. Я ничего
не знаю, но я всё скажу. Я из тех, кто громоздкому и бесполезному
знанию предпочитает компактное и необременительное незнание,
соединённое со здравым смыслом и творческим воображением. Знание
знанию рознь; и незнание незнанию рознь. Бывает незание, которое
хуже знания, и бывает наоборот. Есть люди, которые якобы знают,
но ничего не могут, и есть люди, которые могут, но не знают,
каким образом это у них получается.
Как правило, знание (или то, что за него принимают) подавляет
творческую мысль -- не только у носителей этого знания, но также
и у тех, кого эти носители обливают презрением как незнающих, или
недостаточно знающих, или знающих не то, что, по мнению этих
знающих, надо знать. Всякий большой проект должен начинаться с
очищения коллектива от знающих: признанных специалистов, профес-
сионалов и экспертов, увязших в старых парадигмах и не способных
выбраться из круга привычных ошибок. Прорывы к принципиально
новому и особо качественному делаются исключительно людьми незна-
ющими: теми, кто смотрит на мир свежим взглядом, не затуманенным
мутью усвоенных с младых ногтей заблуждений. Для некоторых лучше
однажды поломать себе в одиночку ноги на гордом пути незнания,
чем годами обсираться в дружной компании взаимно поддакивающих
бессильных знатоков.
О, эти великолепные изобретатели велосипедов, не знающие, что,
по мнению признанных экспертов, все лучшие велосипеды давно уже
придуманы! Ведь придуманы они как раз теми, кто в своё время не
знал, что они невозможны и не нужны, потому что все нормальные
люди ходят пешком, ездят верхом или в каретах. Больше велосипедов
-- хороших и разных! Я верю, что лучшие велосипеды ещё не
изобретены; что впереди ещё бездна возможностей для велосипедного
творчества.
Напыщенному дураку, которые запустил в оборот выражение
"изобретать велосипед" я бы гаечным ключом проломил голову,
потому что именно такие псевдомудрые сволочи отравляют жизнь
ищущим людям, а потом пользуются их же достижениями, поскольку
сами ни на что вышесреднее не способны и не в состоянии понять,
что хотя бы иногда люди "изобретают велосипед" не потому, что
не знают о его существовании или о деталях его конструкции, а
потому что чувствуют в себе достаточную силу для попытки прорыва
к чему-то существенно новому и более эффективному. Из десяти
попыток, может, удаётся только одна, но именно попыткам этих
людей человечество обязано всем лучшим, что имеет. А всем худшим
оно обязано знатокам, которые идут следом.
Ура изобретателям велосипедов! Ура отчаянным и смелым! Героям
мысли! Пророкам и предтечам! Борцам с псевдознанием и простотой!
С тремя изобретателями велосипедов можно смело основывать науч-
ную лабораторию, с десятью -- открывать академический институт,
с полусотней -- делать культурную революцию в масштабе Европы.
* * *
Продолжим о велосипедах. Чтобы разговор не был совсем уж
поверхностным, придётся немного потеоретизировать.
Альтернатива знанию -- способность к суждению, то есть к само-
стоятельной выработке знания на основе уже имеющихся знаний либо
самостоятельных наблюдений и экспериментов. Наращивание количест-
ва знаний препятствует развитию способности к суждению, потому
что тратить время и ресурсы интеллекта можно либо на то, либо на
другое. Таким образом, существует проблема поиска оптимального
соотношения между тем и другим.
Представление -- общее понятие для знания и псевдознания.
Характеристики представления:
размер предметной области (W);
детальность (D);
степень адекватности (A).
Количество представления -- это W * D. Можно приблизительно
оценивать количество представления размером текста, на основе
которого формируется это представление, или затратами времени
на усвоение этого текста.
Степень адекватности представления -- это его степень точности
или доля содержащегося в нём знания (остальное приходится на
псевдознание).
Причины неадекватности представлений:
ошибки выработки представлений;
ошибки передачи и усвоения представлений;
идеологические искажения;
изменения сущностей, отражаемых в представлениях.
Размер, состав, детальность и степень адекватности представле-
ний, необходимых индивиду, чтобы быть вполне социализированным,
то есть, чтобы выполнять предписанные социальные роли с приемле-
мым уровнем качества, определяется устройством общества.
Чем сложнее устроено общество и чем хуже качество управления в
нём, тем большее количество представлений требуется для каждого
из его членов. Сложность общества может быть порождена не высо-
ким уровнем его развития, а большой степенью запутанности различ-
ных дел в нём. Чем качественнее устроено общество, тем меншим
количеством представлений вынуждены загружать себя его члены.
О специализации. Трудовые обязанности характеризуются размером,
составом, детальностью и степенью адекватности представлений,
которые должны быть у выполняющего её индивида. Одну и ту же
работу можно по-разному делить на части: на более специализиро-
ваные и на менее специализированные. Чем больше специализация,
тем меньший количество представлений и тем большую их детализацию
можно себе позволить, но делить работу на менее специализирован-
ные части проще. Чем менее специализирован работник, тем легче
найти для него работу, но обычно тем хуже качество её выполнения.
Можно сказать, чем хуже менеджмент, тем более качественные испол-
нители требуются, и наоборот, чем лучше менеджмент, тем худшим
"человеческим материалом" он в состоянии обойтись. Чтобы
обеспечить работой узкого специалиста, надо либо найти для него
специализированную работу либо поменять его специализацию, то
есть потратить время на переобучение работника. Низкая степень
специализации полезна только при выполнении руководящей работы.
* * *
Тезисы о специализации:
1. Специализация труда позволяет сократить объём рутинных и пре-
ходящих знаний работников и соответственно повысить их твор-
ческие возможности.
