Не могу сказать, что я ненавижу их всех в одинаковой степени:
некоторых скорее осуждаю, а где-то иногда даже и жалею. Более
того, в особых случаях я готов и вовсе закрывать на их пороки
глаза, поскольку всякий человек имеет право на отдельные
небольшие недостатки. Но я не собираюсь менять свое отношение к
самим их порокам. Справедливости ради можно было бы завести
раздел "Качества в людях, которые я ненавижу" и часть материала
перенести туда, но мне лень. Да и что толку напрягаться? Всё
равно вы не оцените моей щепетильности и не возлюбите меня ни
за нее, ни за что другое. А если кто-то вдруг и возлюбит, я могу
растеряться от неожиданности и к тому же непременно заподозрю
подвох.
Я раньше не изливал своей ненависти к бомжам, потому что
считал, что в ней нет ничего особенного; что я делю ее с огромным
большинством людей. Так ведь нет же: оказывается, я и в этом
довольно своеобразен. Очень многие либо жалеют их, либо и вовсе
мало обращают на них внимание. Для меня же, если в поле моего
зрения попадается хоть один бомж, небо закрывается свинцовыми
тучами. Мои кулаки становятся тяжелыми, мои мысли вертятся вокруг
одного: как было бы хорошо облить это существо керосином и
поджечь!
Собственно, название "бомж" ("без определенного места житель-
ства") является для них условным, поскольку у многих из них есть
своя засранная берлога, в которую они легко превращают любую
нормальную квартиру. Более того, название "бомж" является для них
эвфемизмом, поскольку не иметь определенного места жительства
может и путешественник, и герой, скрывающийся от правосудия,
тогда как эти немытые личности -- потребители отходов, помойные
твари, разносчики глистов и туберкулеза, огородные воры,
засиратели подвалов.
Если бы граждане гнали их пинками из автобусов и магазинов, а
милиционеры грузили в переоборудованные под эту дрянь мусоровозы
и свозили в концлагерь, моя несчастная Родина была бы много
здоровее и симпатичнее.
Когда наступает сильный мороз, я получаю повод для радости:
кое-кого из этих дефективных он наверняка подметет.
На мои гневные реплики по поводу этих существ добропорядочные
граждане мне отвечают: они тоже люди. Раньше я возражал: нет, они
уже не люди. А теперь мне думается, что они, может быть, как раз
и есть люди, наиболее полно выражающие общее направление челове-
ческого "развития", тогда как я -- недочеловек с рудиментарной
неприязнью к ущербному.
Всякий эмигрант должен в некотором смысле доказывать, что он
не предатель и не вор: не предал своей нации и не украл кусочка
территории у чужой нации.
Одно дело если человек временно уезжает из страны, чтобы извне
готовить смену "режима" в ней и свое возвращение, и другое --
если он сматывается насовсем. Во втором случае им может планиро-
ваться ассимиляция в другую нацию или же расширение "диаспоры".
Расширение диаспоры -- это своеобразный способ завоевания чужой
территории. Может быть, это способ исправления ошибки предков,
которые перешли к оседлой жизни в не очень хорошем месте.
Мне очень нравится в японцах и англичанах их высокомерное
отношение к иностранцам. Мне очень не нравится в русских их
подобострастная готовность услужить всякому извращенцу с загра-
ничным паспортом, которая так мило сочетается с презрением
к чукче или узбеку. Эта услужливость -- не из приличия или
гостеприимства, а из чувства собственной неполноценности; из
слабой надежды что-то себе выклянчить у заезжего толстосума;
из желания блеснуть перед ближними своим "контактом". Конечно,
отчасти она оправдывается длительным существованием "железного
занавеса" и кое-каким отставанием от некоторых стран в не
нужном на 90% техническом развитии, но "светлого будущего" из
оправданий не построишь.
Следствия русского "интернационализма" -- СПИД, разноцветные
детишки, всякий идеологический хлам.
Не думаю, что дело сводится к особенностям моего музыкального
восприятия. А если бы и сводилось, то ведь вполне можно пред-
положить, что как бывают отклонения в психической деятельности
вообще, так бывают и отклонения в музыкальных пристрастиях в
частности. Более того, я сильно подозреваю, что дурные музыкаль-
ные пристрастия настолько коррелируют с психическими нарушениями,
что могут рассматриваться в качестве их симптомов. Скажи мне,
какую музыку ты любишь, и я скажу (ну, сказал бы, если бы был
психиатром), какую лечебную процедуру к тебе применить.
Эти сволочи с нездоровыми музыкальными влечениями и всякие
музыкальные халтурщики причиняли мне так много раз материальные
убытки и порчу настроения, что впору мечтать о страшной мести.
Скажем, я приобретал магнитофонную кассету, ориентируясь на
какие-то знакомые произведения, указанные на упаковке, а
обнаруживалось, что большая часть записей -- беспросветно блеклая
ерунда. Итогом всегда была моя готовность кого-нибудь убить
(но к разным громким убийствам я всё равно не имею отношения).
Я охотно подозреваю в людях всякие мерзости, но все же слабо
надеюсь, что дрянная музыка появляется не потому, что ее авторы
хотят одурачить слушателей. Не исключено, что им действительно
нравятся результаты их творческих усилий: эти результаты видятся
им если не шедеврами, то хотя бы вещами добротными. Я ведь здесь
тоже что-то строчу самозабвенно, а между тем вполне возможно,
что эта писанина не способна умилить ни одного человека, кроме
меня самого.
Конечно, дело не только в существовании большого количества
несчастных с искаженным музыкальным восприятием. Бывает,
автору жалко выбросить неудачный плод своего труда (мелодия --
это ведь не текст, который иногда удается значительно улучшить --
через многократные переделки). Бывает, певец, у которого не
набирается шлягеров на полную программу, дополняет ее хоть
чем-нибудь, к тому же оказывая любезность хорошим в принципе
авторам, у которых случилась творческая неудача. Также случается,
что изготовитель кассет делает подборку якобы популярных песен и
вставляет туда вперемежку с действительно хорошими вещами всякую
попадающуюся под руки мерзость -- чтобы облегчить себе работу
и/или чтобы распределить хорошие произведения на большее число
кассет и выудить у несчастных покупателей побольше денег. Эти
моральные и музыкальные уродцы подстерегают меня в каждом ларьке,
торгующем "аудиопродукцией", и надо напрягать мой изнуренный
трудами интеллект и мою капризную интуицию, чтобы не попасться в
расставляемые мне ловушки.
* * *
Есть огромное преимущество у песен на малопонятном или вовсе
непонятном языке: убожество текста этих песен тебя как бы уже
не касается, и ты выдумываешь себе ее содержание по своему вкусу.
Поскольку поп-музыка идет в основном на английском, могу себе
представить, какую дебилизирующую нагрузку испытывают от этого
английские, американские, австралийские и прочие англоязычные
мозги.
* * *
Если в песне нет хорошей мелодии, эта песня хорошей никак стать
не может -- несмотря на идеологическую выверенность или даже
изысканность своего текста, изощренную аранжировку, блестящие
голосовые данные исполнителя, его импозантность и танцевальные
способности, лохматость музыкантов, усилия длинноногого
"бэк-вокала" и даже световые эффекты. Меня особенно раздражает,
когда при блеклой мелодии исполнитель пробует выправить ситуацию
за счет голоса и сценических подергиваний. Если он так серьезно
относится к своему делу, то лучше бы подбирал репертуар
покачественнее.
