Записки заурядного человеконенавистника

10. Об авторах и их книгах.

10.1. Виктор Суворов.

Книга Виктора Суворова "Самоубийство" примечательна тем, что автор в ней наконец-то упомянул евреев и педерастов. Рискованный ход! Впрочем, всемирная известность уже достигнута. Если судить по фразе про дьявола ("..."), наш величайший баталист наконец-то прочел "Протоколы красных мудрецов" Григория Климова -- тоже знаменитого разоблачителя. * * * Суворов о "Майн кампфе": "Если эта книга против нас, против нашего народа, против нашей страны, так дайте же мне ее! Прочи- тав эту гадость, ни один нормальный человек гитлеровцем стать не может -- он станет более злым антигитлеровцем." (гл. 4.2) От советских граждан, по мнению Суворова, эту книгу скрывали потому, что из нее вовсе не следовало, что Гитлер нападет на СССР, а следовало, что Гитлер нападет на Францию, облегчая для Сталина захват Европы. У Суворова: "Земли на Востоке -- это не ближайшая задача, а перспектива на грядущие века. Этого мнения придерживал- ся не только Гитлер, но и всё его ближайшее окружение." (гл. 4. 10) Надо быть законченным бессовестным демагогом, чтобы ставить в вину властям СССР сокрытие "Майн кампфа" от советских граждан. Причина запрета на эту книгу -- вовсе не в том, что "дранг нах остен" там упоминается лишь мельком, а в первую очередь в ее зажигательном антисемитизме. Если ты не очень искушенный человек, то после чтения "Майн кампфа" трудно не стать махровым "жидо- едом". Подумать только: а ведь кто-то имеет наглость заявлять что при советской власти антисемитизм был официальной политикой! Ладно, процитирую я (мне не тяжело): "Сама судьба указует нам перстом. Выдав Россию в руки больше- визма, судьба лишила русский народ той интеллигенции, на которой до сих пор держалось ее государственное существование и которая одна только служила залогом известной прочности государства. Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам -- превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы, действуя внутри более низкой расы. Именно так были созданы многие могущественные государства на земле. Не раз в истории мы видели, как народы более низкой культуры, во главе которых в качестве организаторов стояли германцы, превращались в могущественные государства и затем держались прочно на ногах, пока сохранялось расовое ядро германцев. В течение столетий Россия жила за счет именно германского ядра в ее высших слоях населения. Теперь это ядро истреблено полностью и до конца. Место германцев заняли евреи. Но как русские не могут своими собственными силами скинуть ярмо евреев, так и одни евреи не в силах надолго держать в своем подчинении это громадное государство. Сами евреи отнюдь не явля- ются элементом организации, а скорее ферментом дезорганизации. Это гигантское восточное государство неизбежно обречено на гибель. К этому созрели уже все предпосылки. Конец еврейского господства в России будет также концом России как государства. Судьба предназначила нам быть свидетелем такой катастрофы, которая лучше, чем что бы то ни было, подтвердит безусловно правильность нашей расовой теории." ("Майн кампф", ч. II, гл. XIV) "Нельзя ведь забывать и того факта, что правители современной России это -- запятнавшие себя кровью низкие преступники, это -- накипь человеческая, которая воспользовалась благоприятным для нее стечением трагических обстоятельств, захватила врасплох громадное государство, произвела дикую кровавую расправу над миллионами передовых интеллигентных людей, фактически истребила интеллигенцию и теперь, вот уже скоро десять лет, осуществляет самую жестокую тиранию, какую когда-либо только знала история. Нельзя далее забывать и то обстоятельство, что эти владыки являются выходцами из того народа, черты которого представляют смесь зверской жестокости и непостижимой лживости, и что эти господа ныне больше чем когда бы то ни было считают себя призванными осчастливить весь мир своим кровавым господством." (Там же.) "Ближайшей приманкой для большевизма в нынешнее время как раз и является Германия. Чтобы еще раз вырвать наш народ из змеиных объятий интернационального еврейства, нужно, чтобы наша молодая идея сумела разбудить все силы нации и внушить ей сознание великой миссии, ожидающей нас. Только в этом случае мы сможем спасти свой народ от окончательного заражения нашей крови. Только тогда мы сумеем пробудить те силы, которые надолго дадут нам гарантию против повторения постигших нас катастроф. В свете таких целей чистейшим безумием было бы вступать в союз с державой, во главе которой стоят смертельные враги всей нашей будущности. Как в самом деле можем мы освободить наш собственный народ от этих ядовитых объятий, если мы сами полезем в эти объятия. Как в самом деле можем мы освободить немецких рабочих от большевистских влияний, как можем мы убедить их в том, что большевизм есть проклятие и преступление против всего человечества, если бы мы сами стали вступать в союз с большевистскими организациями, этим исчадием ада, и тем самым в основном признали бы эти организации. Как в самом деле стали бы мы потом осуждать рядового человека из массы за его симпатии к большевистским взглядам, если бы руководители нашего государства сами избрали себе в качестве союзников представителей большевистского мировоззрения." "Чтобы провести успешную борьбу против еврейских попыток большевизации всего мира, мы должны прежде всего занять ясную позицию по отношению к Советской России. Нельзя побороть дьявола с помощью Вельзевула. (Там же.) "Я признаюсь открыто, что уже в довоенное время я считал, что Германия поступила бы гораздо более правильно, если бы, отказав- шись от бессмысленной колониальной политики, от создания военного флота и усиления своей мировой торговли, она вступила в союз с Англией против России. Если бы мы вовремя сумели отказаться от попыток завоевать себе универсальное влияние и сосредоточились на энергичной политике завоевания новых земель на европейском континенте, это принесло бы нам только пользу." (Там же) Ну что можно после этого сказать про Суворова? Только назвать его несколькими нехорошими словами. * * * Об указании Гитлером в "Майн кампф" необходимости "натиска на восток": "Он сам себе построил мышеловку. Открыто объявив о своем намерении идти на Восток, он сделал врагами всех, кто восточнее (...) Одна фраза в книге превращала Гитлера в пугало для всех его восточных соседей. И это никак не свидетельствует в пользу выдаю- щихся умственных способностей бывшего красноармейца." (гл. 4.10) Нашел, чем попрекнуть Гитлера: правдивостью. Если правдивый, значит, дурак. Ничем не брезгует наш обличитель, лишь бы швырнуть в фюрера. Любопытно: эта вера в написанное слово, этот суворов- ский буквализм -- напускной (на время швыряния в Гитлера) или же представляет собой особенность его мышления? Я полагаю, что ни то, ни другое, а третье: несознаваемая склонность менять основа- ния своих рассуждений в зависимости от настроения и намерений. Не будь у Суворова намерения выставить Гитлера шустрым дураком ради собственной вящей славы великого разоблачителя, Суворов наверняка согласился бы, что Гитлеру легко было представить свои слова о движении на восток как всего лишь рассмотрение одного из возможных вариантов, который в период написания "Майн кампфа" напрашивался, а потом почти перестал напрашиваться, поскольку открылись и другие перспективы. * * * У меня есть подозрение, что восхваление Сталина нужно Суворову не только для того, чтобы выделиться необычностью подхода, но также чтобы компенсировать ущерб, якобы нанесенный им России обвинением "советского режима" в подготовке нападения на Европу в 1941-м. Мол, намерение было, конечно, не хорошее, но зато как непревзойденно гениально готовились к его реализации! Да, похоже, что гениально. Только зачем для доказательства сталинской гени- альности тюкать Гитлера? Он тоже был гений, но в другом. Но, может, для автора это еще один способ отличиться: если Гитлера хоть и клянут, но втайне считают гением и даже чуть ли не магом, то можно возбудить широкое любопытство, доказывая, что он довольно-таки большой дурак. Да, в Германии вообще и в ее вооруженных силах в частности было много глупого и слабого. Но ведь было также много разумного и сильного! Но если показать одно лишь глупое и слабое, пусть и правдиво, впечатление будет кошмарным. На кого при этом работает Суворов? На Россию? Нет, разве что на Англию (см.: "Прости, Британия!"). * * * У Суворова: "Он выдвигает идею строить железнодорожные линии с шириной колеи не полтора метра, а четыре. Не надо быть инжене- ром-путейцем, чтобы оценить глубину глупости такого начинания. (...) Одно дело -- строить такую магистраль в степи (но зачем она там нужна?), а другое -- в густонаселенной Европе с ее многочис- ленными городами, реками, горами, подъемами, спусками, дамбами и насыпями. Стоит всего лишь прикинуть изгиб такой дороги и рас- считать радиус, и глупость высветится сама собой." (Стр. 80) Читать эту задорную критику противно: работа не вышла за стадию эскизного проектирования, экономический эффект еще не просчитан, а дилетанту-железнодорожнику Суворову уже совершенно ясно, что это глупость. А строить автострады в густонаселенной Европе "с ее многочисленными городами, реками, горами, подъемами, спусками и т. п." и гонять по ней автофургоны с прицепами -- не такая же "глупость"? Кстати, автострады -- тоже идея Гитлера. * * * У Суворова: "Чтобы решать, нужно знать. Как же принимать реше- ния, не зная обстановки? Для нас это невозможно, но в Гитлеров- ской Германии было все возможно. Гитлер принимал решения не на основе изучения и оценки ситуации, а просто так, не тратя времени на размышления." (гл. 6.2) Как же "не тратя времени", если он после обеда обычно занимался "непонятно чем"? У Шпеера: "Ни у кого из присутствующих на оперативных совеща- ниях не вызывала возмущения манера Гитлера принимать решения по наитию. Он не брал в расчет ни анализа военного положения, ни потребностей войск в боевой технике, обмундировании и продоволь- ствии и никогда не поручал группам экспертов со всех сторон рас- смотреть наши наступательные планы, а также возможные контрмеры противника." (стр. 415) Сейчас легко говорить: Гитлер принимал ошибочные решения. Но представлялись ли они такими же ошибочными в то время, в которое принимались? Да, некоторым представлялись, но всякое решение имеет своих критиков. Далее, правильность решения может проявля- ться в том, что при его реализации нужный результат достижим всего лишь с большей вероятностью, чем при реализации других ре- шений, а вовсе не гарантирован. Если этот результат не окажется достигнутым, решение не перестанет быть правильным. Но его критики, конечно, воспрянут. Иррациональность военных решений Гитлера не есть их безусловный недостаток: рациональные решения -- это такие, которые могут быть предвидены противником, а если так, то зачем они нужны? Конечно, иногда даже легко прогнозируемые противником действия остаются самыми выгодными, так ведь и иррациональный метод принятия решений иногда хотя бы случайно дает тот же результат, что и рациональный. Военный стиль Гитлера -- это внезапность, массированность, стремительность, использование морального фактора. Моральному фактору Гитлеру придавал огромное значение. Моральный фактор -- то, что он хорошо понимал, с чем умел работать. Отсюда пренебре- жение к материальным обстоятельствам, к точному сопоставлению сил, к уяснению деталей обстановки. Если стиль Гитлера был плох, то как удалось при такой отвратительной организации военного управления, таких ничтожных танках и таких ограниченных материальных ресурсах, как это убедительно показывает Суворов, захватить большую часть Западной Европы, дойти за несколько месяцев до самой Москвы, а еще через год даже и до Кавказа? * * * Гитлер освоил один политический метод (роль вождя-оратора, переживающего откровения и будоражащего соратников) и далее использовал его: где-то удачно, а где-то и нет. Этим методом он владел превосходно, но для решения некоторых задач метод подходил не вполне. Но в чем виноват при этом Гитлер? Лишь в том, что освоил только один метод. Но вы сами попробуйте освоить хотя бы один. Сталину партию сделали горлопаны -- Ленин, Троцкий, Бухарин и др. Сталину было в какой среде заниматься расстановкой кадров. Гитлер же сделал себе партию сам (до его вступления в нее она состояла из 6 человек). Поэтому он мог расти политически только в качестве горлопана, завлекателя людей. А развить в себе сразу два сложных таланта -- и ораторский, и аппаратный -- это очень непросто. Кстати, Борман -- это Сталин при Гитлере. Корректно ли утверждать что использованный Гитлером метод ораторского харизматического вождизма не эффективен? Отнюдь. Он довольно эффективен -- и в случае с Гитлером, и во многих других. Но он, конечно, имеет уязвимые места. Метод телевизионного позерства пришел ему на смену лишь потому, что телевидение "вошло в каждый дом". Способность заводить толпу ораторствованием стала ненужной. Гораздо важнее стало хорошо смотреться на экране. Ну, может быть, еще и гладко сказать экспромтом несколько малосодержательных, но