С сайта www.krotov.info

М. Геллер, А. Некрич

История России: 1917-1995

(Фрагменты)

Книга первая: Социализм в одной стране

Глава шестая
СОЦИАЛИЗМ ЗАВОЕВАН (1935 - 1938)

3. Обыкновенный террор

Убийство Кирова начинает эпоху, которую историки, по названию книги Роберта Конквеста, называют "большим террором". Период этот привлекает внимание историков именами жертв - руководителей партии, государства, экономики, армии, - тем, что партия самоистреблялась. По своим размерам, однако, репрессии 1935-38 уступают размерам жертв крестьянского геноцида 1930-34. "Большой террор", если оставить за ним это название, был завершением политики "чистки" страны в процессе строительства социализма. Нельзя считать случайным то, что начинается этот период одновременно: началом новой волны репрессий и началом подготовки новой конституции, которая "законодательно закрепила факт построения, в основном, социалистического общества".

Особенностью "большого террора" была прежде всего его универсальность. Если предыдущие волны имели своей целью определенные социальные группы, слои, то, начиная с 1935 года, объектом террора было все общество.

Загадка "большого террора" не переставала интересовать историков, социологов, психологов. Английский дипломат Фицрой Маклин, в течение 10 дней следивший за процессом Бухарина, Рыкова, Ягоды и других в московском Доме Союзов, рассказывает, как пытался он с американским дипломатом, будущим послом в Москве, Боленом, понять, что происходит, найти теорию, объясняющую происходившее. Но ищет ответа и человек, стоявший рядом с механизмом террора - Никита Хрущев спрашивает в своих воспоминаниях: "Почему Сталин совершил эти преступления? Может быть, он был обманут? Но если он был обманут, то кем? И сколькими жертвами мы заплатили за этот обман?"

На вопрос о причинах "большого террора" дается множество разнообразных ответов: от - необходимости сменить старое поколение руководителей новым, построить вместо старой партии новую, до - сумасшествия Сталина. Все ответы - за исключением сумасшествия Сталина - могут быть частями разгадки. Если есть серьезные симптомы, позволяющие говорить о том, что Сталин после войны был психически больным, 98 нет оснований считать его больным в 1935-38 годах. Хотя, конечно, проявляемое им видимое удовольствие, с каким он мучил людей, вряд ли может быть признаком совершенно здорового человека. В 1937 году Сталин предложил всем руководящим работникам подготовить "по два заместителя", четырежды он назначал на пост народного комиссара почт и телеграфа людей, которые потом уничтожались. Это было проявлением сталинского "юмора", который очень ценил Черчилль. С большим одобрением отзывался Сталин о Фуше: "всех обманул, всех оставил в дураках". Борис Суварин отмечает "любопытное сходство психологии и темперамента" между Сталиным и Фуше, отмечая и то, что оба были в юности семинаристами". Но Сталин не был Фуше, по той простой причине, что Фуше так и не стал императором. Прочитав книгу Стефана Цвейга Жозеф Фуше, имевшую в 30-е годы огромный успех в Москве, Сталин мог побаиваться Фуше. И Ежов, придя в НКВД, обвинял Ягоду в том, что тот "вел политику Фуше". Политика Сталина была иной: строя социалистическое, то есть тоталитарное государево (быть может, теоретически социалистическое не является синонимом тоталитарного, но практика показала, что понятия эти тождественны), он должен был иметь монолитную партию, послушную ему, по известному немецкому выражению, как труп. Но в 1935 году партия уже так пронизала все клетки государственного организма, что удар по партии не мог не отразиться на всем организме. И в этом объяснение тотального террора. Потянутая нитка потащила за собой весь клубок: государственный аппарат, хозяйственный, армейский, культуру. Безумие овладевает страной. Враг - всюду. 3 и 5 марта 1937 года Сталин выступает с наиболее откровенной из своих речей на знаменитом "февральско-мартовском" пленуме ЦК, посвященном вопросам террора. Сталин предупреждает: враги проникли всюду, он предупреждает: человек с партийным билетом - главная опасность. "Для выполнения шпионских задач, - разъясняет мысль Сталина один из многочисленных авторов брошюр под единым названием: О некоторых коварных приемах вербовочной работы иностранных разведок, - все средства хороши: и "активность" в общественной жизни, и "стахановская работа"... и, наконец, неоднократные женитьбы" и "разводы" с целью подыскания более подходящей партии". Всюду враг. Врагами были "бывшие". Потом "вредители". Потом "кулаки". Теперь враги "шпионы". Верить никому нельзя. Об этом твердят газеты. В этом убеждают фильмы. В романе Павленко На Востоке истерзанный пытками китайский коммунист бежит, когда его ведут расстреливать. В фильме, сделанном по роману, истерзанный пытками коммунист оказывается шпионом. А. Довженко ставит фильм Аэроград, в котором положительный герой убивает своего друга, оказавшегося шпионом. Положительный герой и шпион похожи друг на друга внешне, как братья. Режиссер подчеркивает: врагом, шпионом может быть каждый, можешь быть ты. Страшный анекдот этого времени: человек смотрит в зеркало и говорит "или ты или я..."