Некоторые песни только и можно различать, что по повторению
несколько десятков раз какой-нибудь идиотской фразы или по
каким-то особым выкрикам, вздохам, бормотаниям и т. п. Мелодию
давайте, сволочи!
Бывают, конечно, очень утонченные натуры: чуть что-то где-то
запиликает, или хотя бы пальцем по мокрому стеклу, или ложечкой
по стакану -- и они уже заводятся, уже подергиваются в такт, уже
почти что впадают в экстаз. Но я не такой: меня лишь бы чем не
прошибешь. А ведь так хочется иногда, чтобы прошибло!
* * *
Невозможно говорить без омерзения о так называемых музыкальных
клипах -- еще одном жалком способе компенсировать отсутствие
хорошей мелодии. Большинство клипов делается на один манер: со
сменой картинки приблизительно через каждые две секунды. Может
быть, это считается способом проникновения в подсознание --
не знаю. Некоторые придурки даже стали в этой манере снимать
художественные фильмы -- правда, меняя картинку не через каждые
две секунды, а через каждые шесть-восемь. Я таких фильмов не
смотрю, о чем бы они ни были. Эпилепсией я не страдаю, но и
ставить эксперименты на собственной психике не собираюсь.
У них Гитлер -- непременно величайший негодяй, а Эйнштейн --
непременно величайший физик. Старым развалинам они всегда
уступают место в автобусе, а если ты чихнешь, обязательно
скажут тебе "Будь здоров!", даже если ты мизантроп и латентный
убийца. Они по моде одеты. Они в курсе телевизионных новостей.
Они ходят на выборы и даже голосуют там за всяких придурков.
Их детишки -- если такие заводятся -- почти всегда отличники,
почти всегда таскаются в какую-нибудь дурацкую спецшколу и
непременно в числе первых вступают в комсомол или в организацию,
его заменяющую.
У них все определено и устойчиво. Никаких нюансов, никаких
условностей, никаких сомнений; ну разве что совсем чуть-чуть --
по поводу какого-нибудь футбола. Все моральные истины для них
давно открыты, и можно лишь немного их иногда уточнять.
Они пишут скучные, но очень правильные диссертации, непременно
"защищаются", непременно становятся преподавателями, в крайнем
случае какими-нибудь консультантами по новейшим технологиям
бизнеса. Да что я говорю, они даже могут стать учеными -- и
годами плодотворно клепать какую-нибудь правдоподобную серенькую
ахинею.
Они не настолько вредны и противны, чтобы их просто убивать,
поэтому приходится сосуществовать с ними и иногда даже отвечать
им на их бездарно-правильные реплики. Чуть зазеваешься -- они уже
ходят почти что в твоих начальниках, а то и в депутатах парламен-
та. Зато они очень смешно кипятятся, когда по поводу какой-нибудь
значимой для них вещи выдаешь что-то нестандартное, искристо-
маргинальное, отборно-экстремистское, на свободном языке думающих
людей.
Мне безразлично, приедет ли в Минск английская королева. А если
и приедет, я не попрусь глазеть на ее кортеж. И даже если мне
представится возможность попасть на прием в ее честь, я вряд ли
туда отправлюсь: никакое выгодное знакомство мне в той среде не
угрожает, а идти просто для того, чтобы потом можно было об этом
сказать, -- совершенно не мой стиль. Да и кому скажешь: я же
не вожусь с людьми, для которых такие вещи существенны. Даже если
бы я и считал английскую королеву сосудом какой-нибудь очень
нужной мне благодати, разве могла бы эта благодать перейти на
меня только потому, что я оказался рядом? Я даже не знаю, пошел
ли бы я смотреть Гитлера -- несмотря на мое любопытство пишущего
о нем человека и на стремление быть добросовестным автором.
Наверное, не пошел бы -- из опасения быть раздавленным возбуж-
денной толпой.
Вот съездить за чужой счет в Англию -- на это я сразу же согла-
шусь. Но это я: особенный, странный. А сколько людишек помчится
есть глазами автомобиль королевы, представлять собой народ, чтобы
потом всю оставшуюся жизнь хвастаться этим в кругу себе подобных?
Это духовные братья тех самых кретинов, которые давились насмерть
на Ходынском поле по поводу коронации Николая II.
Я понимаю, что они не виноваты в этой своей особенности, так
ведь я и не требую для них расстрела. Но я все-таки немного
подозреваю, что если бы они сильно хотели в свое время поменьше
расти и поменьше шириться, это получилось бы у них хотя бы
отчасти.
О моих претензиях к ним. Во-первых, они занимают слишком много
места в общественном транспорте. Когда кто-нибудь из них усажи-
вается в метро на диван, предназначенный для троих, третий туда
уже вряд ли поместится (я упрям и потому всё-таки помещаюсь, но
пребывать в тесноте рядом с их потными тушами отнюдь не доставля-
ет удовольствия). Во-вторых, они при этом платят за проезд ровно
столько же, сколько и я, а это неправильно. В-третьих, чаще всего
как раз под ними ломаются стулья, табуретки и пр. и обрушиваются
ступеньки, которые могли бы еще служить и служить. В-четвертых,
они потребляют слишком много еды и других ресурсов и усугубляют
тем самым кризис природопользования. В-пятых, с ними есть слож-
ности на войне (из-за них приходится глубже рыть окопы; они заме-
тнее для противника и могут демаскировать позицию своего подраз-
деления; если подразделение бежит в атаку, противник стреляет по
ним в первую очередь, так что до участия в рукопашной у них обыч-
но не доходит, а когда их ранят или убивают, приходится возиться
с очень тяжелым и неудобным грузом). В-шестых, они легче пролеза-
ют в начальники. В-седьмых, у них меньше проблем с соблазнением
женщин, а значит, у таких, как я, этих проблем больше. В-восьмых,
когда возникает необходимость за что-то их бить, с ними бывает
трудно справиться. Наконец, я полагаю, что из-за чрезмерной длины
своего кишечника они больше других пердят.
Справедливости ради надо отметить, что от слишком крупных бывает
иногда и польза (нет худа без добра!): к примеру, если где-то под
асфальтом образуется скрытая промоина, то провалится туда, скорее
всего, кто-нибудь потяжелее.
О том, что они чувствуют себя неполноценными и потому много
злобствуют и делают гадости человечеству, уже давно было сказано
до меня.
Своим видом они позорят нацию. На войне они дискредитируют
свое подразделение, вызывая смех врагов и уныние товарищей.
Других придирок к ним нет: они мало едят, хорошо набиваются в
автобусы, сидят по четыре человека на диванах, предназначенных
для трех. Когда возникает необходимость за что-то их бить,
приходится брать в расчет единственно свою совесть. Правда, я
подозреваю, что из-за слишком малой длины своего кишечника они
слишком часто бегают в сортир.
Конечно, я и сам мелковат, хотя и не чрезмерно: скорее, я у
нижней границы "среднего роста". Но незначительность моих
придирок к низкорослым объясняется вряд ли только этим: мне
действительно симпатична в людях сдержанность, в данном случае
в отношении размеров.
Они бывают не то чтобы совсем уже подлецы, но склонные часто
игнорировать справедливые интересы других людей. Где-то трусливо
помолчат, где-то выскажут гадость об отсутствующем (не обязатель-
но таком же подловатеньком), где-то похвалят ни за что, но с
выгодой, где-то урвут себе больше, чем надо бы, где-то удачно
поменяют политическую позицию или вовсе займут доброжелательный
на все стороны нейтралитет. Этакие всеобщие друзья. Ласковые
телятки, сосущие у всех маток поочередно. Если бывает выгодно
воспевать справедливость, самоотверженность, патриотизм и пр.,
то именно этим они и занимаются. Они вроде и не убивают никого
непосредственно и даже храма не поджигают своими руками ни разу,
а что-то очень хочется врезать им промеж глаз.