2. Специализация труда невозможна без повышения качества менедж-
мента, то есть без существенного обновления нынешнего правяще-
го слоя как в физическом отношении, так и в отношении мысли-
тельных парадигм.
3. Основными противниками специализации труда являются не столько
плохие начальники, сколько преподаватели, то есть люди, выужи-
вающие у общества деньги под предлогом предоставления знаний
(на самом деле частью псевдознаний, частью таких знаний, без
которых можно и нужно обойтись -- за счёт специализации тру-
да). Преподавательсткую социальную прослойку надо радикально
сокращать и санировать, иначе она бесповоротно загонит общес-
тво в абсурд псевдознания. Уже почти загнала.
4. В настоящее время широкий специалист -- тот, кто знает много
частностей из разных специальных областей и которого можно
переводить с одной "низовой" работы на другую. Между тем,
нужны широкие специалисты, которые умеют работать на уровне
абстракций, не порывая с реальностью. При нынешнем состоянии
мозгов "низовики" смотрят на редких доморощенных "стратегов"
как на философствующих бездельников, избегающих настоящего
дела, а "стратеги" на "низовиков" -- как на профессионально
изощрённых недоумков, блестяще делающих зачастую ненужную
работу и создающих проблемы друг другу и следующим поколениям.
5. Человеческий мир, выстраиваемый нынешними "специалистами",
нередко уродлив, жутко уязвим от катастроф и пожирает огромное
количество ресурсов. Прорыв к новому образу жизни (выдерживае-
мому природной средой) требует в первую очередь изменений в
технологиях умственной работы, в частности, перераспределения
усилий между "низовой" работой и стратегической, то есть
выяснением, зачем, что и как нужно делать, чтобы не угробить
себя и планету.
* * *
Незнание бывает разное: есть незнающие, которые уверены, что
они знающие, и есть незнающие, которые знают, что они незнающие.
Изобретатели велосипедов получаются только из последних.
Что лучше: незнание или псевдознание? Незнающий, который знает,
что он не знает, действует осторожно и стремится по возможности
заполнить пространство своего ненания: если не посредством
чтения, то посредством напряжения мысли. Не таков псевдознающий:
он уверен в правильности того, что делает, а если в результате
получается ерунда, то лишь из-за случайностей или из-за помех со
стороны незнающих.
Незнающий, сжившийся со своим незнанием, имеет навык действия в
условиях неопределённости и поэтому редко теряет голову в неожи-
данных сложных ситуациях. Псевдознающий же, когда сталкивается с
неизвестным, чувствует себя не в своей тарелке: раскисает, разра-
жается поносом и думает о самоубийстве.
Сознаваемое незнание хорошо, среди прочего, тем, что не нужда-
ется в критериях достоверности. Иная ситуация со знанием: всегда
есть сложность с доказыванием того, что оно именно знание, а не
псевдознание. Незнание всегда свежо, всегда к месту, а незнание
имеет нехорошую тенденцию забываться, ещё более нехорошую
тенденцию устаревать и совсем уж нехорошую -- перепутываться с
другим знанием, с псевдознанием и вообще непонятно с чем.
Кстати, мракобесие -- это не незнание, а специфическое знание,
точнее, псевдознание, воспринимаемое его носителями как знание.
И невежество -- это тоже специфическое знание: исчерпывающее и,
может быть, даже адекватное, но только в очень узком круге
интересов.
Дураки -- это, как правило, люди знающие, а незнание -- удел
умников.
Незнание -- это не пустое место, а вопросы и любопытство. Вдо-
бавок становится по сути незнанием то знание, в отношении которо-
го имеются большие сомнения. Поэтому чем индивид умнее, пытливее,
созидательнее, тем больше у него незнание преобладает над
знанием. Сократ говорил: я знаю, что ничего не знаю.
* * *
Пресыщение сведениями, к тому же второстепенными и беспорядоч-
ными, значительно ослабляет способность людей к действию, то есть
нейтрализует их в политическом отношении. Отсюда переход к
12-летнему обучению, 6-7 уроков в день, интернет в каждую школу,
25 телеканалов в каждый дом, россыпь газет и журналов в киосках,
россыпь книг на книжных рынках. Массу глушат всем, чем только
можно: фэнтэзиями, фэнь-шуями, целительством, ясновидением, псев-
доисторическими исследованиями и т. п. Одуревшие от "информации"
псевдоинтеллектуалы потом, если и пробуют рассуждать, то несут
всякую чушь, причём каждый свою, поэтому снюхаться ради совмест-
ных политических действий они уже никак не могут.
В противоположность этому одним из важнейших направлений
деятельности будущей Белорусской империи должно быть фомирование
духовно сильных личностей -- из всех, из кого это возможно. Надо
учить людей мыслить свободно, здраво и конструктивно. В хорошо
устроенном обществе власть не боится энергичных и умных граждан,
а опирается на них.
Ненужных профессий много. Среди самых ненужных -- профессия
спасателя. Спасать -- значит препятствовать естественному отбору,
направленному на очищение общества от беспечных дураков и припы-
ленных искателей "экстрима". Конечно, иногда терпят бедствие
всего лишь какие-нибудь рыбаки, но если разобраться в любом из
подобных случаев, то непременно обнаружится, что причина катаст-
рофы -- в нелучшей конструкции судна, или в ненадлежащем состоя-
нии этого судна, или в несовершенстве средств самоспасения, или
в нарушении каких-нибудь вполне выполнимых правил.