Сюзеренно-вассальная система, лежащая в основе партии, ведет к тому, что арест видного партийного деятеля влечет за собой аресты в геометрической прогрессии. 5 марта 1937 г. Сталин говорит: назначенный в Казахстан секретарем ЦК Мирзоян забирает с собой из Азербайджана и Урала, где он прежде работал, "тридцать-сорок своих людей и доверяет им ответственные посты". Мирзоян, - говорит Сталин, - имеет "свою артель". Как и все другие партруководители. Совершенно очевидно, что такая "артель" погибала после ареста "старосты". Но этого мало: Сталин говорит, что имеются товарищи, которые всегда "боролись с троцкизмом, но, тем не менее, сохраняют личные отношения с некоторыми троцкистами". Личные отношения с врагами народа также становятся достаточным основанием для ареста. Хрущев рассказывает, как Берия, после своего назначения на пост наркома НКВД предупреждал: у тебя были слишком дружественные отношения с бывшим наркомом НКВД Ежовым. Хрущев говорит, что "в этот период партия начала терять авторитет и была подчинена НКВД". И действительно все аресты и казни проводил НКВД, в его ведении находилась и система лагерей. НКВД не ограничивался арестами знакомых и друзей арестованных. Террор носил плановый характер: областные и районные управления получали план арестов. Владимир Петров, работавший в шифровальном отделе НКВД в Москве, вспоминает тексты отправляемых телеграмм: "Фрунзе. НКВД. Уничтожить десять тысяч врагов народа. Об исполнении доложить. Ежов". В Свердловск была послана телеграмма с приказом уничтожить 15 тысяч "врагов народа".

Но НКВД, ставший хозяином страны, был, одновременно, так же беззащитен, как и все другие учреждения Советского Союза, работники НКВД - так же беззащитны, как и все другие граждане социалистического государства. 25 сентября 1937 года Сталин посылает из Сочи в Москву телеграмму Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро" (подписывает ее и Жданов): "Мы считаем абсолютно необходимым и спешным, чтобы тов. Ежов был назначен на пост Народного комиссара внутренних дел. Ягода определенно показал себя явно неспособным разоблачить троцкистско-зиновьевский блок. ОГПУ отстает на четыре года в этом деле. Это замечено всеми партийными работниками и большинством представителей НКВД". И этого достаточно для того, чтобы всесильный Ягода, который с 1933 года был вернейшим подручным Сталина, в руках которого был могучий аппарат, пошел на смерть, как овца, как миллионы советских граждан, которых он убивал. Когда Ежов 18 марта 1937 года в клубе НКВД на Лубянке объявил собравшимся высшим офицерам НКВД, что их недавний руководитель был с 1907 года агентом Охранки (Ягоде было в 1907 г. 10 лет), что он был немецким шпионом, а вместе с ним шпионами были его ближайшие сотрудники - никто не моргнул глазом. И чекисты "ягодовского призыва" покорно, как овцы, пошли на смерть. В июле 1938 года Сталин повторяет операцию: назначает заместителем Ежова Берию, а в декабре Берия становится наркомвнутделом и ликвидирует без малейшего сопротивления "ежовский призыв".

Безумная волна террора как бы еще больше подгоняется кровавыми зрелищами - показательными московскими процессами. Это как бы поплавки-отметки в разбушевавшейся стихии. В августе 1936 года судят Зиновьева, Каменева и 14 "соучастников". Полтора года назад их осудили за признанную ими "моральную ответственность" в убийстве Кирова. Теперь их судят за убийство Кирова, а кроме того за подготовку убийства Сталина, за шпионаж в пользу иностранных разведок и т. п. В январе 1937 году судят Л. Пятакова, К. Радека и 15 сообщников, ассортимент обвинений остается в основном тем же. 13 июня 1937 Правда опубликовала приказ наркома обороны Ворошилова, в котором говорилось об аресте группы высших советских военачальников, о том, что они признались в "предательстве, вредительстве и шпионаже". В органе ЦК сообщалось, что все арестованные расстреляны по приговору военного суда. В числе расстрелянных были заместитель наркома обороны Тухачевский, командующий Киевским военным округом Якир, Белорусским - Уборевич, заместитель командующего Ленинградским военным округом Примаков, военный атташе СССР в Лондоне - Путна, комкоры Эйдеман и Фельдман, командарм Корк. В числе предателей назвали и заместителя наркома обороны, начальника ПУРа Гамарника, о котором было сказано, что он застрелился.

"Чулок" потянулся и в армии. Красная армия была обезглавлена. Были уничтожены лучшие высшие командиры. В 1932 году Суварин спросил Бабеля: Есть ли возможности каких-либо изменений в Советском Союзе? Бабель ответил одним словом: Война. - А в случае войны, кто возглавил бы армию? И Бабель, отлично знавший высший командный состав, ответил без колебания: Путна. Витовт Путна, служивший до революции вместе с Тухачевским в гвардейском Семеновском полку, был уничтожен в первую очередь. "С мая 1937 по сентябрь 1938 г. подверглись репрессиям около половины командиров полков, почти все командиры бригад, все командиры корпусов и командующие военными округами, члены военных советов и начальники политических управлений округов, большинство политработников корпусов, дивизий и бригад, около трети комиссаров полков, многие преподаватели военных учебных заведений". Потери армии были, в действительности, значительно больше; в войну она вступила неподготовленной, без обученного командного состава.

Побочным эффектом террора была новая волна "невозвращенцев". Один из них, Вальтер Кривицкий, успел до того, как его убили советские агенты, рассказать о некоторых сталинских секретах. В том числе он сообщил, как по заданию Сталина НКВД в сотрудничестве с гестапо подделал документы, ставшие "основанием" для ареста и казни Тухачевского с товарищами. После войны сотрудник гестапо Альфред Науекс, непосредственно руководивший подделкой документов, подтвердил точность сведений Кривицкого. С тем лишь, что Науекс полагал, будто идея подделки документов родилась в голове у шефа гестаповской службы безопасности (СД) Гейдриха, верившего, что "если дело удастся, это будет для России величайшая катастрофа после революции". Ни Гейдрих, ни Гитлер, разрешивший операцию, не знали, что задумал ее Сталин. Сталин, лично руководивший всеми деталями "чистки". На Двадцать втором съезде КПСС было раскрыто, что никакого суда над руководителями Красной армии не было. Решение об их казни было принято Политбюро. А потом газеты напечатали состав военного суда и приговор.