Сказать о человеке, что он талантлив, значит, не сказать о нем
почти ничего. Талант сам по себе ничего не значит. Даже если он
проявляется в каких-то заслугах, еще требуется отделить от них
псевдозаслуги, а оставшееся сопоставить с антизаслугами. Кстати,
он может проявляться и исключительно в делании подлостей.
Талантливый подлец, случается, совершает что-то существенно
хорошее нечаянно, в качестве побочного продукта своих подлостей.
А еще он может делать хорошее для маскировки своей подлой сути,
для облегчения реализации своих мерзких намерений.
Положительная репутация подловатеньких талантливых людей форми-
руется другими подловатенькими талантливыми людьми, уверенными в
том, что им почти наверняка будет оказана такая же ответная лю-
безность. (Этот феномен широко известен, и я упоминаю его единст-
венно потому, что если я его не упомяну, то каждый второй
залезший в эту книгу дурак будет кричать, что я о нем и не знаю.)
К хору, поющему осанну червивым талантам, примешиваются и
голосочки добропорядочных недоумков, желающих прослыть скромными,
справедливыми, воздающими должное.
Талантливая сволочь, симпатичная сволочь гораздо вреднее для
общества, чем сволочь обыкновенная.
Я покупаю еду, прежде всего, для поддержания своей жизнедея-
тельности. А значит, стремлюсь к тому, чтобы в продуктах было
побольше калорий за меньшую цену. Но когда я -- голодный и
малоденежный -- бросаюсь к прилавку и начинаю рыться в предла-
гаемом товаре, попадается сплошь какая-то дорогая обезжиренная
обессахаренная ерунда для богатых распухших гиподинамичных сук,
которым хочется обжираться без последствий: низкокалорийные
йогурты, низкокалорийный майонезы, низкокалорийные газированные
напитки... А ведь всё это еще и требует разных химических
ухищрений, чтобы еда выглядела как полноценная.
С чего бы не спорить о вкусах? И что в них такого особенного,
что о них лучше не спорить? Впрочем, если спорить не умеешь,
тогда, конечно, лучше не спорить. Причем не только о вкусах.
Всякий вкус (т. е. иррациональное предпочтение) имеет вполне
изучаемые причины и зависит от них вполне изучаемым образом. Эти
причины могут быть в "химизме" тела, в особенностях питания, в
инстинктах, в привычках, в нахватанных там-сям представлениях
и т. д. Иное дело, что о некоторых причинах предпочитают молчать.
Так и надо честно говорить, что затык -- не из-за непостижимости
вкусов, а из-за неспособности их постигать или из-за неудобства
обсуждения их причин, а то -- "о вкусах не спорят!" Я вам покажу
-- "не спорят"! Я вам так "спорну", что у некоторых всякий вкус
поотшибается. Тут от кое-каких вкусов (точнее, от их причин),
скоро весь мир в бездну провалится, а вы -- "не спорят".
Кажется, чего проще: если ты директор, но не можешь разобраться
со своими проблемами, -- купи соответствующую книгу и почитай.
Мало одной книги -- купи еще две. Только не очень толстые. И не
читай в них всего подряд. А если тебе нужен свежий взгляд, найми
другого заместителя. Или поменяйся заместителем с другим директо-
ром. Или попроси другого директора (не конкурента, конечно) про-
консультировать тебя. А сам проконсультируй его. А не поможет --
сматывайся подальше, прихватив остатки средств со счетов предпри-
ятия. Но нет, платят огромные деньги за то, чтобы компашка
знатоков приперлась к ним пересказывать дурацкие первоисточники.
Когда натасканная очкасто-галстучная банда махровых консультан-
тов наваливается скопом на несчастного директора, у него голова
идет кругом от заумных терминов, назидательных интонаций, всяких
потрясающих фактов (которые выглядят очень даже однозначными, не
будучи таковыми). Он начинает думать, что, может быть, он и в
самом деле какой-то неполноценный, и какое все-таки счастье, что
ему попались на жизненном пути эти бойкие придурки.
Бывает ли от бизнес-консультантов хоть какая-то польза? О, ну
конечно же, бывает -- и немалая!
Во-первых, при налаженных доверительных отношениях с консуль-
тантами начальство может переложить в свой карман кое-какие
деньги со счетов своего предприятия.
Во-вторых, даже доверительные отношения налаживать не обяза-
тельно. Скажем, папочка шустрит директором, а его сынуля, полу-
чивший за границей буржуйское квазиобразование, -- консультантом,
обслуживающим папашино предприятие. Или предприятие папашиного
приятеля (а папаша в благодарность сбывает посреднической фирме
приятелева сына продукцию своего заводика по дешевке).
В-третьих, на консультантов всегда можно свалить ответствен-
ность. Чем они именитее (иначе говоря, чем дороже) -- тем легче
сваливать. Когда тебя попробуют выкинуть из директорского кресла
за малопригодностью, ты придашь лицу скорбное выражение лица и
скажешь, что в твоей ситуации даже ЭТИ специалисты за ТАКИЕ
деньги оказались не в силах помочь. У кого же после этого
поднимется на тебя карающая рука?
В-четвертых, консультанты избавляют от необходимости читать и
думать самому. Они прочли одну дурацкую книжку -- и носятся по
стране с ее лозунгами. Пусть они ничем не башковитее тебя -- это
неважно. Важно то, что и должность, и доходец с должности
остаются за тобой, хотя в твоих делах ковыряются за тебя уже
другие.
В-пятых, консультанты помогают преодолевать моральные барьеры.
Процесс может выглядеть так. Консультанты: "Увольте половину
работников." Директор: "О, я уже думал, об этом, но ведь жалко
людей." Консультанты: "А вы не жалейте. Бизнес не знает жалости.
Это необходимая жесткость. Надо пожертвовать некоторыми, чтобы
спасти остальных. Мы должны создавать конкуренцию на рынке труда.
Так живет весь мир. Они сами потом скажут вам спасибо." И т. д.
Директор: "Ну, ладно. Чёрт с ними." Этих работников консультанты
в глаза никогда не видели. И не увидят, потому что скоро уедут.
А если кого не видишь, списать его со счетов проще простого.
В-шестых, от нашествия консультантов на предприятие у многих
там случается стресс, и люди начинают метаться, увольняться,
вешаться, хвататься за головы и за книжки, бросаться на началь-
ство со свежими сверхценными идеями и т. д. Благодаря такой
перетряске работа иногда начинает идти лучше. Некоторое время.
Но неужели трудно шухернуть всех без консультантов? Да, трудно:
лучше пусть дураков и бездарей назовут дураками и бездарями чужие
временно присутствующие люди. Они уедут, и им никто не будет
мстить.
В-седьмых, консультанты наверняка неоднократно назовут тебя
толковым руководителем, не чурающимся передовых методов. В меру
жестким, разбирающимся в людях, а также в лизинге, факторинге,
франчайзинге, маркетинге, мониторинге, свопинге, свимминге,
шиппинге, шейпинге и т. п. Причем будут называть тебя так не
только в глаза, но и за твоей спиною. А почему бы и нет -- они же
стараются для себя.