правильных слов в телекамеру. Или незаметно прочесть их с монитора. Или повторить подсказанное через скрытый наушник. А если не получится, так ведь сцену можно легко повторить, а то и вовсе синтезировать. Сейчас нужна уже не "Психология толпы", а "Психология телевизионной аудитории". Кстати, у телевизионного метода тоже есть уязвимые места. В частности, при опоре на этот метод политические деятели сбиваются на ложь еще быстрее, чем раньше, -- потому что телевизионные картинки можно легко подбирать и править, а выглядеть они будут все равно убедительно. Первая заповедь вождя телевизионной эры: по телевизору всё должно выглядеть хорошо. Вторая заповедь: телевизор должен развлекать сограждан до полного отключения у них способности здраво мыслить. * * * Придираться к "Застольным разговорам Гитлера" -- это и вовсе низко. Если бы записывавший их Пикер отличался более глубоким умом, он бы пропускал некоторые сильно сомнительные высказывания Гитлера. А поскольку он их записывал, то либо он был простаком и невеждой, либо стремился скомпрометировать фюрера, а если так, то нет смысла серьезно относиться к его записям. Если бы Гитлер мог редактировать эти записи, он, возможно, и сам бы выправил или выбросил некоторые места. Всякий человек в своих отредакти- рованных записях предстает более умным, чем в своих мимоходных высказываниях. Гитлер верил в свои откровения (а как было не верить, если они одно время давали превосходные политические результаты?!), а потому среди почитателей не стеснялся говорить то, что приходило ему на ум. Но ведь он не брался писать псевдонаучные книги и не требовал принимать свои гипотезы в качестве истин! Если человек, разговорившись в узком кругу, высказал смелую гипотезу (может, даже шутя, иронизируя или утрируя), то даже недоброжелательному критику, если он корректен, не пристало цепляться к каждому произнесенному слову. И чем бред, высказанный Гитлером, лучше бреда, высказанного некоторыми в целом приличными учеными? И неужели великому человеку не пристало ошибаться хоть в чем бы то ни было? Да и ошибки ли это? Может, это всего лишь недооформлен- ные великие идеи, и Пикер вовсе не плохо делал, что записывал их так, как слышал, только надо иметь в виду, что он по сути фиксировал чужие черновики. * * * Виктор Суворов цитирует Генри Пикера, цитирующего Адольфа Гитлера: "Моя мать была простой женщиной, но она подарила немец- кому народу великого сына." ("Застольные разговоры Гитлера", 10.3.1942). Я собираюсь с силами и лезу в первоисточник: "Женщина может любить гораздо сильнее мужчины. Интеллект в ее жизни вообще не играет никакой роли. По сравнению с дамами-интеллектуалками моя мать, конечно же, проигрывала. Она жила ради мужа и детей. И в обществе наших образованных женщин ей пришлось бы нелегко, но: она подарила немецкому народу великого сына." Выводы: во-первых, переврал цитату, во-вторых, вырвал ее из "смягчающего" контекста. И кстати, разве Гитлер -- не "великий сын"? Или ему следовало думать о себе как о серости, вознесенной волею случая, или вовсе помалкивать о том, что думает, а то даже и отзываться о себе -- для маскировки -- на манер "собаки Диогена"? Конечно, я тоже иногда искажаю цитаты. К примеру, передирая из Суворова в свою книгу про вождей цитату из Риббентропа, цитирую- щего Гитлера, я написал так: "Сталин -- это именно тот крупный противник, который ему противостоит в мировоззренческом, так и в военном отношении. Если тот когда-нибудь попадет в его руки, он окажет ему все свое уважение..." У Суворова стояло несколько иное: "Сталин -- это именно тот крупный противник, которого он имеет в мировоззренческом, так и в военном отношении." Основание для моей замены -- не просто дурной стиль, но еще и возможность гомосексуальной интерпретации приведенной фразы. Но у меня есть оправдание: не исключено, что немецкий оригинал вовсе не был так плох, а переводчик допустил небрежность. Но теперь я вижу, как опасно заимствовать цитаты у Суворова: надо обязательно сверяться по первоисточникам (немецким?!), а то позора не оберешься. Только где мне эти превоисточники брать? По поводу заявлений Гитлера о своей гениальности. Это была часть его политического (и творческого) метода: "взвинчивать" себя, чтобы заставить свой мозг творить в гениальном режиме. * * * По поводу богемной лени Гитлера: "Государство Гитлера -- пира- мида. Каждый считает, что за него думают вышестоящие. А венчает пирамиду ленивый болтун, у которого много времени на безделье, но нет времени думать и работать." (Стр. 119) В подкрепление -- цитата из Шпеера (стр. 195): "... но, уже начиная со следующего непосредственно за встречами обеда он. можно сказать, впустую тратил время вплоть до наступления вечера..." Но как же работа подсознания?! Она -- не в счет?! А астральные битвы? Я в них не очень-то верю, но вдруг что-нибудь в этом роде действительно имеет место! Далее, чередование вспышек активности с длительными периодами расслабления -- не признак ли гениальности? Кстати, я и сам -- не большой любитель корпеть. А приходится... * * * По поводу "бесноватости" Гитлера. Он работал зачастую на износ, хотя некоторые и считали его бездельником. Его огромная работа проходила внутренне, тогда как обычно считают работой только что-нибудь, вроде укладывания в стену кирпичей, в крайнем случае -- кропания поверхностных книжек. Вдобавок, в отличие от многих известных политиканов, он чувствовал ответственность за то, что делал. Оттого-то он и износился скоро настолько, что стали трястись руки. * * * Суворов: "О личной жизни Сталина мы знаем мало. Но одна деталь делает его непохожим на Гитлера, Ежова и Ленина. У Сталина было два сына и дочь. Это свидетельство того, что в половом отношении он был нормальным человеком. А Гитлер, Ленин и Ежов -- педе- расты." (гл. 5.2) Очень хочется надеяться, что те, кто остались в ГРУ, рассуждают несколько более корректно. Наличие у мужчины детей еще не доказа- тельство того, что он не гомосексуалист (и что он вообще нормален в половом отношении): к примеру, Оскар Уайлд завел себе не толь- ко детей, но даже и жену, хотя он был матерый гомик, четко при- знавшийся в этом сам. Может быть, Гитлер и имел гомосексуальные грехи, но все-таки он, надо думать, считал их грехами, если "голубых" при его правлении сажали в концлагеря. И кстати, по некоторым сведениям, у Гитлера была дочь (не помню, от кого), а у Ленина был сын (от Инессы Арманд; или у Инессы -- от Ленина?). * * * О министерстве пропаганды. "Если бы Геббельс был умным чело- веком, то мерзкое слово 'пропаганда' он должен был изъять, растоптать и сокрушить. Свое заведение он должен был бы назвать министерством объективной информации или чем-то в этом роде. Обманщик, который сам себя называет обманщиком. Есть глупый обманщик." И т. д. (гл. 8.6)"Заведение" Геббельса названо точным словом, а Суворову в этом видится почему-то глупость. Возможно, Суворов путает пропаганду с демагогией. Пропаганде, чтобы быть эффективной, вовсе не обязательно быть лживой. В крайнем случае можно говорить не всю правду и по-особому расставлять в правде акценты. И вообще, с чего он взял, что слово "пропаганда" имеет безусловный "отрицательный" оттенок -- как, скажем, слова "шпион" и "предательство"? * * * Суворов цитирует Шпеера: "Гитлер предпочитал назначать на руко- водящие посты дилетантов." ("Воспоминания", стр. 277) Это, оказы- вается, плохо. Надо опытных профессионалов. Правда, молодой архи- тектор Шпеер на посту министра вооружения и боеприпасов -- тоже дилетант. Там же (стр. 277): "Я был типичным человеком со стороны как для вооруженных сил, так и для партии и экономических струк- тур и никогда в жизни не держал в руках не только армейской винтовки -- я не служил в армии -- но и охотничьего ружья." При этом никто, вроде бы, не отрицает выдающейся роли Шпеера в организации немецкого "war effort". Из предисловия Н. Яковлева к "Воспоминаниям" Шпеера: "Он, безусловно, продлил сопротивление Германии, ибо сумел подвести эффективный военно-экономический фундамент под нередко химерические цели режима." Когда же Суворов ведет речь о дилетантах Сталина, они уже называются выдвиженцами. "Именно он, выдвиженец, творил чудеса. Именно сталинские выдви- женцы совершали рывки из провалов и поражений к ослепительным победам." (гл. 8.5) Можно подумать, выдвиженцы Гитлера -- Альберт Шпеер, Вернер фон Браун, Вальтер Шелленберг и пр. -- чудес не творили. * * * Если боец A сильнее бойца B, это вовсе не означает, что A не- пременно победит B. Это всего лишь означает, что если бы была серия стычек между A и B, то A побеждал бы B более чем в половине случаев не-ничейного исхода. То есть, в некоторых случаях побеждал бы и B. Был ли у Гитлера шанс победить Сталина в 1941-м или хотя бы в 1942-м году? В указанном выше смысле -- конечно, был. И не такой уж маленький. По крайней мере, Сталину он в то время маленьким наверняка не казался. * * * Гитлер бросил свою нацию на коммунистическую амбразуру -- и бросился на эту амбразуру сам. Нацизм возник как в основном антикоммунистическое движение и эту свою "историческую миссию" он в значительной части выполнил: замедлил наступление большевиков на Европу и на остальной мир. Поэтому надо четко признать: либо захват Сталиным Европы не причинил бы большого вреда Европе, России, человечеству, либо от Гитлера была некото- рая польза. Я же не требую признать Гитлера хорошим: признайте только, что от него была польза. Может быть, даже более значи- тельная, чем причиненный им вред. Нет спора, он сделал свою работу слишком кроваво. Так ведь сколько людей ему мешало ее делать! Отчаянный смельчак Гитлер ввязался в драку с могучим и опытным Сталиным, не имея по сути ни танков, ни самолетов, и так накосты- лял Дяде Джо, что тот драпал до самого Кавказа. Но почему-то в случае с Гитлером никто не хочет петь песню "безумству храбрых". Нет, он просто дурак и псих. Мог ведь, к примеру, хотя бы лет семь помучить свой народ военными приготовлениями на уровне сталинских. Человечество, чтобы не скатываться к чудовищным крайностям, должно быть устроено противовесно. Гитлер оказался противовесом Сталину. В придачу, он невольно поспособствовал тому, что после падения Третьего Рейха мир пришел к другой противовесной системе, которая сносно просуществовала полвека, предохраняя человечество от больших войн. * * * Важнейший вопрос: кто из главных героев книжки Суворова кретин, а кто -- нет? Моя гипотеза: кретины -- все (но каждый по-своему), только одним кретинам их кретинизм сошел с рук, а другим не сошел. Ну, не то чтобы они были кретины законченного типа (по сути, они даже не были дураками), но какие-то ограниченные умники: что-то неплохо соображали в узком диапазоне проблем, а вне этого диапазона городили чудовищную чепуху. Основная стратегическая идея Гитлера: брать на испуг, блефо- вать, давить противнику на психику чередой своих успехов. Основ- ное оружие Гитлера -- его яркая и почти неопровержимая идеология, обеспечивавшая ему пылких сторонников во всех частях света, где обитают люди с белой кожей. Основная стратегическая ошибка Гитлера -- отказ от инкорпори- рования в свою империю (на правах младших, но почти равных) народов тех стран, которые были захвачены на востоке и юге Европы. Если бы он в Польше, Беларуси, Сербии, на Украине и т. д. создавал сравнительно автономные и перспективные "режимы", обещал покоренным массам "светлое будущее", заботился о новых гражданах своей империи, он бы СМЯЛ большевиков еще в 1941-м году, в крайнем случае добил бы их в 1942-м. Правда, он перестал бы тогда быть "коричневой чумой", и оказаться в его империи в качестве "ассоциированного народа" стало бы не очень страшно. Кстати, гипотеза: не подталкивали ли Гитлера к губительным для него жестокостям британские и советские агенты? Один из фактов в ее пользу у меня уже есть: США препятствовали иммиграции европей- ских евреев, спасавшихся от нацистов. Еще факт: большевики не подписывали какой-то там конвенции о снисходительном отношении к военнопленным. * * * Мне на Гитлере свет клином не сошелся: я могу защищать и Геббельса. По большому счету, мне не Гитлер ценен, а принцип справедливости и принцип правды. Гитлер -- всего лишь яркий повод для препирательства. * * * Выводы. 1. Мой любимый автор очень любит позаниматься демагогией. К примеру, одну и ту же черту он может представить у одного человека как достоинство, у другого -- как недостаток. Вообще говоря, оно так иногда и бывает, но не в рассматриваемых Суворовым случаях. 2. Я начинаю подозревать, что он и в самом деле не страстный бескомпромиссный исследователь, который был вынужден бежать на Запад, чтобы сообщить человечеству раскрытую им страшную тайну, а всего лишь выскочка не без способностей, который жаден до славы и всяких других благ и готов ради них пропа- гандировать любую правдоподобную идею, лишь бы скандал был погромче. Конечно, это довольно огорчительно, когда у любимого автора обнаруживаешь явную чушь. И это помимо многократного пережевы- вания им своих исторических открытий (хорошо еще если с примесью каких-то новых соображений или фактов), но ведь человекам невозможно без недостатков никак.