Руководство Сталина состояло в подписывании списков на арест и казни десятков тысяч ответственных партийных, советских, хозяйственных работников. Он непосредственно руководил допросами, вписывая или вычеркивая показания, какие обвиняемый должен был давать, вписывая или вычеркивая имена, какие он должен был упоминать. "Невозвращенец" Александр Орлов, руководивший деятельностью НКВД в Испании, а во время подготовки первого московского процесса занимавший ответственный пост в наркомате, свидетельствует, что Сталин собственноручно вычеркнул имя Молотова из списка "любимых вождей нашей партии", против которых обвиняемые "подняли оружие". В число "любимых вождей" входили: Сталин, Орджоникидзе, Ворошилов, Каганович, Косиор, Постышев и Жданов. И не было Молотова. "Шесть недель Сталин держал Молотова между жизнью и смертью и, наконец, помиловал". То есть, в показания арестованных, подготавливаемых к очередному процессу велел включить "любимого вождя" Молотова. Сталин лично настаивал на применении пыток. Александр Орлов вспоминает о своем разговоре с чекистом Мироновым, ближайшим помощником Ягоды, руководившим подготовкой первого московского процесса. Когда Миронов, явившись к Сталину, доложил, что Каменев не хочет признаваться в несодеянных преступлениях, Вождь спросил чекиста: сколько весит наше государство, вместе с заводами, фабриками, станками, армией и флотом? Недоумевающий Миронов ответил, что не знает. Сталин настаивал. Миронов ответил, что вес государства выражается, наверное, в астрономических цифрах. "Так вот, - подытожил Вождь, - может ли Каменев или кто-либо другой выдержать такую астрономическую тяжесть? Не являйтесь ко мне без признания Каменева в портфеле".

Точное число жертв периода "большого террора" вряд ли будет когда-либо известно. Роберт Конквест, проанализировав все доступные на 1971 год (год второго издания книги) данные, приходит к "в высшей степени осторожной оценке". Английский историк полагает, что на январь 1937 года в тюрьмах и лагерях находилось около 5 миллионов человек. Между январем 1937 года и декабрем 1938 было арестовано около 7 миллионов. В это число Конквест не включает "обычных уголовников", считая, что их "нельзя рассматривать как жертв сталинского террора". Я думаю, что это неверно: среди уголовников было большое число детей "жертв сталинского террора". Историк подсчитал, что в период "ежовщины" (январь 1937 - декабрь 1938) было расстреляно около 1 миллиона, умерло в заключении около 2 миллионов человек. Александр Солженицын приводит и другую цифру: 170000 расстрелянных к 1 января 1939. Роберт Конквест в Большом терроре пишет о том, что только на Колыме до 1950 года погибло не менее 2 миллионов заключенных. В своей новой книге Колыма он использует бесстрастный и объективный источник - "Регистр" Ллойда, в котором застрахованы были все корабли, возившие заключенных на Колыму, и приходит к выводу, что на Колыме погибло не менее 3 миллионов заключенных. Английский историк добавляет, что с 1938 года на Колыме всегда было, по крайней мере, вдвое больше заключенных, чем во всех тюрьмах в царской России в 1912 году (самая высокая цифра в истории России - 183,949 человек), а в одном только лагере на Серпантинке было в 1938 году расстреляно больше заключенных, чем за последние сто лет царского строя. А. Солженицын писал о чудовищной невообразимости размеров социалистической лагерной империи: зэки преувеличивали число заключенных, называя цифры в 20-30 миллионов, "когда на самом деле сидело всего лишь 12-15 миллионов человек".

Первое социалистическое тоталитарное государство построено. В этом государстве создана лагерная империя, какой не знала история человечества. Гитлер обижался, что его упрекают за концентрационные лагеря: "Если бы у меня была необъятная Сибирь, я не нуждался бы в концлагерях..." Сталин использует для своих лагерей всю территорию Советского Союза и по числу заключенных оставляет Гитлера позади. Лагерная империя, "архипелаг ГУЛаг", как назовет ее Солженицын, выполняет важную экономическую и психологическую воспитательную роль. Население страны, в которой число заключенных исчисляется миллионами, не может не ощущать ежедневного, ежеминутного давления, ломящего психику людей.

Чудовищный террор "ежовщины" был очередным шоком, который потряс страну, завершил ликвидацию всех тех, кто мог проявить инициативу, кто сохранял еще веру в моральные ценности, кто еще верил в революцию, кто верил во что либо, кроме Сталина. Террор нанес неисчислимый урон стране. Но Сталин построил социализм и построил партию, о которой он мечтал: партию - "орден меченосцев". Партия эта была осуществлением мечты Ленина о партии-армии, партии нового типа. 3 марта 1937 года Сталин говорит о "руководящих кадрах нашей партии": 3-4 тысячи - высший командный состав, 30-40 тысяч - офицерский состав, 100-150тысяч - унтерофицерский состав. Все остальные - рядовой состав, серая скотина.