Возможны два подхода к деятельности в условиях повышенной опас-
ности: 1) предусматривать кое-какую защиту от катастроф и органи-
зовывать мощную службу спасения; 2) предусматривать хорошую защи-
ту от катастроф и обходиться минимальной службой спасения. Первый
подход характерен тем, что позволяет многочисленным недоумкам
заниматься рискованными делами без больших собственных затрат на
защиту, потому что затраты на службу спасения обычно перекладыва-
ются на общество в целом, а не включаются в счёт за спасательские
услуги или в стоимость лицензии на рискованные дела. Кроме того,
первый подход позволяет людям становиться героями: одни
героически работают или развлекаются, другие героически спасают
их, когда возникает необходимость. А главное, этот подход не
требует большого напряжения мозгов. Вдобавок он, может быть, даже
более выгоден экономически (но этого наверняка никто не
подсчитывал).
* * *
Тема подсказана фильмом "Спасатель" (Guardian) с Кевином
Костнером в главной роли. Работать спасателем я бы не смог: не
столько из-за неподходящих физических качеств, сколько из-за
неподходящих моральных установок. Одно дело -- спасать челове-
чество от глупостей, ведущих к его самоуничтожению, другое --
спасать конкретных придурков, как правило, принадлежащих той
самой категории, которая наиболее виновна в проблемах челове-
чества в целом и моих в частности. Мне думается, второе мешает
первому.
Поселение внутри крепости исчезло (точнее, переместилось из
крепости вниз к морю), потому что крепость перестала быть нужной
"мирному населению" как прямое средство защиты. В эпоху господ-
ства артиллерии "мирному населению" жить вне крепости менее
опасно, чем в крепости. А, помимо защиты, других оснований для
жизни на горе и решения порождаемой этим проблемы водоснабжения
не было.
Крепость потеряла военное значение отчасти потому, что Крым
вошёл в могучую Российскую империю, захватившую, можно сказать,
Чёрное море. Русский гарнизон в крепости простоял несколько
десятков лет, а потом стало ясно, что он там не нужен. Кроме
того, устройство крепости не соответсвовало потребностям обороны
в эпоху господства артилерии, а перестройка крепости не имела
смысла, потому что полезнее было развивать флот, а база флота
располагалась в Севастополе, и там уж крепостные сооружения
строились в соответствии с возможностями пушек.
Судак существовал на границах четырёх империй: монгольской,
генуэзской, турецкой, российской. Отсюда и мощные стены. "Эконо-
мическую основу" города составляла в первую очередь примыкавшая
к нему долина, пригодная для возделывания винограда и пр.
Каменные остатки зданий внутри генуэзской крепости наверняка
были растащены предприимчивым населением. Лысый вид горы внутри
крепостной стены теперь вызывает грусть, как всякий след разру-
шения. Начинаешь понимать, что такие рудименты, как Венеция или
Брюгге, -- это продукт случайного и редкого стечения обстоя-
тельств, а Геркуланум и Помпея -- настолько великий подарок
истории, что он, возможно даже, окупает погибель в этих городах
массы народа.
Наверное, ни один город-на-горе не сохранился после того, как
развилась артиллерия. Трудность водоснабжения и вообще транспор-
тировки грузов наверх настолько чувствительна, что даже когда
пушки были слабые, люди, как правило, отдавали предпочтение низи-
нам, а не находящимся рядом горам. К примеру, Льеж расположен в
низине в окружении не очень высоких гор, а Монмартр оказался в
границах Парижа только после того, как Париж разросся до несколь-
ких миллионов населения. Небольшая возвышенность возле воды --
это было для города хорошо, а гора -- уже плохо. Табор -- ещё
один исчезнувший город-на-горе.
Взятие горной крепости в зоне не очень влажного климата -- это
всегда вопрос времени: надо лишь подержать крепость в осаде, пока
у защитников не кончится запас воды. Поэтому город-на-горе не мог
сколько-нибудь длительно быть городом-государством и всегда
должен был рассчитывать на приход помощи извне или готовиться к
смене властителей.
Вести себя честно надо только по отношению к тем людям, которые
в состоянии это заметить и ответить в такой же манере. В против-
ном случае вы будете всегда ставить себя в невыгодное положение
по сравнению с разной швалью и будете чаще других проигрывать в
конкурентной борьбе. Если вы поступаете честно по отношению к
подлецу, он, как правило, использует вашу честность как ступеньку
в восхождении к своим нечестным целям. Зажечь своим примером
честности удаётся лишь того, кто ВЫНУЖДЕН поступать нечестно, но
не того, у кого нечестность составляет суть личности.
Но тут есть нюансы. Во-первых, надо выглядеть более честным,
чем вы есть на самом деле: это будет вводить в заблуждение
некоторых ваших нечестных противников касательно степени вашей
недоразвитости. Во-вторых, надо распознавать других честных
людей, иногда имитирующих нечестность, и отличать их от нечестных
людей иногда имитирующих честность. В-третьих, надо как-то
преодолевать свою гадливость по отношению к нечестности.
Наверное, лучше вести себя лишь чуть более честно, чем оппо-
нент, а также обеспечивать достаточную заметность своей честности
(то есть, заниматься ещё кое-чем таким, что у честных людей
считается нехорошим).
Действительно честный человек может позволить себе далеко не
всякую нечестность: даже в нечестностях он остаётся честным. К
примеру, он может позволить себе лгать ради собственного спасения
или жертвовать ради себя малоценными членами общества, но он не
может позволить себе брать у общества больше, чем действительно
необходимо.
Как ни крути, судьба благоприятствует лишь подлецам, а людям
честным остаётся в основном любование своими нравственными досто-
инствами.
Руководствоваться надо только жизнеспособными идеалами.
* * *
13.05.2020:
Это странно и где-то даже смешно, но такое расхожее понятие,
как честность, имеющее тесное и существенное отношение к нашей
повседневной жизни, остаётся толком не исследованным. Во всяком
случае, я ни с какими чёткими полезными текстами на эту тему не
сталкивался. Мимоходом трещал на тему честности много кто, даже
я её касался чуть-чуть, а вот заняться вопросом вполне научно и
с прицелом на нашу трудную практику, похоже ещё не удосуживались.