Консультант никогда не бывает в проигрыше. Если на посещенном
им предприятии дело вдруг вопреки всему пойдет хорошо, он
радостно заявит: вот я каков! Если же дело завалится, он еще
радостнее будет говорить: вот что бывает с теми, кто не вполне
принимают мои советы или не умеют их реализовывать!
Чем больше денег эти имитаторы сдирают с клиента, тем больше
могут потратиться на рекламу. Чем больше они потратятся на рек-
ламу, тем больше новых жертв попадется в их сеть. Уже состояв-
шиеся жертвы молчат, чтобы не стать в придачу еще и посмешищем.
* * *
С другой стороны, что значит, что дела на предприятии пошли
хорошо? Оно стало давать больше продукции? Но какой? Оно стало
прибыльнее? Но кому досталась эта прибыль, на что была истрачена?
И как перенесла все эти улучшения окружающая среда? Меня не поки-
дает назойливая мысль, что если в стране остановить половину
промышленного производства (я укажу, какого), то жить станет
лучше и веселее.
* * *
Признаться, я давно хочу стать консультантом. Непременно по
бизнесу. В крайнем случае -- по политическим технологиям. Или
по сексу, но только для богатеньких клиентов (клиенток). Отсут-
ствие медицинского образования -- полнейшая чепуха. Главное --
кураж, а дальше можно выдавать себя за народного целителя и
выписывать всем зверобой и разные безобидные смеси. Но выгоднее
все-таки консультантом по бизнесу. Правда, везде проблема с
куражем. А чтоб его приобрести, надо или верить свято в свою
чепуху, или быть наглецом. А этим тоже сложности. Господи, ну как
заработать на жизнь скептику?! Разоблачать консультантов? Но ведь
от них столько всяких безусловных и явных польз! (См. выше.)
Они никакие. Даже не умеренные -- во всяком случае, не в моем
смысле (умеренность в моем смысле -- это четко очерченная и до-
вольно агрессивная жизненная позиция). Они снисходительные, но
их снисходительность -- от безразличия к последствиям чужих
слабостей. Впрочем, они всегда охотно поддакнут, если ты начнешь
объяснять, что людям свойственно ошибаться и что некоторая мно-
жественность мнений -- условие развития, но их поддакивание
дается им очень легко -- из-за отсутствия сколько-нибудь сильного
беспокойства о будущем этого несчастного общества. И это вовсе
не значит, что у них нет никаких интеллектуальных "запросов".
Наоборот, их узкопрофессиональные интересы могут быть довольно
сильными и устойчивыми, правда, не грозящими какой-либо техноло-
гической революцией, а только абсурдом.
А еще у них случается тяга к разным забавляющим занятиям, вроде
ни к чему не обязывающих споров по мелочам. Но для людей, подхо-
дящих к спорам утилитарно, они как оппоненты не привлекательны --
потому что, не имея позиции и серьезной цели, они просто
ПОЩИПЫВАЮТ от нечегоделания, в крайнем случае оскорбляют. Это
пощипывание имеет вид критики, но на самом деле представляет
собой лишь своеобразный шум. Дело в том, что любое высказывание
можно за что-то критикнуть: хотя бы за то, что оно слишком
длинное или слишком короткое. Если человек ввязывается в спор с
толковой целью, он такой ерундой не занимается -- разве что для
смеха, да и то совсем немного. Если же он решил не иначе как "на
людей посмотреть и себя показать", тут уж держись...
Они не подлецы -- о, нет. Да что я говорю -- они, случается,
даже уступают в общественном транспорте место всяким старым пер-
дючкам! Бывает, они даже и не педерасты, а только прикидываются.
А если и педерасят, то по чуть-чуть. А чуть-чуть ведь вроде бы
как и не считается.
Они, как правило, хорошие мужья и заботливые отцы. Смотрят на
мир спокойным, жлобским, слегка ироничным взглядом. Не дураки --
это точно. Если появится возможность украсть -- украдут, а не
появится -- так и красть не будут. Поэтому их если и садят, то на
не очень большой срок.
Они не в состоянии "отмочить" что-нибудь особенное. А с тем,
что они в состоянии "отмочить", вполне справляется милиция, и
мое вмешательство отнюдь не требуется.
Общественные интересы? Ха-ха. Впрочем, эти ребята могут убеди-
тельно говорить и про общественные интересы -- если выпадает
зарабатывать этим на жизнь. В самом деле, зачем суетиться? На их
век незагаженных уголков на планете еще хватит. Можно спокойно
загаживать ее дальше. А беспокоящихся и без них хватает. Вот
пусть и беспокоятся.
Ссориться с кем-нибудь, лезть на рожон -- ни-ни. Лучше пива
попить вместе. Впрочем, иногда они даже не курят.
Из них не получаются для таких, как я, ни друзья, ни враги:
эти люди образуют как бы фон, на котором происходит всё, о чем
потом пишут историки.
"Социальное ничто"? Ну, это как-то слишком грубо. Но под наст-
роение, может быть, и сойдет. И потом, ведь они мне не нравятся.
Во всяком случае, этим названием выражается их политическая
НИКУДЫШНОСТЬ: не осторожность, не "философическая отстраненность"
и не "вооруженный нейтралитет", а всего лишь никчемность. Думаю,
"ничто" -- это несколько похуже, чем "масса", "плебс" и, навер-
ное, даже "быдло", потому что "масса", "плебс", даже "быдло"
иногда могут воодушевиться чем-то хорошим, эти же -- вряд ли.
Что касается буйных психов, то они меня не раздражают. Да и как
они могут меня раздражать, если их не выпускают на улицу? Психи
явные, но не буйные, -- из тех, кого выпускают на улицу без
сопровождения, -- вызывают у меня лишь ненависть, причем даже
не столько по отношению к ним, сколько по отношению к обществу,
которое мало того, что порождает их, так еще и разрешает им
болтаться в общей массе. Но эта ненависть -- ничто по сравнению с
тем, как раздражают меня слегка припыленные. Все эти дергающиеся,
бормочущие, гримасничающие, суетящиеся. По-вашему, я должен отно-
ситься к ним как, скажем, к сердечникам и почечникам? О, неужели
вы думаете, что к сердечникам и почечникам я отношусь хорошо?!
Нет-нет, я, конечно же, знаю, что обычно они не заразные.
Из всяких слегка припыленных наиболее неприятны для меня
психопаты. Чем они глупее, тем заметнее, тогда как умные
психопаты нередко удачно маскируются, так что не сразу разберешь,
что перед тобой опасный тип, который, может быть, грезит
всемирной славой. (К примеру, я вот стараюсь одеваться "как все"
-- при всей моей неприязни к этим "всем" вообще и к их манере
одеваться в частности. И я сержусь на себя, если где-то вдруг
случается высказаться вычурно, многословно, неуместно.)
Мне кажется, я выявляю их очень быстро: по взгляду, по развороту
головы, по какой-нибудь фразе. Их обязательно выдает какая-нибудь
неадекватность: у этого носки на ногах красные, а тот скалится;
этот мечется на автобусной остановке, а того угораздило отрастить
идиотский чуб. Я уже не говорю о тех законченных дегенератах,
которые выстригают себе узорами волосы на голове и носят обвислые
штаны, как будто собираются наложить в них кучку или уже наложили.
Одни из них агрессивны, другие нет. Первые рвутся в драку,
вторые просто хотят, чтобы я уделил им внимание. Уделю, дорогие,
еще как уделю -- когда появится возможность заняться показатель-
ной нейтрализацией вам подобных.