Верховный главнокомандующий и Верховный жрец - Сталин. Власть его безгранична. Когда в 1937 году польский поэт Антони Слонимский, любитель пошутить, опубликовал в варшавской литературной газете "корреспонденцию из Москвы" о короновании Сталина, нашлось немало читателей, поверивших в это сообщение. И можно не сомневаться, что если бы Сталин захотел короноваться, он мог бы это без труда сделать, став первым социалистическим монархом. Партия была готова принять от него все. Хрущев, входивший в 1937 году в число партийных генералов, рассказывает, что, когда Сталин показал ему (и другим руководителям) показания Тухачевского, Якира и других, он не усомнился даже в показаниях своего близкого друга, который "признавался", что убил во время гражданской войны своего командира - Николая Щорса, чтобы занять его место. За несколько часов до самоубийства А. Фадеев, не перестававший верить в Сталина, горевал: сколько писателей "было уничтожено вражескими руками Ежова и Берии..." О людях, которых Сталин подбирал в руководство коммунистической партии, а тем самым страны, можно бы сказать словами А. Кестлера: "они верили во все, что могли доказать и могли доказать все, во что они верили". Кестлер не добавил лишь, что для "доказательства" им достаточно и фальшивки.

Сталин твердо держит в руках машину террора. Антони Иден, большой поклонник Сталина, рассказывал, что в декабре 1941 года Сталин, во время разговора, вдруг заметил, что Гитлер проявил себя исключительным гением. Он сумел в невероятно короткий срок превратить разоренный и разделенный народ в мировую державу. Он сумел привести немецкий народ в такое состояние, что тот беспрекословно подчиняется его воле. Но, - добавил Сталин, - "Гитлер показал, что у него есть фатальный недостаток. Он не знает, когда нужно остановиться". Иден рассказывает, что в этот момент он не мог удержаться от улыбки. Сталин, который говорил очень серьезно, сначала как бы обиделся и спросил, что в его словах смешного. Но прежде чем Иден ответил, Сталин сам ответил на свой вопрос: "Я понял, почему вы улыбнулись, мистер Иден. Вы спрашиваете себя, а я сам могу ли остановиться. Ну, что ж, могу вас заверить, что я всегда смогу остановиться".

В 1938 году Сталин показал, что он может остановиться и может остановить машину, которая, казалось, летела в пропасть. В июле Ежов был назначен наркомом водного транспорта (шутка Сталина!), а в декабре Берия взял в свои руки НКВД. Приход Берии должен был означать "отступление", очередную "либерализацию". Но даже Н. Хрущев признает, что "террор отнюдь не прекратился - он стал тоньше и разборчивей".

Наиболее характерной чертой социалистического тоталитарного государства было отрицание существования террора. В 1918 году молодая советская власть провозгласила миру и стране красный террор. Крестьянский геноцид шел под слегка уже завуалированным, но достаточно ясным лозунгом: ликвидация кулака как класса. Массовый террор второй половины 30-х годов шел под лозунгом расширения демократии. Газеты сообщали о процессах, о наличии врагов, которых то и дело раскрывали. Сталин на Восемнадцатом съезде даже обнаружил прямую связь между казнями врагов и расширением демократии, за которую народ не перестает благодарить советскую власть: "В 1937 г. были приговорены к расстрелу Тухачевский, Якир, Уборевич и другие изверги. После этого состоялись выборы в Верховный Совет СССР. Выборы дали советской власти 98, 6% всех участвовавших в голосовании. В начале 1938 г. были приговорены к расстрелу Розенгольц, Рыков, Бухарин и другие изверги... Выборы дали советской власти 99, 4% всех участвовавших в голосовании..." Но все эти казни врагов, аресты врагов, не касались (по мысли Сталина) народа, жившего уже при социализме, счастливого, довольного советской властью.

Завершение строительства социализма было завершением строительства общества, которое принимало слова Вождя за реальность и отвергало реальность, живя в ней.

Широкую популярность приобретает в 1937 году французская песенка "Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо..." Написанная во Франции в 1935 году, она с невиданной быстротой попадает в Советский Союз. Власти полагают, видимо, что она неплохо отражает положение в стране социализма. Вторым советским гимном становится "Песня о Родине", в которой особенно актуально звучали слова: "Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек".

4. На путях к войне

Международное положение во второй половине 30-х годов определялось появлением государств, не скрывавших агрессивных намерений по отношению к соседям. Фашистская Италия нападает в 1935 на Абиссинию, Германия в 1936 захватывает демилитаризованную Рейнскую область, формально похоронив Версальский договор, Япония захватывает Манчжурию, создает там марионеточное государство Манчжоу-го, начинает войну с Китаем.

Сталин руководит советской внешней политикой, оставаясь в тени, очень редко давая интервью иностранным журналистам, не встречаясь с иностранными дипломатами. Вкус к таким встречам он приобретет через несколько лет. "Сталин не занимает никаких правительственных постов, - объяснял, посмеиваясь, наркоминдел Литвинов английскому послу, желавшему встретиться с генеральным секретарем, - он встречаться с иностранцами не любит, поручает это мне". Генеральный секретарь делает исключения лишь для первого американского посла Уильяма Буллита и для сменившего его Джозефа Девиса. Сталинские идеи в области внешней политики не были сложными. Советская печать в 1941 году необычайно возмущалась словами сенатора Гарри Трумэна, заявившего, что следует подождать, кто будет побеждать в войне - Германия или Англия с Францией, а потом поддержать победителя. Гарри Трумэн, не подозревая об этом, повторил мысль Сталина, высказанную им еще в 1925 году, но опубликованную впервые в 1947: "... Если война начнется, то нам не придется сидеть сложа руки, - нам придется выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашку весов, гирю, которая могла бы перевесить".