Нижеследующие небольшие соображения -- тоже ещё далеко не то, что
требуется, а только часть набросков к заготовкам этого.
Завышенная оценка значения честности -- одна из моих наибольших
ошибок в организации своего образа жизни и в устройстве своего
мировоззрения. Я полуосознанно склонялся к тому, что честность,
близкая к кристальной, -- вроде королевского происхождения в
феодальном обществе: она якобы очень располагает других к тому,
чтобы считаться с её обладателем, поддерживать его, подчиняться
ему, если что. Как бабахнешь её на стол в критический момент, так
все стоящие вокруг представители простого народа, замордованного
порочной "верхушкой", сразу же определят, на кого следует рав-
няться, за кем идти в очередную революцию.
Так вот. Как бы не так. Всё наоборот. Простонародью уважение к
честности скорее чуждо, чем свойственно. Отнюдь не зря раньше го-
ворили про ПОДЛОЕ СОСЛОВИЕ. Прежде низы в основном боролись за
выживание, и для них все средства были хороши. Выбор был не между
"поступать честно" и "поступать нечестно", а между, "поможет про-
держаться" или "не поможет". А вот "верхи" как раз имели возмож-
ность привередничать: даже если честность была им в убыток, они
всё равно могли её себе позволить -- защищённые накоплениями,
социальным статусом и классовой солидарностью.
"Слово дворянина", "слово офицера" -- это были реально дейст-
венные вещи, пусть и срабатывавшие не всегда. Если бы они скорее
не срабатывали, чем срабатывали, то вышли бы из употребления
(после 1917 года так и случилось!).
В XVIII и XIX веках честное слово в привилегированном слое ещё
более-менее держалось, если судить по литературе.
К примеру, офицеры, попадавшие в плен, давали "слово чести", и
им оставляли оружие и некоторую свободу передвижения.
Офицер в условиях войны имел право взять под свою защиту женщи-
ну отнюдь не для плотских утех, а чтобы помочь ей выжить, и с
этим были обязаны считаться его сослуживцы -- и поддерживать его
в этом.
Позволить осаждённым в крепости уйти из неё без боя, с оружием
и знамёнами, тоже было обычным делом.
Если судить по фильмам (а кино врёт не всегда), то даже во Вто-
рую Мировую войну английский или немецкий офицер мог отдать честь
побеждённому или убитому врагу, если тот сражался особо мужест-
венно. И гуманно обращаться с военнопленными у многих офицеров в
в то время ещё считалось делом чести.
Что случилось в России в 1917 г.: значительный контингент из
"низов" повысил свой социальный статус и привнёс в социальную
верхушку и в "средний класс" свой подлый плебейский менталитет.
Но на первых ролях сначала были выходцы из привилегированных
классов: Ленин, Крупская, Дзержинский, Менжинский, Бонч-Бруевич,
Антонов-Овсеенко и др. Характерное поведение этих выходцев: на
похороны Петра Кропоткина в феврале 1921 г. были ПОД ЧЕСТНОЕ
СЛОВО выпущены из Бутырской тюрьмы содержавшиеся там слишком
буйные анархисты. Никто их не сопровождал. Похоронив князя
Кропоткина, все они после похорон вернулись в тюрьму, никого
ловить не понадобилось. Вот такие были когда-то люди. Потом, при
душке Сталине, пошло всеобщее скурвливание.
В советское время, даже в позднесоветское, "слово офицера" было
уже анахронизмом. В Великую Отечественную войну отдать честь не-
мецкому храбрецу было для советского офицера немыслимо: с ним бы
разобрались компетентные органы. Все немецкие военнослужащие счи-
тались приблизительно нелюдями, и пределом гуманности было просто
не убивать их сразу и давать им поесть какой-нибудь гадости. Ну,
немцы, настропалявшиеся гитлеровской NSDAP, с советскими военно-
пленными тоже обращались далеко не гуманно, так NSDAP и была ж
РАБОЧАЯ партия, и ефрейтор Гитлер происходил отнюдь не из
дворянства.
Когда образованец хочет прослыть среди себе подобных современ-
ным интеллектуалом, он начинает "интересоваться постмодернизмом",
причём интересоваться не в смысле "И что это за болезнь?", а в
смысле "Как же получше напялить на себя эту одежонку?"
Так что такое постмодернизм? Назвать этот феномен течением
философской мысли не годится, потому что мысль там получается
очень уж путанная, а философской системой и вовсе не пахнет.
Из "Википедии":
"Состояние утраты ценностных ориентиров воспринимается
теоретиками постмодернизма позитивно. 'Вечные ценности' -- это
тоталитарные и параноидальные, идеи-фикс, которые препятствуют
творческой реализации. Истинный идеал постмодернистов -- это
хаос, именуемый Делезом хаосмосом, первоначальное состояние
неупорядоченности, состояние нескованных возможностей. В мире
царствует два начала: шизоидное начало творческого становления и
параноидальное начало удушающего порядка. При этом постмодернисты
утверждают идею 'смерти автора'... Любое подобие порядка
нуждается в немедленной деконструкции -- освобождении смысла,
путем инверсии базовых идеологических понятий, которыми
проникнута вся культура."
Постмодернизм -- это мода трепаться определённым образом, лока-
лизующаяся в среде интеллектуальных извращенцев. Постмодернистс-
кий трёп -- фрагментарный, мутный, не претендующий на обслужива-
ние какой-либо серьёзной практики, которая предполагает в качес-
тве необходимого условия некоторый порядок в головах.
Постмодернистские лидеры зарабатывают на жизнь тем, что загова-
ривают образованцев до помутнения мозгов, а потом выдуривают у
них деньги за свои галиматейные книжки.