10.2. Владимир Буковский.

В своей книге "Московский процесс" (1996, изд. "Русская мысль" в Париже и какой-то "МИК" в Москве, тираж не указан) Буковский многословно жалуется на то, что ни в России, ни на Западе никто не хочет разоблачать преступления КПСС, даже "международные" (тайное финансирование компартий, подготовку диверсантов и т.п.). Либеральные газеты -- и те не желают печатать обличительные материалы. "Одни не хотят знать, потому что это уже прошлое, другие -- потому что еще не прошлое. Раньше знать боялись: коммунизм был слишком силен; теперь он слишком слаб, а стало быть, и знать не нужно." (Гл. I, 1) Мечта Буковского устроить Нюрнбергский процесс над верхушкой КПСС остается несбыточной. Бедняга воображает себя рыцарем, в одиночку сражающимся с чудовищем. Неужели это всего лишь наивность, а не красивая поза, принимаемая в утилитарных целях? Специалист по антисоветизму Буковский оказался невостребованным, ненужным, а переквалифици- роваться в его возрасте уже как-то трудновато. Он -- Джон Рэмбо идеологического фронта "холодной войны", выброшенный за ненадоб- ностью. Между тем, причины безразличия к "преступлениям" КПСС представ- ляются вполне очевидными: 1. В то время, когда КПСС совершала свои международные "преступления", ее западные противники занимались в основном тем же самым. 2. Многие из деятелей, совершавших эти "преступления", не только живы, но еще и пребывают на высоких должностях (только уже в качестве либералов и западников). 3. На высоких должностях пребывают (тоже в качестве либералов и западников) дети и внуки совершавших "преступления". 4. Несмотря на "преступления" КПСС, в Советском Союзе вполне можно было жить, тогда как в нынешней России приходится, мягко говоря, тяжело, так что напоминание о "преступлениях" вызывает у очень многих иронию, а также неприязнь к разоблачителям. 5. В процессе "свержения" КПСС и сразу после этого насовершали таких преступлений, по сравнению с которыми "преступления" КПСС кажутся мелочью. 6. "Преступления" КПСС -- это нормальные средства борьбы, которые применялись, применяются и будут применяться, поэтому если их разоблачать под девизом "это не должно повториться", то обязательно нарвешься на обвинение в глупости и лицемерии. Но нашему закорузлому антисоветчику некуда деть свой пафос и свои "материалы", и потому он все-таки строчит свою разоблачи- тельную книжку и даже пробивает ее в печать. Характерен состав лиц, посодействовавших публикации: Александр Солженицын, Маргарет Тэтчер, Олег Гордиевский, Виктор Суворов, Леонид Финкельштейн, а также некий Илья Ройтман (финансовое участие). Не буду опус- каться до комментариев. * * * Буковскому наверняка где-то обидно, что хотя он и боролся против КПСС много лет, и был чуть ли не в кучке моральных лидеров русской нации (по крайней мере, в собственных глазах), но как дошло до антисоветского переворота и до дележа новых ролей, так его и не подумали пригласить -- хотя бы в качестве эксперта по "десоветизации". * * * СССР конца 1980-х имел огромный резерв для идеологического маневра и огромный запас экономических ресурсов. Последний был настолько велик, что его хватило еще на 10 лет "послеперестроеч- ного" воровства, разбазаривания и проедания. Ублюдочное "пост- советское пространство" до сих пор еще тянет на советских достижениях почти без инвестиций. Поэтому утверждать, что советский "режим" оказался экономически несостоятельным, значит болтать чепуху. Экономически несостоятельным оказался, скорее, постсоветский "режим" (правда, его апологеты смогут еще лет пятьдесят пенять на дурное наследство). Надо удивляться больше тому, что СССР развалился, а не тому, что он держался так долго. * * * Можно пересечь город в основном по главным улицам, а можно -- в основном по задворкам: мимо сараев и мусорных баков. Уж как кто выберет. То же и о жизни. Буковский выбрал себе задворочный вариант. Отсюда его специфические представления об СССР. Конечно, желательно (и в принципе возможно), чтобы даже задворки имели приличный вид, но для обеспечения этого требуются особые челове- ческие качества, которые даны далеко не каждому. * * * Буковский сообщает: "Не берусь установить, сколько же людей они убили, -- я не нашел цифр расстрелянных, -- но из доклада Берии и Вышинского Сталину в феврале 1939 года следует, что с 1927 года тройки и особые совещания ОГПУ-НКВД приговорили только к заклю- чению и ссылкам ДВА МИЛЛИОНА СТО ТЫСЯЧ ЧЕЛОВЕК. И это не считая судов и трибуналов..." (гл. III, 2) И только?! Это около 200 000 в год на 150 000 000 населения (или сколько его было?), то есть, меньше, чем один пострадавший на 700 человек в год. Вопрос: в сегодняшней России или в сегодняшних США сажают меньше? Ну, уж во всяком случае не на порядок. Если сажать такими темпами, то на показатель хотя бы в 10 миллионов репрессированных не выйти к 1953-му году никак. А ведь 1937-й -- это, говорят, пик репрессий. К тому же я уверен, что среди заключенных и высланных было наверняка довольно большое количество отпетых подлецов, которых я бы и сам репрессировал с чистой совестью, холодной головой и горячим сердцем. * * * Буковский: "КГБ докладывал ЦК буквально все, каждую мелочь, о нашем движении, и по каждой мелочи ЦК, а то и политбюро должны были принимать решение. Не только наши аресты, суды, высылки, обыски, но даже мельчайшие оперативные сведения, таким образом, требовали внимания этих пятнадцати сильно пожилых и чрезвычайно занятых людей." (гл. III, 4) С чего он взял, что личная возня членов политбюро с проблемой диссидентов была этим членам в тягость, а не представляла собой своеобразного развлечения? (К примеру, я вот люблю повозиться со своими врагами.) А если все-таки была в тягость, то становится понятно, кто мешал "руководству страны" думать о нуждах народа, а потом еще и подленько обвинял в недостаточной заботе о простых людях. Далее, воображать себя великим воином, чуть ли не в одиночку терроризировавшим Политбюро, -- значит не то чтобы поступать нескромно, а сильно грешить против истины. Шума от видных диссидентов получалось, конечно, много, но они были всего лишь острием копья, инструментом, выдвинутыми вперед пешками в пропа- гандистской войне Запада против СССР. Если бы Запад не обращал на диссидентов внимания, их бы прихлопнули как мух. Но, скорее всего, те и сами в этом случае не решились бы "гнать волну". (А может, некоторые бы и решились: мало, что ли, мазохистов и самоубийц?) Чтобы не стать прихлопнутой мухой, нужно было вести очень тонкую игру: шуметь не больше, чем можно было сделать это без большого риска в рамках отведенной тебе роли в пропагандистском спектакле. Кто не понимали игры, те составили безвестные тысячи "репрессированных". Героев, приобретших на диссидентстве мораль- ный капитал, писательскую славу или что-то еще, вряд ли наберется десятка три за все время существования СССР, а прочим досталось лишь моральное удовлетворение на нарах. * * * Буковскому очень не нравилась советская жизнь. И его очень огорчало то, что таких недовольных, как он, совсем немного. Кому она нравилась или не очень не нравилась, те, по его терминологии, -- ссученные, трусы, рабы. Ему как-то не прихо- дило в голову, что они -- иная, чем он, порода: со своими особыми потребностями. Аналогично он мог бы обвинить папуасов в том, что они поедают (поедали?) убитых врагов. Из каких таких оснований он вывел, что "западный" взгляд на мир, на человека -- самый правильный? Из экономических успехов Запада? А из чего он вывел, что эти экономические успехи нужны? Если тебе не нравится местная традиция, езжай туда, где есть традиция, которая тебе нравится, но не пытайся переделать под себя почти всю страну. Ты -- волк среди собак (точнее, собака среди волков, воображающая себя волком среди собак). Если тебе ехать некуда (ты один в своей породе), то сиди тихо и не особенно рыпайся -- как, скажем, сижу и не особенно рыпаюсь я. * * * Лично я боролся с КПСС настолько, насколько она меня притесня- ла. Ну, может быть, немного больше. Или немного меньше -- поди измерь. Люди в СССР в основном жили спокойно, веселились и чихали на КПСС. Но лет через 50 разложенные либерализмом потомки нынеш- них дураков, возможно, станут судить об СССР уже по книжкам Буковского, а советское культурное наследство будет объявлено лживым. Недавно довелось посмотреть фильм "Огненный лис" с Клинтом Иствудом в качестве актера, режиссера и сценариста. Согласно фильму, отличную военную технику русским конструировали еврейские диссиденты, которых потом убивали. А в московском метро бдили солдаты КГБ с автоматами Калашникова. Это и будет всеобщее мнение о советской эпохе. * * * Из всех советских диссидентов Буковский, наверное, написал самые толковые книжки. И если он позер, то очень тонкий. Впрочем, нередко даже честные неглупые люди занимаются всякой ерундой: уж как у кого в мозгах сложится. * * * Буковский неоднократно жалуется на наивность Запада в отношени- ях с СССР. Это, так сказать, его лейтмотив, его визитная карточка, его узнаваемая поза. Но это совершенная чушь: те, кто отвечали за борьбу против СССР, наивными вовсе не были, а болтовня прочих погоды не делала. К тому же, этикетку "империя зла" русские не сами себе выдумали. А добросердечных дураков всегда хватает по обе стороны любого фронта. * * * Буковский о Политбюро: "...Никак не ожидал я такого откровенного и циничного прене- брежения правовыми нормами. Задолго, иногда за несколько недель до суда, решали они, кого сажать, а кого миловать, нимало не стесняясь записанного в конституции принципа независимости судей." (гл. III, 5) Эка невидаль: они нарушали закон! Да я его много раз нарушал -- и нарушать буду. Конечно, лучше не нарушать закона, но если очень надо, то можно. Справедливость выше закона. А целесообразность даже повыше справедливости будет. А Наполеон -- тот и вовсе сказал: кто спасает страну, тот не нарушает закона. И потом, всегда ведь можно заявить, что следуешь не букве закона, а его духу. Уж против духа-то я не пёр никогда -- это точно. Только понимал я его, конечно. по-своему. Вообще, смешно требовать соблюдения закона от людей, вольных создать любой закон. Если они не создают удобного для себя зако- на, то лишь из-за малой гибкости своего мышления. Если я вдруг стану где-нибудь правителем, я никогда не буду нарушать закон: я сначала буду подгонять закон под свою потребность. КПССная тупость -- вот это действительно трагедия для страны, а не нару- шение политбюрошниками законов. Неужели так трудно доказать, что человек, выходящий на самочинную демонстрацию с лозунгом "Уважайте вашу конституцию" (Буковский, 1965) -- злостный хулиган и подрывной элемент? Да хотя бы заявить, что он намекает на то, что власти ее не уважают, и тем самым настраивает массы против властей, подталкивает их к беспорядкам. А в слове "вашу" вполне можно разглядеть пренебрежительное дистанцирование от этой кон- ституции, подрывающее уважение простых граждан к "основному закону" и толкающее их на измену Родине или на что-то еще. Дис- сидент Буковский, конечно, как-нибудь от этого отперся бы, так ведь потом можно было бы придраться к его отпирательствам. И в той же манере хоть до бесконечности. За кем последнее слово, тот и выглядит более правым. Но поскольку дело дискуссионной защиты "режима" было в руках таких талантливых людей, как Александр Яковлев, Дмитрий Волкогонов, Генрих Боровик и т. п., то профукали всё. А потом говорили: "режиму" нечего было возразить. Да эффект- но возразить можно всегда -- были бы способности и интерес. В общем, квёлый народец: что те, что эти. Даже поспорить как следует не умели. Считаюсь ли я с законом? О, да: всякий раз хотя бы чуть-чуть. Уважаю ли я его? Считаю ли себя обязанным его безусловно соблю- дать? Не раздражайте меня своими глупыми вопросами! Поэтому правозащитник из меня не мог получиться никак, и я был вынужден оставаться мелким подрывным элементом. Нет у меня в генах ника- кого почтения к законам, а к юристам так и вовсе неприязнь. Мне даже палачи симпатичнее. На мой взгляд, для благополучия страны правильные идеологические установки много важнее правильных за- конов. Сволочь живет по закону: оглядывается, как бы не поймали. А хороший человек живет по совести: старается помогать (или хотя бы не мешать) другим хорошим людям. А если он при этом вступает в противоречие с законом, тем хуже для закона. * * * Буковский: "Бесспорно, использование психиатрии в качестве инструмента политических репрессий было наиболее ярким преступлением против человечества послевоенной эпохи, О нем будут помнить наши по- томки много столетий спустя, как мы помним гильотину французской революции, как останутся в истории сталинский ГУЛАГ и гитлеров- ские газовые камеры." (гл. III, 8) Как легко он бросается словами "бесспорно", "наиболее" и "много столетий спустя"! Между тем, в современной Франции за год гибнет под колесами автомобилей, наверное, больше людей, чем погибло на гильотине за всю французскую революцию. А когда покопались в истории сталинского ГУЛАГА и гитлеровских газовых камер, то тоже нашли, мягко говоря, некоторые преувеличения. Но я пока займусь только психами. В том, что некоторые антисоветчики были психами, вряд ли кто сомневается даже среди психов и среди антисоветчиков. В том, что некоторые попавшие в поле зрения психиатров советские полупсихи, прослышав о кампании против советской "репрессивной психиатрии" на Западе, испытали соблазн выдать себя за жертвы этой психи- атрии, тоже усомниться трудно, поскольку даже среди нормальных людей почти каждый имеет хоть какой-нибудь скрытый зуб против власти, какой бы она ни была. А в том, что от регулярного слуша- ния забугорных "голосов" у некоторых психически слабых людей голова могла пойти кругом, я и вовсе, можно сказать, уверен (хотя скептику трудно выдавить из себя это слово). Далее, в либеральных странах слишком либерально подходят к понятию "психическая норма". Что до меня, то я допускаю, что почти у каждого есть какое-нибудь психическое отклонение (хотя бы небольшое) -- по аналогии с тем, что почти у каждого что-ни- будь не в порядке в организме вообще. Если человек самокритичен и соображает, что к чему, такое отклонение не причиняет большого вреда ни ему, ни окружающим. Граница "здоровье -- болезнь", "изолировать -- не изолировать" -- совершенно условная и довольно спорная, а значит, всегда можно расшуметься по поводу того, что такого-то лечат, потому что у него антисоветский бред, а не пото- му что он псих. Или по поводу того, что, хотя он и псих, он не настолько опасный, чтобы его изолировать. Опровергнуть подобные заявления невозможно, тем более если тебя уже подозревают в нечистоплотности. Под общественной опасностью психически ненормальных обычно имеют в виду непосредственную опасность: к примеру, угрозу напа- дения. Но ведь есть еще и косвенная опасность: распространение в обществе ложных или тенденциозных представлений, которые рас- полагают к нападению других. Поскольку довольно-таки очевидно, что некоторые формы девиантного поведения являются "заразными", то надо бы предполагать, что являются "заразными" также и некоторые стоящие за ними девиантные формы мышления. Особо сложная проблема -- слегка припыленные. Их и выявлять трудно, и "подправлять" накладно. А кроме слегка припыленных, встречаются еще и абсурдисты: рассуждающие вполне логично, а иногда даже и блестяще, но опирающиеся при этом на каким-то образом втемяшившиеся им ложные основания. Эти люди совершенно здоровы психически, но, тем не менее, социально вредны и нужда- ются в "промывании мозгов". Наконец, я в самом деле считаю, что если человек бунтует против существующей власти себе в убыток (а не осторожно копает под нее или не борется с ее "отдельными недостатками"), то у него в голо- ве какой-то серьезный непорядок. (Несогласные со мною могут при- ходить ко мне за подрывными инструкциями.) Впрочем, если человек вполне доволен существующей властью и не пробует ее хотя бы в чем-то подковырнуть, у него наверняка непорядок тоже. О, я вовсе не против того, чтобы бузутеры подрывали существую- щий "режим" -- если они ни на что иное не годны и если ему на смену уже готов придти "режим" менее ущербный, но я против обвинения "режима" в том, что он приписывает бузутерам психичес- кую ненормальность. И еще я против того, чтобы кто-то ставил их в пример всем. Это -- революционные психи, выполняющие свое жерт- венное предназначение и отчасти удерживающиеся таким образом от производства припыленного потомства. Вопрос, скажем, где разрезать грудную клетку при операции на сердце, -- чисто медицинский, а вопрос, кого считать психически больным (и что с ним делать), -- не только медицинский, но также (а может, даже и в большей степени) философский и политический. Разное отношение к одинаковым психам в разных социальных сис- темах -- это нормально, потому что эти системы в разной степени чувствительны к болтающимся по улицам чудакам. Если советское общество, на мой взгляд, туповатое, то западное -- припыленное. А для припыленного общества припыленные граждане, гуляющие на свободе или даже выбивающиеся на видные роли -- это совершенно естественно. (Кстати, нынешнее "постсоветское общество" -- туповато-припыленное.) Советским психиатрам надо было придумать для (выявить у) дисси- дентов новую психическую болезнь: не симптом "бред реформатор- ства", а, скажем, новую форму психопатии. Я не вполне представляю себе, что такое "УМЕРЕННО ВЫРАЖЕННАЯ МОЗАИЧНАЯ ПСИХОПАТИЯ С ПРЕОБЛАДАНИЕМ ЧЕРТ ПАРАНОИДАЛЬНОГО И ДИССОЦИАЛЬНОГО РАССТРОЙСТВ ЛИЧНОСТИ", но допускаю, что, может быть, это как раз то, что было нужно. * * * У Буковского Запад -- в принципе хороший, но доверчивый (слиш- ком мягкий, простоватый, лопушистый), а СССР и вообще коммунизм -- порочный в самой своей основе, так что никакие примочки ему не на пользу. Буковский грызет американцев за антиамериканизм, заведясь в связи с фильмом "Killing Fields": "...