Два важнейших объекта советской внешней политики: Германия и Япония. В отношениях с Японией Советский Союз стремится с одной стороны разрешить спорные проблемы мирным путем - в 1935 году КВЖД, предмет конфликтов, была продана Манчжоу-го, с другой стороны - втянуть Японию в войну с Китаем. Сталин надеялся, что новый президент США Рузвельт поведет более активную политику против японской агрессии в Китае, но быстро разочаровался.

Отношения с Германией Сталин хотел строить на основах сотрудничества, как это было до прихода Гитлера к власти. Идеологические разногласия не казались ему препятствием. "Если он не принимает всерьез большевизма, - писал Борис Суварин 7 мая 1939, предупреждая, единственный в мировой печати, о возможности соглашения Сталин-Гитлер, - то почему он должен принимать всерьез нацизм или фашизм". Главное сегодня - сила. Германия - самая сильная страна в мире, - говорил в 1936 году Ежов Кривицкому, передавая слова Сталина "мы должны прийти к соглашению с могучей державой, какой является нацистская Германия".

Политика по отношению к Германии ведется по двум каналам Открытый канал: вступление 19 сентября 1934 года в Лигу наций, презренное еще совсем недавно "сборище разбойников", подписание 2 мая 1935 советско-французского договора, политика "народного фронта", проводимая коммунистическими партиями. Сталин, однако, не любит демократий, не верит в их силу. Седьмой (и последний) конгресс Коминтерна, собравшийся в августе 1935 года в Москве, принял резолюцию, в которой утверждалось, что "главным противоречием в империалистическом лагере является англо-американский антагонизм". Демократические страны представлялись раздираемыми внутренними противоречиями, которые предлагалось компартиям разжигать. Компартии всех капиталистических стран получили директиву бороться против военных расходов, против "милитаризации молодежи" Исключение делалось для Франции, ставшей союзницей СССР.

О разном отношении к двум главным объектам советской политики свидетельствуют две разные директивы: китайским коммунистам было предложено вести борьбу с японским агрессором всеми средствами, германским коммунистам было предложено вступать в нацистские организации, например в Рабочий фронт, и бороться за повышение зарплаты, улучшение положения трудящихся.

Открытый канал советской внешней политики представлял наркоминдел Литвинов, звавший к "коллективной безопасности", к сопротивлению агрессорам. Председатель Совнаркома Молотов, близкий сотрудник Сталина, выступая в 1935 году с речью, по- священной внешней политике, главное внимание уделил советско-германским отношениям. Документы германского министерства иностранных дел, опубликованные в 50-е годы в Лондоне, позволяют утверждать, что секретные переговоры между представителями Сталина и гитлеровским правительством начались в 1933 году. Евгений Гнедин, бывший советник советского посольства в Берлине, затем журналист-международник и заведующий отделом печати НКИД, считает, что представителем Сталина, которого немецкий посол в Москве фон Твардовкий называет в своих донесениях "наш советский друг", был Карл Радек. Немецкий дипломат Густав Хильгер, работавший в Москве со времен Октябрьской революции, говоря о 1934-35 годах, пишет: "Мы замечали у многих советских лидеров глубокую и неизменную ностальгию о былых днях германо-советского сотрудничества". Летом 1935 года советский торгпред в Берлине Канделаки начал по поручению Сталина зондировать почву о возможностях советско-германского сотрудничества в ходе переговоров с германским министром экономики Шахтом. В мае 1936 г. Канделаки беседует с Герингом. В сентябре 1936 года Германия и Япония подписывают Антикоминтерновский пакт. Сталин снова поручает Давиду Канделаки выяснить возможности достижения соглашения с Германией. Кривицкий сообщает, что Сталин заявляет в это время в Политбюро: "В ближайшем будущем соглашение с Германией будет подписано". Кривицкий получает приказ свернуть разведывательную работу в Германии. Слова Сталина сбылись лишь через два с половиной года.

18 июля 1936 генерал Франко поднял мятеж в Испании. Только 4 октября Сталин в телеграмме испанским коммунистам выражает поддержку испанской республике. Советский Союз ведет в Испании политику, рассчитанную на умеренную поддержку республиканцев, на умеренное сотрудничество с демократическими странами. Чрезвычайно строго соблюдается "двухэтажность" советской внешней политики: вся помощь Испании идет через Коминтерн, официальная советская дипломатия ведет себя сдержанно. Несмотря на то, что Италия и Германия посылают на помощь Франко регулярные воинские части, Советский Союз ограничивается посылкой советников. Набор добровольцев в Интернациональные бригады производится среди коммунистов и антифашистов во всем мире, но не в Советском Союзе. Чрезвычайно активную деятельность развивают в Испании работники НКВД. Террор распространяется на иностранных коммунистов-интербригадовцев, на испанских коммунистов, троцкистов, анархистов. Начиная с 1937 года основным врагом Сталина в Испании являются "троцкисты" и их "пособники". Ликвидация иностранных коммунистов, живущих в Советском Союзе, продолжается в Испании. Тот, кто думал уйти от московского террора, отправившись добровольцем в Интернациональные бригады, находил своих палачей в Испании. Сталину не нужна была любая революция, его не интересовало "освобождение рабочего класса" и тому подобные вещи, ему была нужна его революция, такая, которая приводила к власти людей, послушных ему "как трупы".