Последствия потребления творческого продукта постмодернистов
обычно очень нехорошие, но не всегда явные. К примеру, если обчи-
тавшийся каким-нибудь Муроками авиадиспетчер может нечаянно (или
из любопытства) столкнуть в воздухе два самолёта, то обчитавшийся
каким-нибудь Пелевиным препод может годами безнаказанно пичкать
своей чушью доверчивых студентов.
Особенностью более-менее сытого общества является разрастание
в нём слоя безответственных трепачей, злоупотребляющих тягой об-
разованцев к высокому и передовому. Верхушка такого общества,
годами подтравляемая постмодернистским вздором модных писателей,
постепенно теряет способность к эффективным действиям, и общество
держится разве что за счёт инерции, а также благодаря тому, что
ни внутри, ни вне его не находится никого сильного и желающего
прибрать это общество к рукам или уничтожить.
Постмодернизм -- это фрагментизм + бесцелизм, то есть сложная
форма нарушения интеллектуальной деятельности, а также способ
паразитирования на обществе, представляющий собой шарлатанство
от философии. Постмодернист -- это индивид, не сумевший противо-
стоять натиску низкокачественной информации: частично утративший
способность к фильтрации, упорядочению, критическому восприятию,
целеполаганию, но старающийся выдать свой интеллектуальный СПИД
за следующую ступень умственного развития. Относиться к постмо-
дернистам надо приблизительно так же, как к ВИЧ-инфицированным,
то есть держаться от них по возможности подальше.
Подвижники всегда вызывают у меня двойственное чувство. С одной
стороны, ясно, что имеешь дело с, мягко говоря, акцентуированными
личностями, застрявшими на маленьком наборе идей и не способными
подвергнуть их критическому анализу. С другой стороны, надо ведь
кому-то бросаться под вражеские танки, а самому что-то не очень
хочется, особено если некоторые только и ждут, когда же ты, нако-
нец, освободишь от себя общество. Лично я никого под танк вперёд
себя не заталкивал, а всегда говорил: постой, дурашка, может
быть, мы ещё подобьём его издалека. Разумеется, я был неправ.
Подвижники -- люди негибкие и без чувства юмора. С ними нельзя
быть откровенным: не поймут-с. Разговаривать с ними можно только
в манипулятивном режиме -- в ожидании появления танка, на броса-
ние под который они заточены. Ни на что другое, кроме как бро-
саться под свой танк, они по большому счёту не способны, поэтому
надо либо толкать их скорее под гремящее чудовище, либо держаться
от них подальше, потому что в отсутствие вожделенного танка они
становятся раздражительными и могут накинуться на любого, кто не
разделяет их заточенности. Они -- расходный материал общества, и
надо их при случае без сожаления тратить, напуская скорбное
выражение на лицо.
Индивиду с эмоциональным мышлением представляется более близким
к истине тот вариант утверждения какую-либо тему, который ему бо-
лее приятен. Эмоциональность мышления может сочетаться с развитой
способностью к формально-логическим выводам. В таком случае на
основаниях, подобранных по признаку приятности, выстраиваются
интеллектуальные конструкции, не противоречивые с точки зрения
логики и своей непротиворечивой чёткостью подкрепляющие веру в
истинность оснований в глазах носителей эмоционального мышления.
Эмоциональное мышление довольно эффективно в тактическом масшта-
бе, но в стратегическом масштабе оно нередко ведёт к большим
ошибкам -- из-за того, что приятное не всегда полезно, особенно
если оценивать его отдалённые последствия. Обычным признаком
эмоциональности мышления является наклонность к вредным удоволь-
ствиям: курению, употреблению алкогольных напитков и т. д.
Даже при наличии ресурсов на следствие и судебное разбиратель-
ство доказывать факты саботажа и вредительства бывает зачастую
невозможно: нет способа отличить по видимым признакам намеренную
"ошибку" от настоящей, поэтому если в массе пошло поветрие "сопро-
тивляться", остаётся либо сдать власть и застрелиться, либо при-
бегнуть массовому внесудебному или квазисудебному преследованию
по признаку принадлежности к враждебно настроенной социальной
группе.
Существует (и существовало) ли на свете хотя бы одно государст-
во, которое в период своего становления не занималось массовым
преследованием (ограничением в правах, изгнанием, убийством)
людей единственно по признаку их принадлежности к нежелательной
социальной группе, а не на основании конкретной деятельности этих
людей? Такого государства нет и никогда не было, потому что если
бы его попытались создать, оно продержалось бы считанные месяцы.
А причина в том, что среди людей никогда не бывает полного един-
ства во взглядах по политическим вопросам, и при слабости госу-
дарства несогласные отнюдь не ограничиваются внутренним протестом
и начинают МЕШАТЬ, а расследование и судебное разбирательство в
отношении них -- это роскошь, доступная лишь в относительно ста-
бильных обществах. Но время от времени появляются разоблачители
типа гр. Хурсика и начинают ныть: у ЭТИХ, понимаешь, репресии, а
у ТЕХ, понимаешь, свобода и демократия. Но суть в том, что у ТЕХ
репрессии были ещё раньше и уже закончились, а если не было бы
репрессий, то не было бы у ТЕХ и такого государства, какое у них
есть, а то и вообще никакого. Различия же в масштабе репрессий --
это различия во второстепенных деталях: родственникам убитого
наверняка безразлично, убили его как одного из десятка или как
одного из сотни тысяч. Впрочем, второе переносится, может быть,
даже несколько легче.
Из приверженцев восточных "духовных практик" не вышло ни одного
значительного человека, если не считать пропагандистов этих самых
"практик". Приверженцы хорошо себя чувствуют и даже отличаются
здоровьем, но в творческом отношении они бесплодны, в практичес-
ком -- слабы. Они хорошие отцы семейств и плохие солдаты. В со-
временном мире они по большому счёту прячутся за спины других --
не таких, как сами.