вся задача фильма чисто дезинформационная. Во-первых, оправдать оккупацию Камбоджи Вьетнамом. Дело, мол, отнюдь не в коммунизме, ибо вьетнамские коммунисты прекратили истребление людей в Камбодже. Благодарите и радуйтесь. Во-вторых -- оправдать предательскую роль американ- ских левых в этой трагедии. И вот главный положительный герой фильма -- леволиберальный корреспондент американской леволибе- ральной прессы, спасающий камбоджийскую семью. Забудьте, что именно они обеспечили победу коммунистов в Юго-Восточной Азии своей истерической антивоенной кампанией, что благодаря им исчезли с лица земли три страны, а 'красные кхмеры' смогли нагородить пирамиды черепов..." (гл.IV, 5) Такова диссидентская версия американской военной авантюры во Вьетнаме. В приведенном отрывке просвечивает вся суть уорвикообразия: 1. Иррациональный либерализм. 2. Зацикленность на борьбе с тоталитаризмом, особенно в коммунис- тическом варианте. 3. "Двойная мораль": применение одних критериев к "своим" и других -- к "чужим". 4. Нетолерантное отношение к инакомыслящим. 5. Склонность возбуждаться, впадать в пафос, враждовать в свирепой форме, а не просто игнорировать или хладнокровно анализировать оппонентов. Но я подозреваю, что некоторые уорвикообразные только прикиды- ваются таковыми, а на самом деле просто ставят на "верную карту", обеспечивающую кусочек хлеба в настоящем и надежду на личное "светлое будущее". И кстати, мое "открытие": инакомыслящие в СССР не преследова- лись -- в послесталинские времена, во всяком случае, а может, даже и в сталинские: преследовались "инакоговорящие" (за подрыв- ную пропаганду) и "инакодействующие" (за саботаж и пр.). И еще. Я читаю Буковского с удовольствием и с пользой. И бла- годарен ему за то, что он есть. Он -- мой любимый антикоммунист. До него местами далековато даже Гитлеру. Вообще, дурной пример -- дело тоже нередко нужное: кто-то должен пробовать, чтобы другие видели, в какую сторону лучше не ходить. Можно сказать, Буковский рисковал собою ради меня. Я думаю, он -- герой и где-то даже образец. * * * О недемократичности СССР. "Народовластие" может проявляться не через выборы, а через наличие у каждого способного человека возможности сделать более или менее значительную карьеру: через "открытость" правящего слоя. По мне такая "демократия" много лучше всенародных голосований, при которых охмуренные пропагандой массы выбирают себе на голову всяких мимикрирующих подлецов. Не то чтобы советский правящий слой был вполне "открытым", но и совершенно "закрытым" он тоже не был, и случаев восхождения из низов вряд ли было меньше, чем в "обществе равных возможностей". * * * Вообще, я обожаю поиграть за сторону, терпящую поражение: всегда оказывается, что возможность победить есть, но надо изба- виться от каких-то любимых недостатков, изменить идеологию, перестать лгать, подновить правящий слой, реализовать какие-то не очень сложные технические проекты, переделать образ жизни. Как в свое время уничтожили СССР, так теперь уничтожают бело- русское государство. А у меня на него надежды глобального уровня! У белорусов всё еще есть шанс выкрутиться из трудной ситуации и даже перейти в победоносное наступление, но одни просто "сдают" страну (потому что им на ней свет клином не сошелся), а другие предпринимают какие-то жалкие и смешные попытки латания, штопа- ния и подпирания. * * * Буковский всю жизнь кормился борьбой с коммунизмом. Поэтому он, конечно, тяготел к такому воззрению на мир, при котором эта борьба была оправданной: он замечал в коммунизме только худшее. С моей же точки зрения надо бороться не только с коммунизмом, но и со всем прочим: с антикоммунизмом, фашизмом, антифашизмом, либерализмом и т. п. Но не с политическими подходами в принципе, а с глупыми крайностями в каждом подходе. А если отказаться от глупых крайностей, то между подходами останется очень мало разли- чий. * * * Гнать на СССР волну в связи с вводом войск в Афганистан было проще простого: присутствие войск было видимым со спутников фактом, а то, что если бы не СССР, то прибрали бы Афганистан к рукам Иран, или Пакистан в союзе со США, или даже Китай, надо было еще доказывать. К тому же, КПССные трепачи вместо того, чтобы честно говорить в первую очередь о том, что "если не мы, то другие", мусолили тему "дружеской помощи народу Афганистана". Из приводимых Буковским документов (протокола беседы Косыгина с Тараки и т. п.) видно, как "советские руководители" всячески старались избежать ввода войск и всего лишь стремились иметь дру- жественный "режим" у своих границ и даже не помышляли о скорейшем экспорте социализма в эту страну во что бы то ни стало. Кстати, общее впечатление от цитируемых Буковским секретных партийных документов таково: толковые тексты, отнюдь не свидетельствующие о маразме или "слепоте" людей, которые их породили. Если бы публич- ные документы КПСС составлялись на таком же уровне, то Советский Союз наверняка бы еще существовал или даже был на подъеме! * * * Буковский об интеллигенции (гл. V, 14): "Человек вообще, а интеллигент в особенности -- животное крайне высокомерное, самовлюбленное, считающее себя умнее всех на свете и уж наверняка умнее своего правительства. Я не помню случая, чтобы интеллигенция признала себя неправой, а тем паче -- в споре с законной властью. Причины тому, видимо, кроются в интеллигент- ском комплексе невостребованности, ощущении неосуществленности своих реальных способностей. Еще бы! Ведь они -- 'элита', а значит, именно они должны управлять миром или, по меньшей мере, властвовать умами." "А вокруг, в большом мире, совсем другие люди принимают важные решения, определяющие судьбы человечества. При- чем отнюдь не более умные, образованные и достойные в моральном отношении. Как с этим примириться? И -- не может интеллигент заставить себя просто заниматься своим делом без затей и претен- зий. Не может просто учить детишек читать и писать -- нет, он должен 'воспитывать поколения будущего'..." "Словом, интеллигенция -- самая неудовлетворенная часть любого общества, отчего именно она есть источник бесконечных ересей: социализмов, коммунизмов, феминизмов, экологизмов и прочих утопи- ческих идей о всеобщем счастье, осуществить которые можно только под их руководством (о чем обычно скромно умалчивается). Отсюда же и наиболее характерная общая их черта -- ЛЖИВОСТЬ." Об интеллигенте (там же): "А уж в чем он действительно подлинный мастер, так это в искус- стве ИНТЕРПРЕТАЦИИ, т. е. в способности одни факты перетасовать и скомбинировать, другие же -- опустить и 'не заметить' или, наоборот, отвергнуть как недостоверные, даже с негодованием заклеймить как злостную ложь. Он -- непревзойденный мастер КОНТЕКСТА, сменив который незаметно для окружающих, он, словно фокусник, извлекающий кролика из цилиндра, извлечет вам любой самый неожиданный вывод из самых неподходящих фактов. И, сколько с ним ни спорь, сколько ни старайся прижать его к стенке, он вечно выскользнет, точно кусок мыла в бане. Ведь самое главное доказательство -- реальный практический результат его идей -- чаще всего отнесено далеко в будущее, да и не интересует его совершенно, ибо он все равно никакой ответственности за него не понесет. Расплачиваться будут совсем другие люди, возможно, даже в другую эпоху, а он в любом случае окажется ни при чем: его идеи и благородны, и замечательны, и не его вина, что природа оказалась несовершенна, непригодна для его блестящих идей." Когда я читаю у Буковского такие вещи, я чувствую себя не талантищем, а всего лишь талантиком, а то и вовсе жалким борзо- писцем, зря марающим бумагу. А когда перечитываю, уже лезут в глаза дефекты стиля, и к тому же начинаю замечать, что это по большей части всего лишь риторика (хоть и в приятном мне ключе), а отнюдь не вскрытие сути явления. * * * За что можно многое простить Буковскому, так это за его весомый вклад в антиамериканизм. Я с наслаждением перечитываю следующее (гл. IV, 5): "Я не люблю Америку, невзлюбил ее с самой первой минуты, как там оказался. Достаточно было мне на первом же своем выступлении в одном из университетов, в феврале 1977 года, увидеть эти вечно открытые (или жующие) рты, эти не замутненные никакой мыслью, сияющие идиотским энтузиазмом глаза, как я понял, что объяснить этим людям мне никогда и ничего не удастся." "Американские масс-медиа, рассчитанные на самую низкопробную толпу, на чернь, сначала искусственно создают знаменитости, раздувая их из ничего, а потом столь же искусственно их ниспро- вергают, раздувая -- опять же из ничего -- скандал. Все фальшиво, поддельно, пусто, зыбко, как мираж в пустыне, и ничего реального, подлинного, незыблемого, что осталось бы существовать, даже если на минуту закрыть глаза. Или выключить телевизор." "Удивляться ли, что при всей этой погоне за счастьем американцы в массе своей -- люди глубоко несчастные, не удовлетворенные своей судьбой, часто осажденные проблемами, которые они сами же и создают, бесконечно 'ищущие самих себя' и ничего не находящие. Отсюда и процветание всяческих 'гуру', психоаналитиков, сект и прочих спасителей людей от самих себя, без которых не может обойтись, кажется, добрая треть американского населения. Порою создается впечатление, что американцы, будучи неспособны вынести бремя свободы, просто ищут, кому бы отдаться в рабство." "Думаю, коммунистическая идеология никогда не смогла бы поко- рить США -- просто потому, что она слишком сложна, слишком кон- цептуальна и предполагает хотя бы какое-то знание истории. Это болезнь культуры, интеллекта, а ни того, ни другого просто нет в необходимом количестве, чтобы вызвать эпидемию. (Зато однажды установившаяся тоталитарная система осталась бы там навеки в силу их чудовищного конформизма.)" "Какие уж там 'крутые парни', если выросшие с тех пор поколе- ния оказались совершенно неспособны справляться со стрессом, с травматической ситуацией да и с самими собой без помощи психоаналитика. Даже смерть соседской собаки может вызвать у них нервное расстройство." И т. д. * * * Я обожаю Буковского за этот его брезгливый утонченный анти- американизм. И мне его почти жалко: этот бедняга сбежал из просовеченной Западной Европы в США, но и американцы оказались просовеченными, а кроме того, зачастую отвратительно тупыми. Буковский не решился сделать из своей критики разных обществ фундаментальный вывод: что все страны, нации, цивилизации -- дерьмо, только каждая по-своему. * * * Теоретически всякая социальная система хороша (теоретики вполне справляются с задачей представить ее в лучшем виде ). На прак- тике же она обнаруживает простор для различных злоупотреблений, приводящих в конце концов любую из этих систем к одному и тому же состоянию: лжи, расточительству "верхушки", убийству людей (если не в своей стране, то в других странах) ради сохранения существу- ющего порядка. У каждой социальной системы какие-то недостатки проявляются в большей степени, чем у других систем. Если несколько систем раз- личного типа сосуществуют, то во всякий период времени некоторые из них представляются более порочными, чем другие. Причина ущербности всех до сих пор опробованных социальных систем (либеральной, коммунистической, социал-демократической, фашистской, нацистской и пр.) -- в том, что в них отсутствуют механизмы защиты от деградации "верхушки". А эта деградация, в свою очередь, обусловливается тем, что любая система уже с самого начала выстраивается под руководством личностей, склонных к деградации: тяготеющих к роскоши, к помыканию другими людьми и к прочим извращениям. Строительство той или иной социальной системы им служит лишь предлогом для установления своей власти. В лучшем случае среди них попадаются люди с добрыми намерениями, но дряб- лой волей, не способной противостоять дурным соблазнам. Эти люди навязывают обществу выгодное им видение его проблем, но в дейст- вительности главной проблемой любого общества являются они сами -- со своей неуёмностью. Умеренность, только последовательная "органическая" умеренность лидеров может обеспечить обществу подлинное благополучие. Или же кто-то изобретет такую удивитель- ную политическую схему, которая позволит удерживать неумеренных лидеров в умеренности вопреки их сильнейшим дурным желаниям, но у меня на этот счет пока что идей нет. * * * Но что это?! Что обнаруживаем мы вдруг под самый конец этой почти блестящей книги? Да какую-то мерзость, вскрывающую чудовищ- ную суть нашего любителя частной собственности: "...воздействие так называемого пассивного или вторичного куре- ния. Хотя десятки исследований не выявили никакого особого вреда, единичные случаи были возведены в абсолют, а их результаты 'обработаны' и использованы в злобной широкомасштабной кампании 'за свободное от курения общество'. В настоящее время эта кам- пания доходит буквально до истерии, до абсурда, безо всяких оснований превращая нас, законопослушных, аккуратно платящих налоги курильщиков, в преследуемое меньшинство. В конце-то кон- цов, при всей заботе о нашем задымленном здоровье, мы, 'взрослые и самостоятельные люди', способны сами решать за себя." (гл. VII, 2) Этот абзац -- ключ к пониманию Буковского, да и уорвикизма вообще. Весь изощренный рассужданс Буковского, весь его пафос и вся практическая борьба имеют целью единственно переделывание общества под собственные пороки автора, которые ему и пороками-то не представляются. А ведь так похоже было вначале на то, что он выискивает какие-то общезначимые ключевые ценности! Свободолюб Буковский может понять почти что угодно, высмотреть едва уловимую тенденцию под нагромождением фактов, вскрыть тонкую ложь, поймать на далеко не очевидной ошибке, но он НИ ЗА ЧТО не может признать, что кому-то мешает своим дымом и гнилым запахом. Что посягает на чье-то право дышать чистым воздухом. На чью-то свободу. Великолепному аналитику Буковскому никак не уразуметь, что многие некурящие люди воспринимают его дым не только как источник непосредственного вреда, но еще и как дурной пример для своих детей. Как рекламу абсурдизма, безволия, погони за удоволь- ствиями любой ценой, пренебрежения окружающими. В общем, дегене- рации. Испортить кому-то настроение своим дымом -- это немножко его убить. Буковский не может не курить в "общественных местах", а садист не может не мучить.