Террор, "мясорубка", по выражению Хрущева, наносит серьезный ущерб советской внешней политике. Мир, глядя с изумлением на процессы, в которых осуждаются на смерть крупнейшие руководители государства, делает логический вывод о неизлечимой внутренней слабости этого государства. Уничтожение командного состава Красной армии подрывает доверие к ее боеспособности. В числе причин, объясняющих англо-французскую политику "умиротворения", было неверие в боевые возможности Красной армии.

Изменения, происходившие в Советском Союзе в тридцатые годы, успехи фашистских стран, находят свое отражение среди русских эмигрантов, в русской диаспоре. Прежде всего эмиграция вынуждена признать непреложный факт: надежды на гибель большевистского режима рухнули. На Западе не оказалось охотников на интервенцию, внутри страны сил для свержения режима не оказалось, не погиб он и от внутрипартийных свар и экономической разрухи. Признание этого факта логически влекло за собой у части эмиграции признание Советского Союза - Россией. Идеи сменовеховцев, евразийцев принимают форму движения за "возвращение на родину" И. Бунаков-Фондаминский, один из основателей и редакторов Современных записок и - вместе с Г. Федотовым - редактор Нового града, так излагал аргументы "возвращенцев": иностранная политика национализируется, то есть защищает национальные интересы, армия дисциплинируется, земельные владения укрепляются и в части становятся индивидуальными (эмигранты имели здесь в виду разрешение иметь приусадебный участок), школа реорганизуется и молодежь ставит вопросы о любви к семье и родине. И. Бунаков так резюмировал эти взгляды: "Под красным флагом СССР становится национальной Россией - надо возвращаться на Родину". Сам Бунаков утверждал: возвращаться не надо, ибо "обинтеллигентивая народ, большевистская власть неотвратимо готовит себе гибель". Созрев, развившись, молодежь начнет ставить "еще более важные вопросы - о личности, свободе и Боге. И тогда конфликт с большевистской идеократией станет неизбежным". И. Бунаков считал, что нет смысла возвращаться на родину, ибо скоро оттуда начнется новая эмиграция тех, кто захочет, додумать недодуманное, оформить осознанное и на чужой территории поставить центральную радиостанцию для посылки волн свободной мысли на родину".

Успехи фашистских держав вызывают противоречивую реакцию среди эмигрантов. Появляется тяга к национал-социалистским или фашистским идеям: корпоративное государство, сильная личность, вражда к демократии, шовинизм, антисемитизм. Но сознание, что гитлеровская Германия представляет собой угрозу России раскалывает эмигрантов на "оборонцев" - тех, кто считает, что в случае войны следует поддерживать Сталина, и на "пораженцев" - тех, кто считает, что свержение советского строя даже с помощью Гитлера является благом.

Зловещую роль играет в политической жизни эмиграции НКВД, достойный наследник ВЧК и ОГПУ. Вальтер Кривицкий вспоминает о разговоре с "Фурмановым, заведующим отделом контрразведки, занимающимся белой эмиграцией". В будущей истории эмиграции необходимо отвести немало места Фурманову, его предшественникам и преемникам. Операция "Трест" нанесла жесточайший удар по монархическому крылу эмиграции, по объединению офицеров - Российскому общевоинскому союзу (РОВС). Пронизав все эмигрантские организации, "органы" направляют особое внимание на те из них, которые ведут так называемую "активную" работу, засылая в Советский Союз диверсантов. "Активизм", который Георгий Федотов называет "безумным геройством слепцов", приводит к фактическому разгрому РОВСа, к тяжелым потерям, которые несет, созданный на съезде молодежных и студенческих эмигрантских организаций в 1930 году Национальный союз русской молодежи, позднее Национально-трудовой союз русских солидаристов (НТС). В 1930 году в Париже агенты ОГПУ похищают председателя РОВС генерала Кутепова. 35 лет спустя в Красной звезде была опубликована статья, припоминавшая заслуги "воспитанника Дзержинского" чекиста С. В. Пузицкого, который "блестяще провел операцию по аресту Кутепова..." В 1937 году в Париже был похищен заменивший Кутепова на посту председателя РОВСа генерал Миллер. Только тогда стало очевидным, что заместитель Кутепова и Миллера прославленный белый генерал Скоблин является агентом НКВД. Скоблин сумел скрыться, но была арестована его жена знаменитая исполнительница русских народных песен Надежда Плевицкая, умершая во французской тюрьме. Много позднее стало известно, что и она служила "органам". Московский театральный деятель вспоминает, что в середине 20-х годов певица стала проситься через своего старого антрепренера домой, но когда антрепренер явился Дзержинскому, тот не разрешил Плевицкой покинуть поста:

"Дзержинский знал-то, - пишет мемуарист, - чего не знал антрепренер...". И Плевицкая продолжала терзать измученные тоской эмигрантские души своей песней "Занесло тебя снегом, Россия..."