Европейцы стали великими и определили лицо современного мира
благодаря тому, что поборников заумных "восточных практик" среди
них почти не было, а были разве что затворники, флагеллянты и
прочие самоистязатели, а также любители сжигать людей на кострах.
Европейцы всегда были сильны своей рациональностью, настроеннос-
тью на действие, на изменение среды "под себя". Если они довели
планету до кризисного состояния, то не из-за своей рациональнос-
ти, а из-за недостаточности её уровня.
Кризис европейской рациональности вполне преодолим в рамках
европеской рациональности, то есть без привлечения восточной
мути, которая и Востоку-то ничего особо ценного, кроме экзотики,
не дала. Поборники восточной мути в Европе -- это либо оригиналь-
ничающие, либо бездари, не способные самоутверждаться через
здоровую практику по-европейски, либо индивиды с мошенническим
складом ума.
Первопричина затуманивания светлых дебрей европейского сознания
-- в богатстве европейского общества: у него появилась возмож-
ность содержать огромную массу ни за что не отвечающих трепачей
-- во всяких СМИ, "институтах", "центрах" и т. п.
Пишут, что в "голодомор" начала 1930-х некоторые питались
собственными чадами. Это подносится как показатель крайности, до
которой довели людей большевики. Я же думаю, что собственных
детей поедают только законченные ничтожества. Всегда есть кого
съесть не без пользы для общества: стариков, инвалидов, страдаю-
щих тяжёлыми, но не заразными болезнями, в том числе сумасшедших,
а также некоторых тюремных сидельцев и отдельных представителей
власти и церкви.
Я говорю о подобных вещах отнюдь не ради мизантропического удо-
вольствия (хотя как его изежать?!), а лишь из стремления заранее
решить разные моральные и технологические проблемы перед тем, как
придётся, возможно, тоже менять характер своего питания: моя
способность предвидеть навевает мне что-то очень нерадостные
картинки нашего совместного будущего.
Поедать собственных детей -- это трусливо и мелко. Впрочем, не
без пользы обществу: оно освобождается таким образом от слишком
слабых элементов генофонда.
Да, это НЕ СМЕШНО: сегодня это не смешит, потому что ужасает,
а лет, может быть, через двадцать это не будет смешить, потому
что станет обычным делом -- в условиях глобальной нехватки всего
необходимого для жизни -- даже чистого воздуха.
Люди запрещают делать из людей колбасу, потому что не хотят,
чтобы их самих пустили на колбасу без острой необходимости. Когда
же острая необходимость придёт, этот запрет станет бессмысленным,
и в выигрыше будут первые решившиеся делать из людей колбасу. В
пищу пойдут прежде других те, кто станет биться в истерике и
кричать "Я не могу больше!". Ну, если больше не можете, значит,
-- на колбасу.
Ладно, поборники святости человеческой жизни, а что же тогда ВЫ
будете есть, когда есть будет нечего? Или вы будете типа "Умрём,
но не съедим друг друга!"? Ну так и умрёте. Точнее, наконец
вымрете. Но я подозреваю, что некоторые из вас свихнутся под
влиянием голода и будут вяло бродить с ножами по улицам и слабо
тыкать ими в вяло бредущих встречных и поперечных в попытке
отхватить кусочек питательной плоти.
Да противно мне сейчас представлять, как я буду вас есть! Про-
тивно! Стрелять мысленно в разных моральных уродов -- это да,
радует. А вот мысленная разделка ваших туш уже вызывает у меня
рвоту. Но, думаю, после месяца голодания я буду смотреть на вас
совсем другими глазами.
Нет, кошмары по ночам меня не мучают: они мучают меня наяву,
когда я вижу ваши такие-растакие физиономии. Я не сомневаюсь, что
обладатели подобных физиономий способны довести человечество до
любой крайности.
Я всего лишь пытаюсь разными способами ПРОНЯТЬ вас, чтобы вы,
наконец, спохватились и перестали делать то, что делаете и что
ведёт нас всех к этому самому, от чего вы теперь так гордо
открещиваетесь.
Я не люблю, так сказать, слишком русские голоса, то есть такие,
какими поют, к примеру, "Валенки, валенки, неподшиты, стареньки."
И я не люблю, так сказать, слишком русские лица -- с русыми боро-
дами и ясным всепрощенческим взором как-будто после распития
водки в компании авторитетного батюшки. Как говорят о внешности
опереточных злодеев (чтоб распознать можно было даже с галёрки),
так надо бы говорить о внешности оперных русских -- такой, что
хоть сразу в "Ивана Сусанина" или "Бориса Годунова". Причина моей
неприязни к суперрусскости -- не в том, что сам я скорее похож на
еврея (таки не похож, особенно в профиль), а всего лишь в зависти
неплеменного бычка к племенному: неплеменной вынужден зарабаты-
вать на жизнь тяжким интеллектуальным трудом, а племенному доста-
точно просто выйти на сеножать, и все сразу -- ооооо! Ну так
пусть он вас и спасает, придурки.
Как крокодил Гена работал крокодилом в зоопарке,
так некоторые особо славянистые работают русскими
за границей. Немцы тысячами сбегаются подивиться
на истинно русского человека.
Насколько свойственно человеку размножаться, настолько свойст-
венно ему стремиться к добру: это заложено в его инстинктах. Но
как бывают вывихи во влечении к другому полу, так бывают вывихи
в стремлении к добру. Вдобавок, даже если индивид -- без явных
вывихов, он тяготеет к такому пониманию добра, которое лучше
"ложится" на его личные слабости, и считает ниже своего достоин-
ства сомневаться в собственной правоте.
Поборники добра ещё не вполне уничтожили человечество только
потому, что имется огромное множество их разновидностей, и они
мешают одна другой по мере сил.