Мне говорят: считать чужие деньги -- нехорошо. С чего вы это
взяли? Если вы не из тех, у кого есть деньги, то какое вам дело
до чужих денег, которые я считаю? И что вы себе представляете,
когда говорите эту чушь? Не иначе, воображаете себе, что
проявляете таким образом немалую добродетель. Но это слишком
простой способ стать хорошими людьми: даже делать ничего не надо.
А вы при случае попробуйте сложный. К примеру, выясните, откуда
берутся у некоторых большие деньги и не скрываются ли за этим
какие-нибудь мерзкие поступки. Разоблачение мерзавца -- это вам
не воздержание от подсчета чужих денег: здесь надо думать, а
иногда, может быть, даже рисковать (хотя бы и репутацией).
Впрочем, про "думать" я сказал, не подумав: думать как раз не
обязательно, потому что у честных людей большие деньги если и
появляются, то крайне редко, случайно и не надолго. Кстати,
законный доход -- далеко не всегда честный: бывает, прохиндеи
срывают принятие неудобного закона или, наоборот, обеспечивают
принятие такого закона, который позволяет им обирать ближнего.
И еще: почему вы так уверены, что деньги, которые я считаю, --
чужие? Может, они уже почти мои.
Один из надежнейших признаков дурака -- произнесение им с
глубокомысленной интонацией дурацкой сентенции "От судьбы не
уйдешь". (Всякий раз, когда я слышу эту фразу, мне делается
тоскливо: Господи, зачем Ты допускаешь, что дураков получается
так много?!) Да ведь никто и не надеется, недоумок, что ты
сможешь от нее уйти: способ исправить твое умственное состояние
пока неизвестен. От тебя всего лишь хотят, чтобы ты соблюдал
некоторые правила безопасности и не ставил под удар тех, кто
вынуждены находиться с тобой рядом -- не в силу своей судьбы,
а всего лишь из-за случая, или потому что нет времени и/или сил
решить проблему удаления от тебя подальше.
Конечно, бывают дураки, которые пробуют уйти от судьбы. По
крайней мере, в том смысле, что стараются заботиться о здоровье
и правильно переходить улицу. Но обычно без посторонней помощи у
них это не получается. Забота о здоровье у них выливается в
какой-нибудь идиотизм, вроде питья собственной мочи, а при
переходе улицы они запутываются в вопросе, в какую сторону когда
смотреть: сначала направо, а потом налево или наоборот.
Все эти Алеси Адамовичи, Василии Быковы, Борисы Ельцины --
люди то ли неимоверно хитрые, то ли очень удачно ошибающиеся
(и еще более удачно прозревающие после своих ошибок). В их
биографиях есть сходные периоды: когда они пребывали вроде как в
"системе" и пользовались ее ресурсами, но в то же время были не
совсем с "системой", а как-то демонстративно с краю. В результате
-- обхаживание с обеих сторон, двойное внимание. "Система" не от-
торгала их, чтобы показать свою "широту". Противники же "системы"
любили и поддерживали их за то, что они по сути занимались
"антисистемной" пропагандой, подрывали "систему" изнутри.
Подобные деятели начинают как личности, внешне вполне преданные
"системе", а где-то даже проявляющие рвение. Пограничный трюк
становится возможным только после того, как "система" уверует в
твою преданность и поднимет тебя на заметную высоту. Кроме того,
надо дождаться момента, когда в "системе" наметится кризис. Чем
дольше подобные деятели пребывают в своей пограничной роли, тем
значительнее они становятся. И тем ревностнее относятся к ним и
"система", и "антисистема". Такое сложение "системных" и "анти-
системных " сил действует как катапульта и возносит на огромную
высоту -- административную или, на худой конец, -- как ни странно
-- моральную.
Если возникает общественная потребность в определенной роли,
влезть в эту роль совсем не сложно. Хуже того, тебя в эту роль
затолкают. Конечно, только при условии, что накануне ты успеешь
придать себе вид наиболее подходящего кандидата. Опытные люди
помогут тебе превозмочь чувство неполноценности и остатки совес-
ти. Твоих критиков оскорбят, разоблачат, разгонят. Команду
единомышленников тебе подберут. И даже мысли тебе подскажут. А
речи напишут. Опасаться тебе придется только конкурентов, но если
на тебя уже сделали ставку, это проблема незначительная и не
твоя.
Иногда, конечно, случаются коллизии: два или три героя на одну
роль. Не просто два или три кандидата, а две или три команды,
каждая из которых стремится сделать своего выдвиженца если не
единственным, то главным. Но почти всегда успевают как-то дого-
вориться -- если только не находят, что два-три героя выгоднее
одного. Иметь двух или трех бывает предпочтительно из соображе-
ний надежности или для того, чтобы имитировать их борьбу.
По какому-то договору со США были взорваны многие пусковые
шахты баллистических ракет -- в России, Беларуси и т. д.
Объясните мне, неправильно сделанному, -- ЗАЧЕМ?! Зачем портить
имущество? Убрали ракеты -- и всё! Что плохого в том, что
американцы боятся возвращения ракет на места возможного старта?!
Будут бояться этого -- значит, будут считаться с вами. Ракетная
шахта -- это как минимум памятник инженерного искусства. Далее,
ее можно использовать в качестве хранилища чего-нибудь особо
ценного или особо опасного. Также можно переоборудовать ее под
тюрьму. Если не знаете, чем ее заполнить, просто заприте ее или
даже замуруйте временно входы. Может, ваши потомки окажутся умнее
вас и сообразят, что с нею делать.
Вообще, вам, придуркам, на американцах свет, что ли, сошелся?
А если инопланетяне припрутся, то чем прикажете стрелять? А если
китайцы хлынут?! Не обязательно же термоядерные боеголовки на
ракеты присобачивать или пускать ракеты исключительно по земным
целям.
По приказам кардинала Ришелье во Франции разрушали замки
феодалов. Я не могу вспоминать об этом без легкого содрогания.
Еще одному придурку понадобилось уничтожить стену Китай-города
в Москве. Тоже мешала. Случаев вопиющего разрушительства --
тысячи. Конца этой мерзости не видно. Скорее бы уже "наши" пришли
к власти. О, эти таинственные неопределенные "наши", надежда на
которых так помогает жить!
* * *
Кстати, в неплохом голливудском фильме "Звездные врата" амери-
канцы устроили в своей бывшей ракетной шахте секретную лаборато-
рию для исследования таинственной исторической находки.
Это особая разновидность энергичных дураков, считающих, что
Запад -- образец для всего человечества. Многие из них достигают
высокого положения, но это не должно восприниматься как
противоречие: специализированный дурак (не круглый, конечно)
очень даже может преуспеть в карьере при нынешнем положении дел
в обществе. Хуже того, как раз он-то, скорее всего, и преуспеет.
Помимо энергичных дураков, среди западнизаторов встречаются
еще и неисправимо порочные умники: они понимают, что путь Запада
-- это путь вырождения, но ничего не могут с собой поделать: не
в силах преодолевать дурные соблазны. В общем, больные люди.
Надо заметить, коллективное движение к бездне -- это обычное
для человеков занятие. Пророки взывают, мертвяки уже так и
валятся, а толпа всё еще болтает весело о чем-то мелком своем и
бодро шагает к обрыву. Так погибли Иудея, Римская империя,
Российская империя Романовых и т. п.