"Мясорубка" второй половины 30-х годов заставила эмигрантов еще раз "уточнить" свое отношение к родине. Углубляется раскол между теми, кто вопрос о Родине, о России рассматривает в плане моральном, и теми, кто его рассматривает в плане политическом. Г. Федотов пишет: "... Никогда нельзя простить того глубокого и страшного искажения народной души, какое ведет за собой /большевистский/ режим. В большей степени, чем проповедь материализма и безбожия, чем сознательное разрушение семьи, эта деморализация связана с необходимостью общей лжи и предательства, с проникновением политического сыска в самые недра народной жизни. Нужно лгать, чтобы жить, соучаствовать в предательстве, чтобы сохранить кусок хлеба". Среди тех, кто "мыслит политически", есть группировки, прежде всего правые, которые одобрительно относятся к сталинскому террору, избавляющему страну от коммунистов и евреев. "Возвращенцы" видят в успехах советского строительства свидетельство возрождения России, в терроре - необходимую борьбу с врагом. "Союз возвращения", действующий под высоким покровительством советского посольства в Париже, привлекает немало эмигрантской молодежи. Железный занавес отгородил эмиграцию от Советского Союза в 1929-30 гг. наглухо. Почти совсем прекратились выезды за границу из СССР, то есть и встречи с эмигрантами, газеты и журналы перестали публиковать, как было раньше, критические статьи об эмигрантских писателях. В 20-е годы такие статьи печатались, и хотя в них эмигрировавшие писатели "разоблачались", как реакционеры, и доказывалось, что, покинув родину, они потеряли талант, читатели могли хотя бы почерпнуть информацию о существовании литературы на чужбине. С начала 30-х годов эмиграции как бы не существовало. Так, лишь после смерти Сталина стали доходить в Советский Союз слухи о писателе Набокове. В 1929 году Вера Инбер, прощаясь с Парижем перед отъездом домой, писала другу: "Через год ли, два ли, или через век свидимся едва ли, милый человек. По различным тропкам нас судьба ведет: ты - продукт Европы, я - наоборот". Молодые эмигранты стремившиеся в "Союз возвращения" хотели быть "наоборот". Но их сразу же предупреждали: возвращение на родину необходимо заслужить. Одним предлагали поехать сражаться в Испанию, другим давали иные задания. Активный деятель "возвращенческого движения" Сергей Эфрон, муж Марины Цветаевой, направляет своего знакомого в Испанию "к товарищу Орлову", 134 который оказывается главным представителем НКВД в Испании. Когда Игнатий Раис, видный советский разведчик, порывает в 1937 году "со Сталиным и сталинизмом" ("Назад к Ленину, его учению и делу", пишет он в письме генеральному секретарю), в Париж приходит приказ ликвидировать предателя. Сергей Эфрон и несколько кандидатов на "возвращенцев" выполняют приказ: изрешеченное пулями тело Раиса находят возле Лозанны. Эфрон "возвращается" на родину, где его ждут тюрьма и смерть.

В 1938-39 годах эмиграция выбирает между Сталиным и Гитлером. Большая ее часть выбирает Сталина: и потому, что он воплощает Россию, и потому, что Гитлер кажется хуже. Но те, кто выбирают Гитлера, после его поражения в войне обнаруживают родство двух тоталитаризмов и перебегают из гитлеровского в коммунистический лагерь без колебания. Часть из них возвращается в Москву, где находят теплый прием. Фюрер Российской фашистской партии Константин Родзаевский, сдавшийся в 1945 году советским властям в Харбине, с безграничной наивностью покаялся в письме Сталину: "Ложный принцип "освобождения Родины от еврейского коммунизма любой ценой" предопределил мою роковую ошибку - неправильную генеральную линию РФП во время германо-советской войны... Я выпустил обращение к Неизвестному Вождю, в котором призывал сильные элементы внутри СССР для спасения миллионов русских жизней выдвинуть какого-нибудь командира X, "Неизвестного Вождя", способного свергнуть "еврейскую власть" и создать Новую Россию. Я не замечал, что таким Неизвестным Вождем волею судьбы, своего гения и миллионов трудящихся масс становится вождь народов, товарищ И. В. Сталин".

Историки не перестанут гадать, чьей "волей" стал Сталин "вождем народов". Но все согласны с тем, что в конце 30-х годов строительство социализма в Советском Союзе было завершено.

В феврале 1938 года в Москве состоялся третий и последний "большой процесс", завершавший период "ежовщины". Это был самый знаменитый из процессов, ибо судили "любимца партии" Бухарина, последнего из ленинских соратников, судили и Ягоду, верного сталинского палача, знавшего слишком много секретов. Третий московский процесс завершал период строительства социализма. Публикация в сентябре 1938 года Истории всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс начинала новую эпоху.

Социалистическое тоталитарное государство получило свою библию.

Было завершено создание общества, в котором человек цели ком - тотально - зависел от государства: государство давало ему пищу телесную и пищу духовную. И нигде больше не смел он получать ни телесной, ни духовной пищи. Даже память была отобрана у него. История стала важнейшим орудием обесчеловечения человека.

В декабре 1938 года Берия заменил на посту наркома внутренних дел Ежова. Это был сигнал: очередной шок подходил к концу. "Либерал" пришел на смену кровавому палачу. Начиналась спокойная жизнь. Страна на всех парах шла к войне.

Глава седьмая

К началу 1939 г. волна массового террора спала. Кровавого карлика Ежова сменил на посту наркомвнудел Берия, прибывший из Грузии. Теперь репрессии приняли обычную рутинную форму. Берия использовал аппарат НКВД не только для усиления своего влияния в руководстве партии, но и для более целеустремленной эксплуатации заключенных, ссыльных поселенцев и вольнонаемных рабочих и служащих.

Поскольку правительство СССР не публикует официальных данных о количестве заключенных, приходится пользоваться данными приблизительными.

Наиболее осторожные и консервативные в своих оценках исследователи на Западе полагают, что к началу советско-германской войны население лагерей уменьшилось с 8 млн. (1939) до 6,6 млн. (1940). Уменьшение произошло за счет смертности. Большинство из арестованных в 1937-1938 гг. не выдерживали лагерного режима более 2-3 лет. Правда, в советских концентрационных лагерях не было "душегубок", газовых камер, крематориев, как в гитлеровских лагерях массового уничтожения. Конвейер смерти был более примитивным из-за отсталой технологии. Здесь просто расстреливали, замаривали голодом, болезнями, непосильной работой и унижениями.