Какой-то популярный в своё гнусноватое время советский поэт
запустил в интеллигентский оборот следующую крылатую фразочку:
"Добро должно быть с кулаками!" Советские добряки принимали это
как упрёк в недостаточной агрессивности и сжимали в праведном
порыве свои кулачишки. Теперь они вдохновляются, может, другими
фразочками, но толерантнее от этого не становятся. Правда, бить
они сподобляются не всегда, потому как зачастую немощны, но уж
подличают при случае от души -- всем, кто дерзает сомневаться
в полезности их добрых начинаний.
Нет ничего страшнее поборников добра, сбившихся в более-менее
крупную группу: надеяться можно только на то, что они столкнутся
с конкурирующей крупной группой благодетелей человечества или что
когда-нибудь устанут от "добрых дел". Пока их мало, они ради
самосохранения вынуждены трепаться о благостности толерантности,
но на каждой активистской морде написано, что они всего лишь ждут
своего часа, чтобы без лишних церемоний разделаться с каждым, кто
не будет своевременно им поддакивать.
Грустное очарование слова "последний".
"Последний римлянин", "Последний из могикан", "Последний
патрон", "Последний самурай", "Последний меч самурая", "Последнее
танго в Париже", "Последний герой боевика", "Последний отсчёт",
"Последний звёздный боец", "Последний бронепоезд", "Последнее
искушение Христа", "Последняя битва", "Последний император",
последнее "прости".
Всё когда-нибудь заканчивается. Бросают землю на крышку гроба.
Хорошо, если на смену приходит что-то лучшее, но ведь обычно это
не так.
"Хозяин тайги", "Хозяин морей", "Властелин колец", "Эльвира --
повелительница тьмы","Король Лир", "Королева Марго", "Король
Ральф", "Король Нью-Йорка" и пр. Да видно же отчётливо, что людям
нравятся слова, означающие кого-то "сверху".
Хрен "Боярский", пельмени "Барские", "Дворянские" и "Королевс-
кие", балык "Элитный", хлеб "Панский", "Радзивилловский" и т. п.
Это впечатления из белорусского продуктового магазина. Зато я ни
разу не видел ливерной колбасы "Пролетарской", кефира "Либераль-
ного", сухариков "Демократических" и т. п. Попадается ещё, прав-
да, масло "Крестьянское", но это просто старый лэйбл, "раскручен-
ный" ещё во времена подлого СССР.
Наверное, иерархическое чувство у большинства народа развилось
(или сохранилось?) довольно мощное, если так и норовят употребить
"королевские" пельмени, мазаные "боярским" хреном. А может, мы
даже идём таки к новой империи, потому что чай "Императорский"
тоже в ходу. Но тут всплывает вопрос, кому быть императором.
Вопрос острый, как хрен "Боярский", потому что в императоры, как
правило, набивается разная харизматическая дрянь, которая
вытворяет потом хрен знает что.
Ну, пока только можно констатировать, что народ к новой монар-
хии морально более-менее готов, лишь бы она была позрелищнее: с
мундирами, дворцами, каретами, портретами, паркетами, балами,
орденами на ленточках, фейерверками в звёздном небе, публичными
казнями под барабанный бой.
В некоторых фильмах главный положительный герой, когда неглав-
ный герой (неудачник, хороший специалист или даже симпатичная
женщина) пытается навязаться ему в напарники , упирается изо всех
сил и повторяет: "Я всегда работаю один!" Действительно, для
человека, привыкшего действовать в одиночку, переход к работе в
паре -- это ломка старых эфективных привычек. Поскольку новые
привычки, связанные с работой в паре, сложатся не сразу, качество
деятельности такого индивида непременно упадёт (по крайней мере,
на первых порах).
Опытный одиночка -- как правило, уже "в возрасте", и перестраи-
ваться ему тяжело. Работающий в паре вынужден тратить внимание и
время на согласование мнений и усилий (если не вполне утрясти,
кто за что отвечает, некоторые обстоятельства останутся недосмот-
ренными, некоторые вещи -- несделанными). Это отвлекает, провоци-
рует на ошибки.
Разумеется, работа в паре имеет свои положительные стороны, но
не всем дано ими пользоваться. Одиночка в работе -- это зачастую
и одиночка "в жизни" (даже если у него имеется семья), то есть,
против совместной деятельности настроена не какая-то часть его
личности, а вся личность.
Быть одиночкой -- ещё не значит быть хуже. Быть партнёром --
ещё не значит быть лучше: ценность набора навыков определяется
условиями его применения. Даже в пределах одной области деятель-
ности бывают дела, с которыми удобнее управляться одиночке, и
бывают дела, для которых более подходит маленькая команда.
В одиночках больше, чем в коллективистах, оснований подозревать
вышесреднее развитие некоторых качеств, потому что к одиночеству
обычно тяготеют (точнее, сбегают в него от общества) индивиды,
которые плохо совмещаются с окружающими во взглядах и привычках.
Александр Зиновьев: "Одиночество -- плата за исключительность".
Слова "лгать" и "обманывать" -- отнюдь не синонимы, а всего
лишь относятся к одной области нашей печальной действительности:
"лгать" -- значит говорить то, что может ввести в заблуждение,
то есть обмануть. Лгать можно и безуспешно, тогда как обманы-
вать -- это хотя бы вначале и хотя бы чуть-чуть приближаться к
своей сомнительной цели. Соотношение между "лгать" и "обманывать"
такое же, как между "стрелять в цель" и "попадать в цель". Такие
вот нюансы всплывают иногда перед самым носом. А разве кто-то
делает между ними различие?
Пикантность в том, что слова "лгать" и "обманывать" появились
в довльно дремучие времена как слова с РАЗНЫМ смыслом: различие
в их содержании вряд ли сложилось бы позже, если сегодня его мало
кто замечает. Получается, в дремучие времена оно было настолько
существенным, что даже дремучие люди обращали на него внимание.