10.3. Чезаре Ломброзо.

Чтение книги Чезаре Ломброзо "Антисемитизм и современная наука" склоняет к мысли, что этот писатель -- демагог, который эффектно мусолит привлекающие читателей темы, не сильно заботясь о кор- ректности своих умопостроений и не особенно стремясь к истине. К примеру, он пишет: "...чрезвычайно велико то благоприятное влияние, которое полу- чается от скрещивания рас. Это явление можно связать с другим, замеченным Дарвиным, согласно которому оплодотворение в растениях, даже двуполых, должно быть скрещенным..." "Примером могут служить нам ионяне, которые, несмотря на свое родство с дорянами, были революционерами и дали величайших гениев (Афины); это произо- шло, конечно, и потому, что раньше они смешались с лидийцами и персами в колониях Малой Азии и на островах..." "Все города Польши возникли действительно благодаря немецкой эмиграции, основавшей колонии в ненаселенных пустынных территориях, внося туда свои муниципальные статуты, науки и искусства, которым поляки были раньше чужды." "Точно также вторжение семитских и немецких элементов в Россию ускорило там распространение социалистических и позитивистских идей." "Самый передовой народ Европы, давший трех величайших гениев нашей эпохи -- это английский, произошед- ший от смешения кельтской, германской и латинской рас; Ирландия же, где смешение меньше, дала много мятежников, но ни одного гения." И т. д. ("Антисемитизм...", гл. 6) Но ведь вполне можно те же самые "факты" истолковать и по Гитлеру: не смешение рас, а их соприкосновение, эксплуатация одной расой другой расы ведет к развитию, а смешение рас насту- пает несколько позже -- вследствие длительного соприкосновения -- и с этим смешением заканчивается этап интенсивного развития, а если еще немного и продолжается, то по инерции. У Гитлера: "...первые культуры возникли там, где арийцы пришли в соприкос- новение с низшими народами и подчинили их своей собственной воле. Эти низшие народы явились тогда первым техническим инструментом, которым воспользовались арийцы в борьбе за новую культуру. (...) Пока ариец оставался до конца господином над завоеванными, он не просто господствовал над ними, но и приумножал их культуру. Все развитие культуры целиком зависело от способности завоевателя и от сохранения чистоты его расы. Когда покоренные сами начинали подниматься и, по всей вероятности, начинали сближаться с завоевателями также и в смысле языка, резкое разделение между господином и рабом начинало ослабевать. Арийцы постепенно начинали терять чистоту своей крови и поэтому теряли впоследствии также и место в раю, который они сами себе создавали. Под влиянием смешения рас арийцы постепенно все больше теряли свои культурные способности, пока в конце концов и умственно и физически начинали больше походить на завоеванные ими народы, чем на своих собственных предков. В течение некоторого периода арийцы могли еще пользоваться благами существующей культуры, затем наступал застой, и, наконец, о них терялась память совершенно." ("Майн кампф", ч. I, гл. XI) Рассуждая о пользе смешения "крови", Ломброзо начисто игнори- рует обстоятельства этого смешения: какая "кровь" с какой смеши- валась и в каком режиме. Таким образом, он оказывается еще более поверхностным демагогом, чем Гитлер, потому что у того хотя бы указывается, что арийская кровь смешивалась с неарийской, причем арийцы до этого были в совместном обществе господами, а не соседями. Если бы Ломброзо стремился к истине, а не к броскости, он бы рассмотрел как можно больше обществ смешанного расового состава, предложил бы какие-то оценки для смешанности, для развития, по- смотрел бы смешение и развитие в динамике. А потом бы исследовал как можно больше обществ однородного расового состава. Или хотя бы указал, что для получения корректных выводов он ДОЛЖЕН БЫЛ это сделать, но не имел возможности, а потому относится к своим утверждениям как всего лишь к ГИПОТЕТИЧЕСКИМ. Книга Ломброзо "Антисемитизм..." -- настолько дурная критика антисемитизма, что антисемиты вполне могут использовать ее для обоснования своих взглядов. У Ломброзо: "...я убедился в том, что все антисемиты болели сифилисом, который оказал известное влияние на их мозг. Я собрал статисти- ческие сведения о всех ярых антисемитах в нашей стране -- и все они больны или умерли паралитиками или сумасшедшими вследствие этой болезни." ("Антисемитизм...", гл. 3) Можно обратить внимание на то, как легко и быстро Ломброзо переводит свою гипотезу о связи сифилиса и антисемитизма в разряд доказанных фактов, а доказательств он не приводит, конечно же, единственно из приличий. Между тем, получить доказательства этой гипотезы практически невозможно вообще, потому что со стороны сифилиса мешает врачебная тайна, а со стороны антисемитизма -- крайняя затруднительность корректного отделения ярых антисемитов от неярых. Всегда ведь можно заявить, что у такого-то несифили- тика антисемитизм слабоват, а такой-то сифилитик выглядит неярым только потому, что скрывает свой антисемитизм, как и свой сифи- лис.