Мне скажут: конечно, при падении бывает много жертв и матери-
альных потерь, но ведь кто-то всегда выживает. И всегда что-то
приходит на смену разрушившемуся. Это звучит утешительно, но
грядущее падение -- ввиду "глобализированности" человечества --
будет особенно грандиозным.
* * *
Больше всего меня раздражает в западоидах то, что они...
стремятся к материальному изобилию;
не мыслят своей жизни без автомобиля;
нянчатся с неполноценными;
толерантно относятся к гомосексуалистам, наркоманам и пр.;
любят спорт и вообще развлечения;
пренебрежительно относятся к дисциплине, к самопожертвованию;
допускают насилие, порнографию и сквернословие на телевизион-
ном экране;
обожают всяких кумиров: "фотомодели", принцессу Диану и пр.;
демонстративно защищают природу и при этом обходятся для нее
дороже, чем кто-бы то ни было;
любят придумывать этикетки, изобретать факты, к примеру:
"окно 10/40".
Их дурацкое "окно 10/40" -- это "88 стран, в которых живет
3,4 млрд людей, или 60% населения земли". Почему не 11 на 37? Да
всего лишь из-за тяги к круглым числам. Ни в какой теории этот
факт не используется.
Что касается местных западнизаторов, то они в основном достают
меня тем, что тяготеют к символам и символическим акциям (то вы-
страиваются на проспекте со свечками и портретиками якобы невинно
убиенных оппозиционеров, то жгут чье-то чучело на митинге, то
пускают толпой мыльные пузыри и воображают, что этим наносят
чувствительный удар по авторитаризму), а также тем, что сильно
возбуждаются, несут околесицу, угрожают и даже лезут в драку,
когда кто-то высказывает сомнение в разумности их подхода.
- Вы кем работаете?
- Президентом.
- ??? А этот придурок из телевизора тогда кем?!
- Тоже президентом. Но я -- президент общественного объединения
"Социальные технологии".
- И много у Вас людей в Вашем общественном объединении?
- Ну, это секрет.
* * *
Я тоже подумывал стать президентом. Для начала -- общественного
объединения. Можно даже незарегистрированного -- чтобы не утруж-
дать себя оформлением бумаг в Министерство юстиции. И не платить
за регистрацию. Можно и без членов: мне без них даже как-то
легче. Но что-то гложет. Наверняка опасение, что будут смеяться?
Как бы не так: подобных президентов в этом городе не намного
меньше, чем бездомных собак. Тогда что? Нежелание выдать таким
образом свое чувство неполноценности? Оскорбительность? Опасение
неприятностей от государства, которые могут за этим шагом после-
довать? Предчувствие того, что мне из такого "президентства" все
равно ничего не выгорит? Не знаю.
То здесь, то там стены уродливых домов в этом унылом городе еще
более изуродованы нацеленными на космос "тарелками". Это богатые
недоумки ловят со спутников телеканалы. Сначала я написал было
вместо "стен" "фасады", но потом спохватился: фасадов-то у мно-
гоэтажек как раз и нет: у них везде "зад" -- с какой стороны ни
смотри.
Мой телевизор ловит шесть каналов, но я даже их не смотрю:
некогда, и к тому же реклама раздражает. Да что реклама: бывает,
я и "новости" не в силах воспринимать из-за их глупой и лживой
чепуховости. Я кручу вместо этого видеокассеты: что-нибудь вроде
"Огнем и мечом" или "Семи самураев".
Но я могу представить себе суетливого недоумка, мозжишко
которого жаждет "информации" всё равно какой и всё равно на каком
языке -- лишь бы что-то звучало и мелькало. Нагружаясь пустыми
впечатлениями, этот недоумок чувствует себя причастным к
огромному, абсурдному и почти счастливому миру дураков.
Я здоровяк? Отнюдь: я в детстве шесть раз болел воспалением
легких, а ангин так и вовсе не счесть. Но летом я могу тихо
кашлянуть один раз в несколько дней, а зимой и т. д. -- не
намного чаще. Насморк за истекшую зиму (2002/2003 г.) случился у
меня только один раз, да и то совсем небольшой и для окружающих
незаметный. Зато когда я еду в автобусе, я то и дело слышу, как
кто-то рядом хлюпает носом или душится кашлем. И это летом-то.
Несчастные, что с вами будет, когда сюда придет китайская
пневмония? Вы же будете падать вокруг, как мухи, обрызганные
дихлофосом. Вас ведь не заставишь ни фильтрующую маску надеть, ни
утром гимнастику сделать. А до того, как отбросить копыта, каждый
из вас успеет извергнуть в окружающую среду такое количество
зараженных "мокрот", что мой не очень стойкий организм может не
выдержать этого напора. Одно утешает: дураки и ущербные вымрут в
неимоверном количестве. Никакая война не вычистит общества с
такой степенью избирательности и полноты. Можно сказать, сбудутся
мои самые робкие и безнадежные, самые дерзкие мечты. Но, чёрт
возьми, неужели нельзя провести такую чистку, не дожидаясь
разгула эпидемии: спокойно, по плану, на основе четких критериев,
без неприбранных вонючих трупов на улицах?
Каждого из них мне хочется сунуть башкой в помойное ведро:
подобное к подобному. Может, в качестве наказания надо заставлять
их есть собственное дерьмо. А в случае рецидива -- дерьмо друг
друга. Когда я слышу их словоизлияния в общественном месте, во
мне всякий раз просыпается жестокий убийца. Я столько сил при
этом трачу на сдерживание своего порыва, что если бы их направить
на всемирную мизантропическую революцию, уже удалось бы провести
первый национальный мизантропический съезд.
Пускать свою мерзость в уши окружающим -- почти то же, что
вытирать о них свои грязные руки. Поэтому можно быть уверенным,
что сквернослов не проходит мимо такой возможности тоже. А вдо-
бавок бросает окурки людям под ноги, плюет шелухой от семечек в
автобусе и вообще устраивает дефекацию где попало. Таким образом,
если убьешь сквернослова, то устранишь сразу целый букет проблем.
Успехов!
Кстати, что хотят они выразить посредством своей словесной
грязи? Творческую смелость? Пренебрежение к застарелым нормам?
Готовность получить по физиономии в любой момент?
О, эти жалкие попытки выделиться хоть чем-нибудь, эта гнусная
манера гадить вокруг себя во всех смыслах! Нравственных уродов
можно с высокой степенью достоверности определять по их речи.
Конечно, есть и не сквернословящие уроды, но ими можно заниматься
во вторую очередь. Может быть, среди них даже встречаются не
совсем безнадежные.
"Половая" интерпретация сущего, происходящего и свершаемого
сама по себе была бы всего лишь манерничанием и глупостью, если
бы не ее сильная корреляция с общественно опасными психическими
отклонениями.
Вышесказанное довольно убедительно даже для меня, но как быть
с "жо..", "срать" и "дерьмом" в моей собственной речи? А вот как.
Во-первых, я употребляю эти слова не так уж часто и лишь по серь-
езным поводам. И только в своих мизантропических речах и произве-
дениях. Во-вторых, у меня жо.. никогда не упоминается в половом
контексте. В-третьих, очень многие людишки не способны к нормаль-
ной дефекации, а только срут, производя соответственно не что
иное как дерьмо. В-четвертых, когда такие людишки берутся за
серьезные и сложные дела, у них нередко получается опять-таки
"дерьмо", причем настолько "дерьмо", что бывает несколько неточно
называть этот результат галиматьей, ерундой, чепухой, чушью,
ахинеей, вздором, абракадаброй, идиотизмом, абсурдом, глупостью,
бредом или чем-то еще. В-пятых, я ведь таким образом отчасти
"вызываю огонь на себя", чтобы хоть как-нибудь обратить внимание
людей на свои дурные предчувствия по поводу их мироустройства и
мировоззрения. И, в-шестых, я же вовсе не уверен, что мое
употребление "словечек" оправдывается моими обличительскими
потугами.