А сегодня даже дремучие не обращают. Это-то и называется вырож-
дением гомо сапиенсов.
По впечатлениям с Юга, а также в качестве моего участия в
грузино-российском конфликте 2008-го года.
* * *
Сидит на базаре какой-нибудь грузин над кучкой несвежих помидо-
ров, покупателей ждёт. Цена немалая, но голодные дурачки вполне
могут попасться, так что надо всего лишь сидеть часами в засаде и
ждать. Можно было бы, конечно, сбавить цену, но тогда покупатели
пошли бы один за другим и пришлось бы ворочать помидоры ящиками,
а так -- просто сыдыш, нычэго нэ дэлаеш. Попадись трудолюбивый
продавец на такой базар со ждущими в засаде грузинами (ну, азер-
байджанцами, армянами и т. п.) -- зарэжут.
Экономика по-грузински -- это когда люди не столько работают,
сколько устраивают засады, чтобы покупатель был вынужден платить
как можно больше за как можно менее качественую ерунду, а подры-
вающих такой порядок вещей -- кинжалом по горлу.
В качестве мелкого придатка к здоровой, трудовой экономике
такие засадные грузинские базарчики вполне могут существовать, не
причиняя большого вреда, но когда они начинают расширяться до
масштабов страны, наступает всеобщее обнищание. Но по-прежнему
сидят в засадах неподвижные восточные люди над кучками несвежих
помидоров.
29.01.2007:
Кнопка, которой включается мой компьютер, работает так же
надёжно, как спусковой крючок в моих же не совсем хороших снах:
я нажимаю, а эффекта, бывает, никакого. Надо угадать нюанс
движения. Аналогично работал пульт дистанционного управления
телевизором в моей предыдущей гостинице. А кондиционер в той же
гостинице хоть и срабатывал после одного нажатия, но как-то не
сразу: сначала как бы раздумывал, заслуживаю ли я того. С чего бы
это всё? Аборигенам здесь так нравится, или это частью от изно-
шенности устройств, частью от стремления выяснить, не нажал ли я
кнопки случайно?
Замечу, что приличная кнопка должна обеспечивать ОБРАТНУЮ
СВЯЗЬ: нажимающий должен немедленно осязать, видеть или слышать,
достаточное ли усилие он приложил. Потому что неопределённостей в
этом мире и без того хватает.
Особенно ненавижу я кнопки, которые вдавливаешь, как в резину,
и непонятно, то ли ты не дожал, то ли рано отпустил, то ли она не
сработала, то ли надо ещё ждать реакции.
Вообще, кнопки теперь с причудами. В одних случаях надо нажать
и держать некоторое время. В других они реагируют в зависимости
от того, насколько сильно ты нажал. Бывает, требуется быстро
нажимать два или даже три раза (и хорошо ещё, что не четыре). В
некоторых случаях даже надо нажать одновременно две кнопки, а в
некоторых других -- держа нажатой одну, нажать другую. Иногда
требуемая последовательность нажатий зависит от того, какая лам-
почка светится. Всё это позволяет здорово экономить на количестве
кнопок: ведь они занимают так много места на корпусе и так быстро
изнашиваются. Правда, многократно нажимаемые кнопки изнашиваются
ещё быстрее, в том числе из-за ошибок при выполнении сложных
нажимательных процедур.
Похожая сложная ситуация с сигнальными лампочками: в наше слав-
ное время надо выбирать зачастую уже не между "горит" и "не
горит", а между "горит", "не горит" и "мигает", а также обращать
внимание на то, какие лампочки горят, не горят или мигают одно-
временно. (Подсказываю идею: мигать можно по-разному, вплоть до
азбуки Морзе.) Попытки кратко изложить эту дребедень, да ещё не
надписями, а рисунками на панелях, обычно мало что дают. Если
такая же ситуация на пультах управления сложными транспортными
средствами, тогда понятно, почему поезда сталкиваются, самолёты
падают, суда переворачиваются. Зато панели управления радуют глаз
ровной пластмассой.
Непонимание не менее, а то и более ценно, чем понимание:
непонимание чревато новым знанием, обнаружением и, возможно, даже
последующим решением каких-то существенных проблем. А изначальное
понимание, наоборот, нередко оказывается результатом псевдоосве-
домлённости или пренебрежения важными деталями.
Правильно думающий человек всегда имеет дело со множеством не
совсем понятных или совсем непонятных вещей. Если необходимо, он
работает с ними, во всякий момент ожидая чего-нибудь такого, о
чём даже трудно строить предположения. Он готов ко всяким
изменениям обстоятельств и поэтому редко оказывается расстроен
или удивлён тем, что вдруг случается.
Понимание же притупляет бдительность и детренирует интеллект.
В общем, к непониманию надо относиться бережно.
07.02.2008:
Несамодостаточные общества -- такие, которые способны поддержи-
вать свой образ жизни только благодаря существованию каких-то
других обществ, от которых они получают то, что сами себе обес-
печивать вряд ли в состоянии.
Несколько несамодостаточных обществ могут быть взаимно дополня-
ющими и совокупно образовывать самодостаточную общность.
Могут быть условно-самодостаточные общества: получающие что-то
существенное от других обществ, но при необходимости способные
обеспечить себе это сами.
Современный Запад условно-самодостаточен, и любая крупная стра-
на Запада условно-самодостаточна, тогда как незападный мир -- не
самодостаточен даже как целое: не может существовать без взаимо-
действия с обществами Запада. Незападные общества вряд ли сумеют
сохранить свой образ жизни без автомобилей, компьютеров, сложного
оружия, сложного технологического оборудования, вакцин, новых
сортов сельскохозяйственных растений и т. п.