10.4. Александр Пушкин.

Мне чрезвычайно нравится в Пушкине его манера говорить о себе, своих недостатках и ошибках: мимоходом, кратко, без показной скромности и без самолюбования. Но у него был очевидный талан- тище, а мне даже самому себе приходится вновь и вновь доказывать, что я не лишь бы что. Ну, и в чем мое достоинство, если оно есть вообще? Может, в сильном стремлении к правильному и правдивому. А также в раскованности технического воображения. И вряд ли в чем-то еще. А Пушкин... Я обожаю прозу Пушкина: всякие "Путешест- вия в Арзрум", письма и пр. Строй его мысли для меня легко усваиваем, а его отношение к себе, к друзьям. к России и т. п. -- это образец здравости. Это автор, про которого мне, кажется, ни разу не подумалось: а вот тут у вас, батенька, получилось что-то кривоватое. Он мое отдохновение, моя поддержка и в некотором смысле мой друг. Этого чувства сродства я не испытываю, скажем, к Чаадаеву и Герцену, хотя читаю их местами с удовольствием. Но я испытываю его к Анатолю Франсу и в чуть меньшей степени к Карелу Чапеку и Адольфу Гитлеру. Впрочем, этому не следует придавать большого значения, потому что я иногда испытываю чувство сродства даже к нынешнему всенародноизбранному, хотя в обычные дни он сильно раздражает меня своей простотой. Говоря, что Пушкин мне в некотором смысле друг, я вовсе не пробую втиснуться между ним и Дельвигом. Или Вяземским. Я имею в виду всего лишь то, что предпочитаю читать Пушкина, а не общаться с живыми людьми. Я дружу с ним издалека и понемногу. И я нуждаюсь в нем не больше, чем в ком-либо другом. А его от меня, возможно, и вовсе тошнило бы, хотя он, вроде бы, выдерживал довольно мизантропичного Чаадаева и хорошо относился к довольно мизантропичному Грибоедову. * * * Кстати, о "плохих словах". Я и в этом нашел у него своеобраз- ную поддержку. К примеру, в письме жене от 11 июня 1834 г.: "...не он виноват в свинстве , его окружающем, а живя в нужнике, поневоле привыкаешь к <--->, и вонь его тебе не будет противна, даром что gentleman. Ух, кабы мне удрать на чистый воздух!" И кабы мне тоже! А вот еще одно интересное место: "У Жуковского понос поэтичес- кий хотя и прекратился, однако ж он все еще <---> гекзаметрами. Ждем тебя." (письмо П. А. Вяземскому от 14 авг. 1831 г.) Ну как так можно? Про Жуковского?! Да, но тот же первым начал -- <---> гекзаметрами! Правда это частная переписка, и потому даже правомерность ее публикования в Собрании сочинений -- дело немного спорное. Он же и пишет (Н. Пушкиной от 18 мая 1834 г.): "Одно из моих писем попалось полиции и так далее. Смотри, женка: надеюсь, что ты моих писем списывать никому не дашь; если почта распечатала письмо мужа к жене, так это ее дело, и тут одно неприятно: тайна семей- ственных сношений проникнутая скверным и бесчестным образом; но если ты виновата, так это мне было бы больно. Никто не должен знать, что может происходить между нами; никто не должен быть принят в нашу спальню. Без тайны нет семейственной жизни. Я пишу тебе, не для печати; а тебе нечего публику принимать в наперсни- ки. Но знаю, что этого быть не может; а свинство уже давно меня ни в ком не удивляет." Оправдываться за цитату я не буду: за оправданиями дело не станет. Полагаю, приватная переписка у людей, не желающих жить обыкновенно, распадается на три категории: 1) на явно псевдопри- ватную, 2) на приватную в самом деле, 3) на псевдоприватную, выдаваемую за приватную в самом деле. Я считаю, что "приватная в самом деле" -- это та, которую сжигают, а прочая принадлежит народу. И еще. Эти <---> -- не самое важное, что я отыскал у Пушкина, но всего лишь относящееся к теме, которой мне довелось заниматься. Что до меня, то я решаю вопрос приватности просто: я приватного почти не пишу. А если пишу, то так, что никто не сможет осчастливить там себя пикантными находками. Так что я готов спокойно "плюнуть в лицо интеллигентской сля- коти, сюсюкающей" о недопустимости некоторых слов. Впрочем, для нее они, конечно, не допустимы, если она не способна употребить их к месту и в сочетании с чем-нибудь толковым, хоть и собствен- ным. К чести Пушкина надо отметить, что его "плохие слова" дальше личной переписки почти никогда не шли. Он знал меру. А может, цензуры боялся. А может -- то так, то этак. Кстати, есть у него и следующее: "...я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность. Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали. Проповедую из внутреннего убеждения, но по привычке пишу иначе." (письмо П. А. Вяземскому 1-8 дек. 1823 г.) Обратим здесь внимание на "по привычке пишу иначе" -- и успокоимся. * * * В советской школе меня учили, что Пушкина оскорбляло его придворное звание камер-юнкера, обычно достававшееся юнцам. Но, забравшись в его частную переписку, я вдруг наткнулся на совсем другое: "Хлопоты по имению меня бесят; с твоего позволения, надобно будет, кажется, выйти мне в отставку и со вздохом сложить камер-юнкерский мундир, который так приятно льстил моему честолю- бию и в котором, к сожалению, не успел я пощеголять." (из письма жене, около 29 мая 1834 г.) Плеяда еврейских пушкиноведов, навер- ное, объясняла подобные излияния чувств как блестящую маскировку, коль уж письма читаются полицией. Ну, может, его придворное звание и в самом деле оскорбляло его иногда, как мое воинское звание оскорбляет иногда меня. В "Дневниках" за 1934 год, 1 января, нахожу: "Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично по моим летам). (...) Меня спрашивали, доволен ли я моим камер-юнкерством. Дово- лен, потому что государь имел намерение отличить меня, а не сде- лать смешным, -- а по мне хоть в камер-пажи, только б не заста- вили меня учиться французским вокабулам и арифметике." В общем, хорошо, но мало. С высоты Николая, наверное, не очень-то разли- чишь, какое звание еще льстит самолюбию, а которое уже не очень. А те, кто могли подсказать, наверное, не очень любили Пушкина. Но скорее всего, на более высокие должности была слишком большая конкуренция, и если бы дулся не Пушкин, то кто-нибудь другой. Может, даже эту должностишку государь едва вырвал у влиятельных кланов. "Государю неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностью. Но я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного." ("Дневни- ки", 10 мая 1834 г.) Хорошо, но что царю-то делать? Добавить для Пушкина в дворцовый штат еще одну должность камергера? Но будет роптать по углам придворная камарилья. Отчислить? Но многие сочтут за немилость к поэту. Сам же Пушкин и говорит ниже, хоть, наверное, и с иронией: " Что ни говори, мудрено быть самодержав- ным!" Был бы Пушкин хотя бы графом! А "дать" ему графа за стихи -- снова разговоры: что за нововведение и почему не Жуковскому? В общем, с этим камер-юнкерством влипли оба: и Пушкин, и царь. Еще: "Завтра надобно будет явиться во дворец. У меня еще нет мундира. Ни за что не поеду представляться с моими товарищами камер-юнкерами, молокососами 18-летними. Царь рассердится -- да что мне делать? Покамест давайте злословить." ("Дневники", 5 декабря 1834 г.) А как же я пыхчу на одинаковой должности с молокососами 25-летними? И никто даже не догадывается о том, как мне нужна благозвучная синекура! Я соглашусь, даже если она будет не во дворце. Но я помалкиваю, потому что зарплата у меня, кажет- ся, поболее генеральской и к тому же нередко выпадает возможность поработать "налево", то бишь на Родину и свою посмертную всемир- ную славу. Корень проблемы в том, что для нестандартных людей нет подходящих "социальных ячеек", а чтобы осознать необходимость таких ячеек, надо, в свою очередь, тоже быть нестандартным. Может быть, Николаю представлялось, что он вполне "пригрел" Пушкина. И наверное, было немного обидно, что тот не чувствует признатель- ности. А вот еще до чего я дочитался у Пушкина по поводу его камер- юнкерства: эту должность он по сути сам себе выклянчил. Точнее, просто клянчил что-нибудь на пропитание, а царь дал ему долж- ность. Нет, я не осуждаю Пушкина за его ворчание: я осуждаю "пушкино- ведов" за их рвение. О, как им хотелось представить его в числе почти-столпов советской идеологии! А публиковать его Собрание сочинений тиражом 600 000 экземпляров (я пользуюсь книгами издательства "Правда", 1981 год) было делом малорискованным, потому что письма и дневники почти никто не читает. А если бы и читали! Представить Пушкина как антисоветчика (пошляка, скверно- слова) -- дело трудное. Но возможное. Но если бы взялись в подрывных целях тыкать читателей в Собрание сочинений Пушкина, полезло бы наружу, к примеру, употребление им слова "жид" в не всегда положительном контексте. И многое другое. Я допускаю, что в ЦРУ (или где-то рядом) исследовали вопрос, надо ли "разобла- чать" Пушкина (я бы на их месте исследовал) -- и пришли к выводу, что им самим от этого будет хуже: Пушкин -- это как бы сгущение русского духа; чем чаще русские будут обращаться к подлинному Пушкину, тем здравее и сильнее будет их нация. * * * "Великий князь был противу постановления о почетном граждан- стве: зачем преграждать заслугам высшую цель честолюбия? Зачем составлять tiers etat, сию вечную стихию мятежей и оппозиции? Я заметил, что или дворянство не нужно в государстве, или должно быть ограждено и недоступно иначе как по собственной воле госу- даря. Если во дворянство можно будет поступать из других состо- яний, как из чина в чин, не по исключительной воле государя, а по порядку службы, то вскоре дворянство не будет существовать или (что всё равно) всё будет дворянством (...) Кто были на площади 14 декабря? Одни дворяне. Сколько же их будет при первом новом возмущении? Не знаю, а кажется много. Говоря о старом дворянстве, я сказал: --'Nous, qui sommes aussi bons gentilshommes que l'empereur et vous...', etc. [Мы, которые столь же благородного происхождения, как император и вы...] -- Великий князь был очень любезен и откровенен. 'Vous etes bien de votre famile, [Вы типичный представитель своей семьи] -- сказал я ему: -- tous les Romanof sont revolutionnaires et niveleurs'. [Все Романовы -- революционеры и уравнители.] -- 'Спасибо: так ты меня жалуешь в якобинцы! благодарю, voila une reputation que me manquait' [Вот репутация, какой мне не хватало]." ("Дневники", 22 дек. 1834 г.) Кажется, ключевое место для понимания политических воззрений Пушкина. Аристократ, считавший себя равным по "благородству" императору и настроенный против абсолютизма лишь потому, что тот ограничивал "дворянские вольности", то есть отчасти защищал народ от разгула дворянского своеволия. "Кто были на площади 14 декабря? Одни дворяне." Солдаты у него не в счёт. "Nous, qui sommes aussi bons gentilshommes..." -- наш кучеря- венький мог таким образом нарваться и на смех. Насколько я понял, великий князь имел в виду то, что особо отличившихся подданных надо производить в дворяне, а не отмечать их присвоением звания "почетных граждан". В противном случае "третье сословие" получит лидеров в лице этих "почетных граждан", а значит, сможет энергичнее "тянуть на себя одеяло". Я с ним все- цело согласен. "Верхушка", чтобы не загнить, должна быть "откры- той". Лучшие люди из "низов" должны иметь возможность "расти". В этом случае и "верхушка" дееспособнее, и меньше желающих (и способных) истребить ее подчистую. Наш же выдающийся любитель народа хотел, чтобы дворянство оставалось замкнутым сословием. И Романовым действительно хватало мудрости, чтобы давать ход талантливым людям из простонародья. Таким образом, социальное зло в России было в основном от дворянства, а не от самодержавия. От Пушкиных. * * * Еще меня учили в советской школе, что Пушкин сочувствовал повстанцам Пугачева, так как вообще был "за народ". Поэтому я оказался несколько удивлен, когда встретил в "Истории Пугачева" следующее место (гл. третья): "С каждым днем силы Пугачева увели- чивались. Войско его состояло уже из двадцати пяти тысяч; ядром оного были яицкие казаки и солдаты, захваченные по крепостям; но около их скопилось неимоверное множество татар, башкирцев, калмыков, бунтующих крестьян, беглых каторжников и бродяг всякого рода. Вся эта сволочь была кое-как вооружена..." Помимо этого места, Пушкин употребил слово "сволочь" по адресу повстанцев еще десять раз (у меня всё отмечено), но если судить по тексту, многие из них и в самом деле были не кто иные, как сволочи. Кстати, предложенный Николаем I вариант названия "История пуга- чевского бунта" более соответствует содержанию этого пушкинского труда. И еще о николаевской правке: "Государь позволил мне печа- тать 'Пугчева'; мне возвращена моя рукопись с его замечаниями (очень дельными)." ("Дневники", 1933 г., 28 февраля) * * * А вот еще очень милая непосредственность: "Есть какое-то поэтическое наслаждение воротиться вольным в покинутую тюрьму. Ты знаешь, что я не корчу чувствительность, но встреча моей дворни, хамов и моей няни -- ей-богу приятнее щеко- тит сердце, чем слава, наслаждения самолюбия, рассеянности и пр." (письмо П. А. Вяземскому от 9 нояб. 1826 г.) "Вот тебе янтарь, душа моя Каверин, -- каково поживаешь ты в свином городке; здесь тоска по-прежнему -- Зубков на днях едет к своим хамам ..." (письмо П. П. Каверину от 18 февр. 1827 г.) Всего-то ему 28 лет в это время, а уже "хамит". "Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!" А ведь из пушкинских материалов опубликовано не всё. Могу себе представить, какие еще жемчужины скрываются от народа в недрах "Пушкинского дома"! * * * А вот и мое любимейшее: "Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. ОН МАЛ, КАК МЫ, ОН МЕРЗОК, КАК МЫ! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок -- не так, как вы -- иначе." (письмо П. А. Вяземскому, ноябрь 1825 г.) Это по поводу сожженных записок Байрона. К данным моим запискам это отношения не имеет: поскольку на подобное "врёте, подлецы" в свою защиту мне рассчитывать не приходится, я оставляю при себе всё, что может выдать во мне человека МЕРЗКОГО, и даже многое из того, что может выдать во мне человека МАЛОГО. Писатель Быков, "некто Х-ев" и прочие задетые мною в мизантропических откровениях -- не великие, поэтому их записок я и читать не стану. О да, меня еще могут объявить МАЛЫМ и МЕРЗКИМ некоторые антисемитофобы, принима- ющие меня за предмет своей ненависти, но ведь поверят им только другие антисемитофобы, да и то не все. А хоть бы и все! А исповеди, записки etc. Пушкина я буду читать и впредь (не жадно, но с интересом), но я -- не из толпы (это уж точно). Какого человека ни возьми, всегда отыскивается в качествах или поступках что-то плохое. Отчасти это объясняется различиями в твоих и его взглядах на то, что такое хорошо и что плохо, отчасти -- его ошибками и слабостями. Возможно, то хорошее, что он делал, было для него заглаживанием вины за плохое. Возможно, то плохое, что он делал было средством постижения сути плохого, а также по- знания самого себя. Среди прочего, я допускаю, что кое-что плохое приходится делать для того, чтобы получить возможность делать хорошее. Иногда человек вынужден делать плохое, чтобы выжить. Вообще, проблема неизбежного плохого -- это, наверное, проблема устройства морали. Возможно, удастся сконструировать мораль таким образом, что хорошему человеку, вооружившемуся ею, никогда не придется делать плохое. * * * Пил вино, курил трубку, играл в карты на деньги, скандалил со станционными смотрителями, эксплуатировал крепостных крестьян и называл их хамами (а пугачевцев -- "сволочью"), гордился своим "шестисотлетним дворянством", мучился от ревматизма, аневризма и безденежья, поддерживал беспутного братца и беспутного родителя, просил денег у Николая I (и получил их), изводился из-за кокетств жены, заботился о друзьях, просил за едва знакомых, но чем-то понравившихся ему людей, был страстным патриотом, не ронял чести, не позерствовал, не трепался, не лгал, был общительным и в целом доброжелательным человеком, знал себе цену и берег Божью искру в себе. Лет до тридцати двух он жил в основном хорошо, потом всё пошло наперекосяк: после женитьбы потребовалось много денег, родитель поднакопил долгов, атмосфера в стране стала слишком душной, а собственные нервы несколько поизносились. Его дуэль -- это нервный срыв, почти самоубийство. Ему стало наплевать на Божью искру. "Черная речка" -- тоскливая фраза, о которую я всякий раз спотыкаюсь. Я остро чувствую потерю, произошедшую на Черной речке. Я не могу думать об этом без большого расстройства. Это даже хуже, чем распятие Христа: это обрыв какой-то важной нити, национальная катастрофа. * * * Было ли убийство Пушкина спланированной акцией "реакционных кругов"? Я так не думаю. Не то чтобы имела место травля, а попросту не нашлось желающих вмешаться в конфликт и защитить Пушкина хотя бы и вопреки его желанию и правилам. Защитить как национальное достояние. Никому он особо не мешал. Царя он если и раздражал, то не сильно. Его "декабризм" остался в далеком прошлом. (Впрочем, какой там "декабризм"! В письме П. А. Вязем- скому от 10 июля 1826 можно прочесть: "Бунт и революция мне никогда не нравились, это правда; но я был в связи почти со всеми и в переписке со многими из заговорщиков. Все возмутительные рукописи ходили под моим именем, как все похабные ходят под именем Баркова. Если б я был потребован комиссией, то я бы, конечно, оправдался..." Так я и поверю, что человек, гордый своим древним дворянством, писал это единственно для перлюстра- торов. Скорее, я поверю в то, что у него ИНОГДА БЫВАЛО револю- ционное и бунтарское настроение.) К 37 годам он был умудренный опытом, осознавший сложность и малоразрешимость общественных проблем, изрядно уставший от борьбы за кусок хлеба, переживающий охлаждение к себе публики, но все еще честный и творческий чело- век, чувствующий горечь от картины окружающей жизни. Множество неприятностей навалилось на него одновременно, из-за чего он стал раздражителен и отчаян. Что же касается Дантеса, то он наверняка получал геростратово удовольствие от того, что может безнаказанно досаждать известному и многими уважаемому человеку. Наверняка были и люди, подзуживавшие Дантеса из желания развлечься пикант- ным сюжетом и насладиться чужим унижением. Гибель Пушкина была закономерна в том смысле, что человек ранимый, находящийся в довольно большом разладе с миром и при этом смельчак рано или поздно оказывается в ситуации, в которой уцелеть трудно, потому что уже не очень хочется. * * * Думаю, Пушкин к годам тридцати уже был по политическим взгля- дам довольно устойчивый либеральный монархист с доброжелательным отношением к народу, но и с уверенностью, что тот не сможет обходиться без дворянства. В самом деле, нет пользы от замены монархии, скажем, на дворянскую республику в стиле декабристов, если дворянство останется то самое, из которого царь при всем желании не всегда имеет возможность выбрать честных и способных людей на ключевые должности. Царю нет смысла назначать на высокие должности воров и безда- рей, потому что эти люди будут вредить в конечном счете ему само- му. Распознать воров и бездарей обычно не очень сложно. Порядоч- ных и толковых людей в стране немало. Трудность же состоит в том, что царь вынужден делать выбор исключительно среди представите- лей высшего общества. В противном случае будет большое недоволь- ство этого высшего общества, а значит, и плетение заговоров. Кстати, поместья были важным средством избавления от ненужных людей из привилегированных слоев: оставленные без должности, эти люди могли кормиться от поместий. Другие средства нейтрализации худших элементов "верхушки": войны, казни, ссылки, разжалования. Но они даже все вместе бывают достаточны лишь при очень тщатель- ном подходе к их применению. Сравнительно хорошие цари в России бывали, не бывало сравни- тельно хорошего дворянства (отдельные личности не в счет). Основной задачей для всякого правителя, заботящегося о стране, а не о собственном быстром обогащении, должно быть формирование здорового высшего слоя в обществе. Остальное сделает для страны этот высший слой. * * * Пушкин как мизантроп. Можно откопать у него кое-что и на эту тему. "Представь себе, что до моей пустыни не доходит ни один дружеский голос -- что друзья мои как нарочно решили оправдать элегическую мою мизантропию -- и это состояние несносно." (письмо Л. С. Пушкину от 22 янв. 1822 г.) "Тебе придется иметь дело с людьми, которых ты еще не знаешь. С самого начала думай о них всё самое плохое, что только можно вообразить: ты не слишком сильно ошибешься." (письмо Л. С. Пушкину, сент. или окт. 1822 г.) "Ты, конечно б, извинил мои легкомысленные строки, если б знал, как часто бываю я подвержен так называемой хандре. В эти минуты я зол на целый свет, и никакая поэзия не шевелит моего сердца." (письмо Плетневу, ноябрь или декабрь 1822 г.) "Душа моя, меня тошнит с досады -- на что ни взгляну, все такая гадость, такая подлость, такая глупость -- долго ли этому быть?" (письмо Л. С. Пушкину, январь или февраль 1824 г.) Ну, на зрелого мизантропа Пушкин, конечно же, не тянет, но не известно, к чему бы он пришел, пожив еще хотя бы лет десять. * * * Пушкин с точки зрения теории, пропагандируемой Григорием Климовым. Папаня у поэта -- явно припыленный, брат -- неглуп, но никчемен (значит, абсурдист). Жена -- кокетка. Старший сын почему-то родился рыжим. В анамнезе у Пушкина есть, среди проче- го, склонность к письменному сквернословию. И т. д. Упомянутая теория, можно сказать, подтверждается, но у меня это не вызывает ни злорадства, ни чувства подрастания в собственных глазах. Скорее, я переживаю легкую досаду. Как и в случае с геморроем Чаадаева. Но есть идея: подправить теорию так, чтобы досады уже не было. Чтобы мы с Пушкиным по этой теории попадали в очень правильные люди без всяких оговорок. Возможно, даже заодно с Чаадаевым. * * * Ладно, пусть я буду совсем плохой. Но пару особо нехороших отрывков из Пушкина я все-таки приведу (наверное, чтобы полюбо- ваться своею въедливостью, осведомленностью и объективностью). Письмо С. А. Соболевскому (февраль 1828 г.): "Безалаберный! Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о M-me Kern, которую с помощью божией я на днях <--->." (Ту самую Kern, которой мы, кажется, должны быть благодарны за его знамени- тое "Я помню чудное мгновенье..."). Письмо И. А. Яковлеву (март или апрель 1829 г.): "Должники мои мне не платят, и дай бог чтобы они вовсе не были банкроты, а я (между нами) проиграл уже около 20 тысяч." (Для сравнения: цена крепостной "души" составляла около 400 руб; синекура при архивах, жалованная Пушкину Николаем, приносила 6 тысяч руб. в год; а драгоценности покойной тещи Кисы Воробьянинова, за которыми он охотился вместе с Остапом Бендером, тянули всего лишь на 70 тысяч.) Про это можно сказать следующее. Во-первых, на Пушкине сказы- валось влияние морально разложенной дворянской среды, а где-то ему даже приходилось маскироваться в ней под "своего", иначе бы нервы не выдержали. Во-вторых, может быть, плохое в людях не только естественно и почти неизбежно, но при некоторых условиях даже и правильно, и люди различаются лишь количеством и характером своего плохого, а также тем, чему хорошему это плохое послужило предпосылкой. Кстати, святые всегда производят на меня впечатление уродов (пусть и полезных порой) и никогда не тянут на образец, который можно порекомендовать многим. * * * Плохое в человеке неизбежно хотя бы потому, что неизбежны ошибки. Далее, небольшое количество умеренно плохих поступков бывает даже полезно -- тем, что вызывает стыд и муки совести, которые удерживают от более значительных мерзостей. Кстати, к совершению дурных поступков толкает отчасти любопыт- ство. Без них представления о себе и о мире оцениваются как слишком приблизительные, а иметь очень приблизительные представ- ления о себе и о мире -- это опасно. * * * 02.01.2007: Заметки по прочтении великолепных исследовательских работ Анны Ахматовой на тему дуэли Пушкина. По своим взглядам Пушкин был аристократ, крепостник и государ- ственник, и в этом у него не было больших расхождений с Николаем. Что же касается несвободы в России, то Николаю оправдать это перед Пушкиным было довольно легко: свобода -- это в принципе хорошо, но ведь, к примеру, не для таких людей, какие составляют "центр" петербургского общества. Николай I дал Пушкину невысокий придворный чин камер-юнкера, возможно, потому лишь, что не было лучших вакансий или потому что на более выгодные вакансии претендовали другие люди, представляв- шиеся более подходящими. Если бы Николай сделал для Пушкина ис- ключение и, к примеру, расширил придворный штат, то другие иска- тели места тоже захотели бы, чтобы для них сделали исключение, а Россия держалась тогда отнюдь не на одном лишь Пушкине. Пушкин был всего лишь одним из многих, хотя и лучшим в своей области. Преследуемый "шайкой Геккерна" Пушкин искал защиты у Николая I, и это показатель отношений Пушкина с царём. Николай не предоста- вил Пушкину ДОСТАТОЧНОЙ поддержки не потому, что радовался его неприятностям, а потому что проблема Пушкина терялась в массе других царских проблем: Николаю свет на Пушкине не сошёлся, и если в случае с Пушкиным Николай где-то "не доработал", то вменять это ему в вину было бы неправильно. Барон Геккерн был заинтересован в раздувании конфликта с Пушкиным хотя бы потому, что это косвенным образом отводило от Геккерна подозрение в гомосексуальной связи с Дантесом. Можно даже сказать так: "голубые" погубили нашего Пушкина. Кроме того, следует учитывать, что конфликт увлекает людей сам по себе: главное -- начать его, а далее первопричина будет становиться всё менее значимой. Наконец, "общественность" петербургских салонов как бы поручила Геккерну "поставить на место" Пушкина, и Геккерн мучил того, чтобы доставить удовольствие своим приятелям, приятельницам и пр. В петербургском "свете" Пушкина НЕ ЛЮБИЛИ. Не любили потому, что он был чужд своими творческими интересами и вдобавок имел "дурной характер". Между тем, Пушкин был существенно зависим от общест- венного мнения, потому что зарабатывал на жизнь литературным тру- дом, иначе говоря, нуждался в том, чтобы быть популярным. Пушкин не мог просто уехать: он должен был победить. Пушкина сильно задевало не в последнюю очередь то, что в любимцах петербургского общества ходил какой-то сопливый Дантес -- пустое существо и в придачу эмигрант -- а не он, Пушкин -- лучший из русских поэтов, отличный писатель, вдобавок представи- тель древнего рода и просто умный человек. Пушкин как самец оказался значительно менее привлекательным, чем Дантес, даже в глазах собственной супруги. Такое переживается очень тяжело. Ему оставалось смириться с этим, либо сбежать, либо постараться убить Дантеса. Ещё вариант для Пушкина: придушить супругу. В этом случае его дети говорили бы не "дядя Жорж убил папу", а "папа убил маму из-за дяди Жоржа". Дантес жил, как и положено жить самцу: стремился овладеть как можно большим числом молодых самок. Уступить некоторых из них Пушкину ради благополучия русской литературы -- мысль, конечно, благородная, но она ему не пришла -- хотя бы потому, что Пушкин как автор был в высшем обществе уже не очень популярен. Своим современникам Пушкин не представлялся такой большой фигурой, какой он видится их потомкам: во-первых, ещё не все его значительные произведения были опубликованы; во-вторых, имела место конкуренция со стороны более предприимчивых и лучше вписан- ных в общество авторов; в-третьих, его тогда ещё не проходили в школе, не исследовали, не растолковывали, не внедряли в массовое сознание; в-четвёртых, сказывалась зависть к таланту. О причинах падения популярности Пушкина ко времени его конфлик- та с Дантесом. С возрастом Пушкин стал естественным образом раз- дражительнее, язвительнее, мизантропичнее, а это не способствует налаживанию отношений в обществе. Кроме того, он начал проявлять себя больше как мыслитель, а не как лирический поэт, то есть стал менее понятным. Наконец, он где-то просто приелся. Злословие в высшем обществе по поводу Пушкина было не следстви- ем происков его врагов, а следствием его особой позиции, которая обеспечивала ему врагов. Ему хотелось двух несовместимых вещей: быть принятым в обществе и быть критиком этого общества. Надо выбирать что-то одно. В конечном счёте Пушкина погубила его собственная жена своим провоцирующим Дантеса поведением. Но валить вину на жену было неэстетично, неполитично и т. д., поэтому стали акцентировать Дантеса, Геккерна, Николая и "мнения света". После злосчастной дуэли Наталья Николаевна, возможно, была даже своеобразно счастлива: из-за неё, именно из-за неё стрелялся первый поэт России с первым красавцем Петербурга! Как самочка она сделала великолепную карьеру и продолжила её в качестве прекрас- ной вдовы. Гибель Пушкина, среди прочего, породила в среде российских поэтов тягу к трагическому завершению жизненного пути, а в среде российских читателей -- ожидание от них такого завершения. Смерть от старости и в собственной постели стала выглядеть жалкой, почти неприличной, ставящей под сильное подозрение ту общественную позицию, какую покойник занимал при жизни.