В жару глупость обнажается. Особенности тела, которые человек
умный и сдержанный предпочел бы скрыть от посторонних глаз хотя
бы для того, чтобы не портить городского пейзажа, дураками вы-
ставляются напоказ. Рябые плечи, заросшие шерстью спины и т. п.
Наиболее сильно раздражают меня любители трусов по колено, из-под
которых торчат волосатые кривые конечности. До чего самовлюблен-
ными недоумками надо быть, чтобы не замечать своей столь явной
ущербности!
Далее, дурак никогда не проявляется в какой-нибудь одной дета-
ли: проявлений всегда множество, причем они коррелируют между
собой, образуя тот или иной комплекс, иначе говоря, стиль. Ска-
жем, дурак в трусах почти всегда отличается вялой походкой,
солнцезащитными очками на лбу, бутылкой (банкой) пива в руках,
пачкой сигарет в заднем кармане этих самых трусов.
Публичные люди. Во взоре, в манерах -- вызов обществу и обяза-
ние тебя знать и восхищаться. В одежде, в прическе или хотя бы в
"аксессуарах" -- какая-нибудь странность, должная свидетельство-
вать о незаурядности. Один чудак всё вылезает на экран с пышными
усами и белым шарфиком, другой всё повязывает на шею платочек,
третий вечно недобрит, четвертый фигурную бородку лелеет, без
которой его вряд ли узнают на улице. Ах, это же так важно --
быть узнаваемым, запоминаемым, выделяемым...
Они уверены, что благодетельствуют общество, а оно, подлова-
тое и глуповатое, с ними где-то даже недорасплачивается. Все
оказываемые им знаки внимания они принимают как должные: попробуй
еще не окажи!
Водятся они преимущественно с себе подобными, так что из них
образуется особый круг, в котором каждый знает почти всех.
Впрочем, так складывается не только потому, что они сами к этому
тяготеют, но и потому, что люди менее удачливые, но развитые и с
чувством собственного достоинства, избегают оказываться рядом
с ними в положении, которое может выглядеть, как заискивающее.
К этому особому кругу примыкает слой всякого шустрого отребья,
которому подфартило в лавочной, чиновничьей или уголовной карье-
ре, но которое желает еще более подрасти в своих глазах через
общение со знаменитостями. Знаменитости снисходительно разрешают
обхаживать себя и подкармливать.
Кстати, плебс (масса, чернь, быдло) так обожает своих героев,
что при случае даже визжит от восторга. Отнять их у плебса --
значит напричинять ему психических травм. Поэтому непонятно,
зачем я суюсь со своими злобными оценками в эти идилистические
отношения, и каким боком эти отношения меня задевают. Наверняка
я всего лишь завидую: славе, халяве, квартирам вне очереди, воз-
можности валять дурака и т. п. Но я бы с этим как-нибудь свыкся,
если бы хоть люди приличные были, а то ведь почти сплошь подлецы
и абсурдисты с извращенцами, в лучшем случае просто сволочи. От
их талантов, если таковые и имеются, наверное, больше вреда, чем
пользы, а то и вовсе почти один вред. Я уверен, что при более
здравой системе выдвижения ходили бы в любимцах фортуны совсем
другие люди.
Все эти горящие глаза, надрывные интонации, развевающиеся
шевелюры. Весь этот революционный "человеческий материал", не
находящий себе места в рутине будней. Уж меня-то они не введут
в заблуждение своими максималистскими правильными речами: я
загодя уверен, что эти глубокие личности если не просто
"припыленные", то и вовсе сумасшедшие.
Я долго колебался насчет того, трогать ли мне очкариков, но
однажды увидел в метро рекламу какого-то юридического института
с очкастым придурком в мантии -- и решился.
Близорукость -- мелкое уродство, которое широко распространено,
но которое от этого не перестает быть уродством. Очки -- то же,
что и костыли, только маленькие. Большинство очкариков виновны в
своем физическом недостатке, а у большинства из тех, кто не
виновны сами, виновны их родители. Близорукость не только
приобретается попустительством, но также исправляется упорством.
А чтобы проявлять упорство, нужен стимул. Предосудительное
отношение к близорукости как раз и могло бы быть таким стимулом.
Показывать очкариков на рекламе, которая не является рекламой
очков (или методик, позволяющих улучшить или сохранить зрение),
-- значит пропагандировать безалаберность, абсурдность, слабость.
Мой правый глаз видит хуже, чем надо бы, и это говорит мне о
моей лени и о моей неспособности правильно организовать свою
жизнь. Но мой правый глаз все-таки не так уж плох, и это говорит
о том, что я все-таки не так уж ленив и не так уж дурно себя
организовываю.
Очкастость стала признаком интеллигента, начальника, специалис-
та: когда в рекламе хотят показать "головастого", непременно
цепляют ему очки. Цена очкастой "головастости" мне известна:
цивилизация из-за нее вот-вот сдохнет.
Меня поражает, возмущает, шокирует их неуважение к чужой жизни.
Ладно бы эта чужая жизнь им сколько-нибудь сильно мешала! И ладно
бы это были людишки или тараканы, которых расплодилось немеряно!
Мешает -- потерпи. Сильно мешает -- пересади. Отыщи для бедного
растения свободное место под солнцем. Конечно, за каждым сущест-
вом смерть следует по пятам. Но пусть это будет естественная
смерть, а не смерть из-за каприза вздорного двуногого отродья,
воображающего себя царем природы.
Эта манера убивать мимоходом, без малейшего колебания, без
следов тени намека на попытку задуматься над своим действием,
бесит меня не из-за конкретного ущерба, наносимого окружающей
среде, а из-за открывающейся мрачной бездны того дефективного
мировоззрения, которое устойчиво ведет к гибели всего живого на
этой несчастной планете.
До пропалывателей не доходит, что кто-то ведь и к ним может
отнестись как к сорнякам. Кстати, за этим кем-то далеко ходить не
надо.
* * *
Некоторые люди напоминают мне сорнячки: маленькие, невзрачные,
они всегда держатся где-то в стороне, где-то на заднем плане.
Никто не восхитится ими, никто не похвалит. Они производят на
свет такое же невзрачное потомство, и оно повторяет их путь. Я
не намного их превзошел, поэтому иногда остро чувствую сродство.
В такие минуты я бываю истинным христианином, а вовсе не высоко-
мерным модералистом, который готовится пропалывать социальный
огород с беспощадной утилитарностью земледельца, сильно озабочен-
ного урожаем.
Я имею в виду тех недоумков, которые при поездке в автобусе,
троллейбусе и т. п. цепляются обеими руками за проходящий над
головой поручень. Может, я совсем спятил, если завожусь из-за
такой мелочи? Отнюдь: здесь я в форме, как никогда. В этой якобы
мелочи я умудряюсь разглядеть всю крайне чуждую мне суть этих
людишек.
Если я держусь за поручень всегда только одной рукой (правой),
то это, во-первых, потому, что я хочу цеплять на себя поменьше
чужой грязи с поручня. Во-вторых, потому что моя левая рука
прикрывает область сердца (от чего? ну, от чего-нибудь).