ГУЛаг, описанный А. И. Солженицыным и другими отечественными и зарубежными авторами был, хотя и важнейшей, но лишь частью чудовищного государства в государстве - НКВД. В систему народного комиссариата внутренних дел входили, помимо лагерей, лаборатории-тюрьмы, промышленные предприятия, управления по строительству каналов, туннелей, шоссейных и железных дорог и пр.

НКВД занимал важное место в экономике Советского Союза. Располагая самой дешевой в мире рабочей силой - заключенными, НКВД был одним из краеугольных камней советской экономической системы. Подтверждение тому мы находим в официальных советских документах. Согласно государственному плану развития народного хозяйства СССР на 1941 год, 17 НКВД обеспечивал 50% заготовок и вывоза леса на Дальнем Востоке, в Карело-Финской АССР и в Коми АССР, более трети в Архангельской и Мурманской областях, от одной пятой до одной четвертой в Ярославской, Горьковской, Молотовской, Свердловской областях и в Краснодарском крае. НКВД занимался также заготовкой и вывозкой леса еще в 32 областях, автономных и союзных республиках.

Предприятия НКВД производили кирпич в Хабаровском крае, на Ухте добывали нефть (план 1941 г. - 250 тыс. т). Заключенные выдавали 40% общесоюзной добычи хромитовой руды (150 тыс. из 370 тыс. т).

В системе НКВД производился также цемент, заготавливалась и сплавлялась деловая древесина, строились буксирные винтовые пароходы и металлические морские катера, баржи, автотракторные прицепы, скреперы, тяжелые грейдеры, катки, а также производились сельскохозяйственные орудия, мебель, бельевой трикотаж, чулочно-носочные изделия, обувь и пр. Из других источников мы знаем об использовании заключенных на урановых и угольных шахтах и на золотых приисках.

Но наиболее полное представление о месте НКВД в советской экономике можно получить из плана капитальных работ на 1941 год. Их общий объем выражался в сумме 37,650 млн. рублей (без наркомата обороны, военно-морского флота и путей сообщения). На долю Наркомвнудела приходилось 6,810 млн. рублей или 18%, значительно больше, чем на долю любого другого наркомата. Из предназначенных к вводу в действие в 1941 г. объектов общей стоимостью в 31,165 млн. рублей на долю НКВД приходилось 3,860 млн. рублей или более 12%.

Учитывая, что капиталовооруженность (орудия труда, механизмы) заключенных была несопоставимо ниже по сравнению со свободными рабочими, можно уверенно сказать, что процент принудительного труда, применявшегося в Советском Союзе накануне войны с Германией, был выше 20%. Даже из скудных сведений о заработной плате в одном из управлений НКВД, а именно, в Главном управлении по строительству шоссейных дорог (Гушоссдор), видно, что средняя годовая заработная плата рабочих этого управления была в два раза ниже зарплаты рабочих промышленных предприятий других наркоматов (2 424 рубля против 4 700 рублей) .

По далеко не полным данным распределение рабской силы в 1941 году было следующим:

        на горношахтных работах                    1,0 млн.
        поставка зэков по договорам предприятиям   1,0 млн.
        строительные работы                        3,5 млн.
        сооружение и обслуживание лагерей,
            изготовление лагерного инвентаря       0,6 млн. 
        лесоповал                                  0,4 млн.
        сельское хозяйство                         0,2 млн.
 

Но, повторяем, сведения эти далеко не полные.

Таким образом, в руках НКВД сконцентрировалась невиданная

экономическая, административная и политическая власть. Даже партийный аппарат, не говоря уже о государственном, оказался в той или иной степени под контролем.

На "свободных" предприятиях дело шло своим чередом. Процветала штурмовщина, т. е. план, не выполненный в первые две декады месяца, старались выполнить при помощи "штурма" в последнюю декаду. Впрочем, такой стиль работы сохранился на многих советских предприятиях и поныне.

Часто из-за не вовремя поданного сырья или полуфабрикатов предприятия останавливались. Например, в Ленинграде в 1940 г. на заводах тяжелого машиностроения простои составили около полутора миллиона человеко-часов.

Поиски виноватых были практически бесплодными, ибо виноватыми были не Икс, Игрек, Зет, а порочная система планирования и партийного руководства в общенациональном масштабе.

Не будучи в состоянии нормальными методами справиться с бесхозяйственностью, штурмовщиной, прогулами и пьянством, государство декретировало в июне и июле 1940 г. ряд антирабочих законов. Еще в 1938 году были введены трудовые книжки, которые фактически прикрепляли рабочих к определенному предприятию. Книжки хранились в отделе кадров, и без их предъявления нельзя было поступить на работу. 26 июня 1940 г. был издан указ об увеличении продолжительности рабочего дня с 6-7 часов до 8, шестидневная неделя была заменена семидневной. Переход рабочих с одного предприятия на другое без разрешения был запрещен. За прогулы и опоздания угрожали наказания, начиная от штрафа и кончая тюремным заключением. В июле 1940 года был издан указ о запрещении самовольного ухода с работы комбайнерам и трактористам.

В октябре 1940 г. была образована система государственных трудовых резервов, куда вовлекалась молодежь начиная с 14 лет. За побег из фабрично-заводского училища детям грозило наказание до полугода тюремного заключения.