11. О себе.

11.1. Как я выбился в идеологи белорусской государственности.

О, эти мои сложные отношения с местной властью! С одной сторо- ны, я считаю ИХ серыми ребятами, мягко говоря, не склонными к щепетильности. С другой стороны, приходится ведь идти на компро- миссы так или иначе. И что их так сильно от меня отталкивает? Может, моя извилистая политическая биография? Или мой несколько эксцентричный психоло- гический портрет? Или они видят во мне конкурента по части генерации идей? Или думают, что я не вполне здоров? Или полагают, что я на кого-то работаю -- помимо себя и человечества? Или их просто раздражает -- как и меня -- моя физиономия? Или у них таких кадров, как я, -- с большим запасом? Другие возможные причины: подозревают, что я слишком честный; берегут меня от своей грязи; считают, что особняком я тружусь продуктивнее, а идти со своими "наработками" мне всё равно, кроме как к ним, больше некуда; держат меня на черный день как свой последний козырь (чудо-оружие); вообще не обращают на меня внимания. Через полгода после того, как я опубликовал в газете "Баста!" статью "Круши, Рыгорыч!", белорусский всенародноизбранный разогнал парламент. ............................................................... ............................................................... А вот мой фрагмент, который предположительно поспособствовал началу идеологической возни в Беларуси: "Граждане либеральные оппозиционеры (и социал-демократические -- один чёрт)! Ваша главная проблема в том, что вы не способны победить нынешнюю власть идеологически, то есть не можете стать моральными лидерами, носителями мнений, к которым массы трепетно прислушиваются. Поэтому вам не достается и политическая власть. Идеологическая победа -- это 90% победы политической. Брать концептуальную власть в стране существующие законы не запрещают. Большинство граждан даже не может сказать, что она такое и в чьих руках находится сейчас (по большому счету -- в ничьих). И т. д."

11.2. Моя ностальгия по СССР.

Если привыкнешь, так вроде и ничего особенного. Привычное -- как правило, самое лучшее. Животные пустыни не выдерживают в джунглях, а животные джунглей не выдерживают в пустыне. Конечно, воды в джунглях больше, чем в пустыне, но это бывает хорошо только до некоторого предела. В СССР удушался только политический национализм, но никак не культурный. Я бы сказал, что культурный даже насаждался. Да и политический до некоторого предела приветствовался: почти все народы имели хоть какую-то административную автономию, а если какие-то и не имели, то никто не препятствовал им ее получить. Даже в паспортах помечали национальность -- чтобы кто-нибудь ненароком не забыл. А чтобы не слишком перемешивались на просторах шестой части суши, была так называемая прописка. Я не боялся болтаться по Союзу в одиночку со спальным мешком или даже без него. Я побывал таким образом в Москве, Ленинграде, Риге, Каунасе, Вильнюсе, Гродно, Львове, Одессе, Тбилиси, Сухуми, Салехарде и т. п. Я пережил при этом до обидного мало приключе- ний, и никогда не возникало угрозы моей жизни или хотя бы моим зубам. Правда, в Орше меня однажды слабо пытались обобрать два вокзальных "мента", когда я возвращался с северных заработков, но я легко уклонился от близкого с ними знакомства. О да, это была кошмарная страна. Я ненавидел ее лживых вождей, ее неряшливый образ жизни, ее массовое архитектурное убожество, ее хозяйственную расточительность, ее пронырливых писателей, ее никчемные "общественные науки", ее гнусные "общественные органи- зации". * * * Сначала была эпоха воровства. Кто чем заведовал, на том и "под- нялся". Сегодня "наверху" -- почти те же начальственные морды, что и раньше. За редкими исключениями. Когда всё добро поделили и переделили, снова заговорили проникновенно о честности, патрио- тизме и всяком таком прочем -- обращаясь главным образом к тем, кто не смогли поучаствовать в растаскивании государственного имущества. Настала эпоха реализации "священного принципа неприкосновенности частной собственности" (но мне на него чихать). Кому не подфартило воровать у народа, тот промышлял пусканием пыли в глаза. Начальники отделов стали массово переделываться в директоры центров, директоры -- в генеральных директоров, младшие продавцы -- в менеджеров по продажам, студии -- в театры, лавочки -- в торговые дома, институты -- в университеты, университеты -- в академии. Всякие "международные" конторы стали размножаться быстрее, чем самые несознательные народы. Что ни название, то непременно по-английски, на худой конец какой-нибудь boutique. Заниматься простой работой стало крайне неприлично: надо непре- менно что-то перепродавать, в крайнем случае, кого-то организовы- вать или консультировать. Стало невозможно произносить слово "инженер" или "учитель" без жалости к тому, кто этим словом называется. Какой телевизионный канал ни включи, на экране почти обязатель- но фиглярничает или врет какой-нибудь выродок. И хорошо еще, если русский. Но новости почти сплошь положительные. А если иногда что-то где-то чуть-чуть грохнется, то президент блестяще выскажет соболезнование, а Министерство чрезвычайных ситуаций великолепно справится с ликвидацией последствий и улик. Я приучил детей выключать звук на рекламе, распознавать деструктивные мультики, четко называть наиболее частые признаки дегенератов, но все равно обычно не рискую оставлять их наедине с телевизором. Впрочем, зачем детальничать? Без меня уже было точно сказано: время подлецов. Иной ущербноватый человечек терпел бы и мучился всю жизнь, не имея возможности развернуться со своими дегенерат- скими талантами, ан нет: пришел период, когда каждый может свободно и целиком показать гнусную часть своей личности. Гнилое время. Канун модералистической революции. * * * Можно предположить, что мое ворчание -- от того, что я не в состоянии приспособиться к новым "реалиям". Но я как раз приспо- собился. Я всего лишь считаю, что новые "реалии" раза в два отвратительнее старых, и для меня нет никакого удовольствия от соприкосновения с ними. К тому же, дело не в моих индивидуальных ощущениях, а в "объективных" показателях устойчивого сползания ко всеобщей катастрофе. В этой катастрофе я буду чувствовать себя, наверное, еще лучше, чем сейчас, но я как-то пока не решился под- вергнуться риску умереть вместе с остальным человечеством -- пусть даже и на вершине блаженства от осознания своей прозорли- вости и своей исключительной подготовленности к борьбе за остатки консервов и топлива.

11.3. Мои мечты.

............................................................... ............................................................... Долгое время я мучил себя планами кругосветного путешествия (книги по мореходному делу и строительству яхт до сих пор захлам- ляют мою домашнюю библиотеку). Меня душила клаустрофобия: я стре- мился вырваться из той убогой "социальной ячейки", в которую меня надежно заперли. Конструкция судна разрабатывалась в двух вариан- тах (оба ориентировались на мои ничтожные материальные возможнос- ти). Первый вариант включал яйцеобразный корпус, состоящий из трех соединяемых винтами частей (носа, кормы и середины). Размеры каждой части позволяли собрать ее в комнате и вытащить через дверь. Второй вариант представлял собой плот, собираемый из водо- непроницаемых мешков с запасом еды, а также из шести 20-литровых канистр для воды. Будучи в армии, я для этого второго варианта запас алюминиевых трубок от антенны списанной радиолокационной станции (трубки были малопрочные, и это меня беспокоило). Тогда же я прикупил и прорезиненной ткани, и она все еще где-то валяется. ............................................................... ...............................................................

13. Литература.

Буковский В. "Московский процесс", Изд. "Русская мысль", Париж-Москва, 1996. Державин Г. Р. "Мнение об отвращении голода в Белоруссии и устройстве быта евреев" в кн. "Антисемитизм", М., изд. "Крафт", 2002. Ломброзо Ч. "Антисемитизм и современная наука" в кн. "Антисе- митизм", М., изд. "Крафт" 2002. Суворов В. "Самоубийство: Зачем Гитлер напал на Советский Союз?", М., изд. АСТ, 2003. Хайдеггер М. "Разговор на проселочной дороге: Сборник", пер с нем. / под ред. А. Л. Доброхотова, М., "Высш. школа", 1991.

Возврат в оглавление