В-третьих, моя левая рука прикрывает также и висящую сбоку сумку
и тем самым отбивает у некоторых любопытных намерение выяснить,
что там внутри. В-четвертых, это вообще означает, что у меня
есть на боку сумка, тогда как придурки, хватающиеся за поручень
обеими руками, обходятся, как правило, без нее, то есть, в част-
ности, без аварийного набора внутри. В-пятых, свободная левая
рука позволяет мне быстро кого-то или что-то схватить. В-шестых,
на поручне остается больше места для рук других людей.
Манера держаться за поручень обеими руками выдает не только
глупую беспечность, но также и хватательную жизненную позицию:
склонность занимать много места под солнцем. Эти "хвататели"
наверняка хозяйчики, при случае грабящие природу и обворовываю-
щие ближнего, а вдобавок сверлящие стену воскресным утром, биби-
кающие под окнами своими проклятыми автомобилями и бросающие
мусор куда попало.
Кроме того, я подозреваю, что эта дурацкая манера стояния в
общественном транспорте сильно коррелирует с "голубизной".
То они кого-то куда-то устраивают, то кому-то пытаются что-то
с кем-то передать, то с кем-то стремятся встретиться. Они вечно
кому-то упоительно помогают в какой-нибудь ерунде. То они с
муками покупают какую-то вещь, то уже вызванивают мастера, чтобы
ее починить, то и вовсе ведут переговоры о ее продаже. У них
постоянно или обременительный ремонт в квартире, или разборка с
домоуправлением, или судебная тяжба. В перерывах между хлопотами
они таскаются на массаж или на какие-нибудь другие процедуры, и
об этом время от времени тоже идут какие-то разговоры и перегово-
ры. Их домашний телефон, наверное, разрывается от звонков так же,
как и их рабочий. Коллеги почти ненавидят их, потому что как
только эти очень занятые выходят за дверь, кто-то непременно
звонит им, как будто подгадывал момент. Когда они уходят в
отпуск, становится еще хуже, потому что надо отвечать уже на
каждый звонок, адресованный этим деловым, и каждому звонящему
объяснять что они недавно ушли в отпуск или что они из отпуска
еще не вернулись. А рядом другие люди живут не хуже без всей этой
суеты -- и жили бы еще лучше, если бы не беспокойное соседство.
Реклама -- любимейшее для них зрелище. Чуть появится в продаже
какая-нибудь новая дрянь, они рвутся непременно ее купить или
хотя бы поглядеть и пощупать. Их типичный аргумент: это модно!
Для меня он звучит приблизительно как "это дебильно!" Другой их
любимый аргумент: это удобно! Но всякое ли удобство нужно? Таким,
как я, они говорят: ты отстаешь от жизни! -- хотя я как-то и не
стремлюсь за нею угнаться.
* * *
Я ненавижу современность. Я примазываюсь таким образом к
лучшим людям. Лучшие люди всегда ненавидели свою современность,
когда бы они ни жили. Даже в короткие эпохи больших надежд
современность давала достаточные поводы для ненависти, но они
перекрывались иллюзией скорого тотального исправления.
Нет никакого парадокса в том, что я предпочитаю вчерашний день,
а кто-нибудь из моих духовных родственников, живших в тот вчераш-
ний день, предпочитал СВОЙ вчерашний, то есть мой позавчерашний.
Если человечество деградирует, то почти всякий день в среднем
хуже предыдущего, и для меня позавчерашний день лучше вчерашнего,
но во вчерашний можно хотя бы не слишком болезненно вернуться, а
позавчерашний уже становится недоступной роскошью.
Из книжки в книжку знатоки выживания переписывают приметы, по
которым несчастные заблудшие могут определить стороны света. На
благословенный юг у них указывают и муравейники, и более густые
ветки деревьев, и более румяные бока яблок, и более подтаявшие
склоны холмов. Правда, я никак не могу запомнить, с какой стороны
деревьев лишайники пушистее, и в какую сторону открываются двери
церквей, костелов, мечетей и синагог.
Не представляю, зачем это нужно. Если диверсант идет на
задание, он берет с собой компас. Если этот компас будет разбит
шальной пулей, диверсант будет посматривать на компас товарища,
или снимет компас с руки убитого, или отберет у пленного.
Большинство этих удивительных примет дает точность плюс-минус
30 градусов, что позволяет зайти чёрт знает куда, так что надеж-
нее просто обзавестись запасным компасом. Вероятность ситуации,
в которой указанные ценные сведения могут пригодиться, настолько
ничтожна, что нет смысла забивать ими голову. Наверное, было бы
полезнее, к примеру, выучить вместо этого какой-нибудь малайский
язык.
Могу себе представить, как диверсант (или геолог) отбившийся в
пургу от своей группы и к тому же потерявший свой компас и свой
запасной компас, в туманный облачный день пытается выяснить
направление на север. Вот он натыкается на муравейник и очень
радуется. Но насколько можно доверять муравьям? В свое время он
не удосужился собрать статистику, да и соответствующие научные
работы что-то не попадались ему на глаза, а только бесценные
сведения о приметах, переписываемые из одной дурной книжки в
другую. Он пробует найти другой муравейник, чтобы сопоставить
показания двух муравейников, но когда находит его, то на радостях
забывает, куда был повернут первый. Тогда он решает для верности
изучить режим таяния снега в какой-нибудь яме. Кое-какая яма
вскоре попадается ему под ноги и, кстати, со следами оттепели, да
вот беда -- форма и расположение ямы очень сложные, так что не
поймешь, от чего снег на одном из склонов растаял больше: от
того, что склон там круче, или тень от деревьев меньше, или снега
изначально там было немного, потому что так дул ветер. Да и заро-
сла она кое-где. Нет, лучше на всякий случай отыскать совершенно
одинаковую со всех сторон и ничем не заросшую яму посреди ровного
поля, и чтоб "роза ветров" в том месте была одинаковая со всех
сторон хотя бы в зимнее время года. А поблизости, как назло, даже
нет жилья, так что не у кого спросить, где север. А если и
спросишь, так ведь, скорее всего, просто махнут приблизительно
рукой. Еще можно было бы выведать у "языка", но враги что-то
некстати попрятались...
Как правило, животастый -- это человек, не выдержавший испыта-
ния изобилием: не способный самостоятельно удерживаться в здравых
рамках и поэтому не достойный свободы и демократии. Что бы он сам
об этом ни думал, ему нужен "пастух", который регулярно гонял бы
его кругами по парку, отбирал бы у него лишнюю еду и принимал бы
за него важные решения.
Среди прочего, животастые склонны злоупотреблять транспортом, в
особенности личными автомобилями, да и сами по себе толстобрюхи
портят воздух много больше, чем тощие, причём бздят ведь они не
чем-нибудь, а метаном, из-за которого разогревается атмосфера,
тают льды Антарктиды и Гренландии, случаются тайфуны и наводнения
и возрастает риск Всемирного Потопа. Кстати, может быть, даже по-
ра уже запускать в массовое производство портативные метаноулови-
тели (или хотя бы метаносжигатели) и вообще разворачивать гло-
бальную борьбу с бесконтрольным пердёжем, как развернули в своё
время борьбу с хладагентами и аэрозолями на основе фреона.
Разумеется, отсутствие большого живота -- ещё не показатель
здравомыслия, потому что тощесть может быть следствием болезни,
упадка сил или неспособности толком заработать даже на пропита-
ние.