Моё отношение к текстам Ильи Ильфа и Евгения Петрова может
быть охарактеризовано как некоторое разочарование с детства. Но
они в этом не виноваты. Я рыскал в поисках книжек, которые бы
меня потрясали и перепахивали, а такие вещи вообще попадались
исключительно редко, причём чем дальше, тем реже. Хотелось дости-
гать эффекта, который когда-то получался от "Приключений Бурати-
но", "Приключений Карандаша и Самоделкина, "Острова сокровищ",
"Робинзона Крузо", "Приключений капитана Врунгеля", рассказов
О. Генри, но благодатное время ушло.
"Одноэтажную Америку" я в старших классах школы не смог дочи-
тать: стало скучновато, ожидалось что-то большее (точнее, может,
более близкое к "12 стульям"). Авторитет Ильфа-Петрова, обеспе-
ченный известными фильмами, тогда передо мной не оправдался.
Правда, в 2024 году я стал перечитывать "Одноэтажную Америку" и
нашёл её уже очень информативной: и по теме "СССР", и по теме
"США", и по теме "Межвоенье", и даже по теме "псевдопрогресс". Я
бы даже назвал "Одноэтажную Америку" мини-энциклопедией по Сое-
динённым Штатам 1930-х. Её, может, так и надо бы нынче издавать
-- с добавлением обильных иллюстраций (по преимуществу рекламных)
из тогдашних американских журналов.
* * *
Ильфа с Петровым в СССР немножко "зажимали": явно недопечатыва-
ли их книжки (в сравнении с каким-нибудь Львом Толстым или Иваном
Тургеневым), явно редковато показывали по телевизору фильмы про
Остапа Бендера. Но в СССР было вообще не совсем ОК с хорошей лите-
ратурой на книжных прилавках: всё лезли под руку какие-то право-
верные второразрядные члены Союза писателей, дождавшиеся своей
очереди на публикацию.
В школе Ильфа с Петровым не проходили: в школе мучили детей
Максимом Горьким, Владимиром Маяковским, Александром Фадеевым и
Михаилом Шолоховым. Из Алексея Толстого тоже читали почему-то не
"Аэлиту" и не "Гиперболоид инженера Гарина". Вообще, ни одна из
вещей, изданных в "Библиотеке приключений" или "Библиотеке при-
ключений и научной фантастики" в школьную программу по литерату-
ре не попала. Почему -- вопрос скорее к так называемой интелли-
генции, а не к КПСС. Вопрос этот можно сформулировать так: ЗАЧЕМ
эта интеллигенция специфическим составом школьной программы по
литературе впаривала советским школьникам неприязнь к учёбе, рус-
ской и советской литературе, советскому образу жизни?
Про культ Ильфа-Петрова в 1960-е, 1970-е говорить не приходит-
ся: в сравнении, скажем, со стихийным культом Владимира Высоцко-
го или Муслима Магомаева он был никаким. Но некотрое шевеление
в мозгах всё же имело место. Три великих "культовых сооружения"
по по воду Ильфа и Петрова -- это солидное издание 5-томного со-
брания сочинений Ильфа и Петрова в 1961 году тиражом в 300 000
экземпляров (это тираж немалый) и два отличнейших фильма: "Золо-
той телёнок" (1968) Михаила Швейцера и "12 стульев" Леонида Гай-
дая (1971). А до того ведь вдобавок издавалось в 1939 году "Со-
брание сочинений" в 4-х томах.
В году этак 1972-м я увидел по телевизору "12 стульев" и "Золо-
того телёнка" (четыре потрясающих вечера подряд) и стал поклонни-
ком Остапа Бендера. Не то чтобы мне захотелось именно жульничать,
но вольное бродяжничество с шарфом на шее и саквояжиком мне при-
глянулось.
* * *
Как любитель букинистических магазинов, скажу довольно уверен-
но: большой выпышки интереса к Ильфу-Петрову после 1991 года не
было. Была вспышка к Пикулю, Булгакову, Агате Кристи, Джеймсу
Чейзу, Дэшилу Хэммету, а также к фантастам (Роберту Хайнлайну и
др.) Вдобавок как-то сплошь попёрла совсем уж недоступная в своё
время мозгосворачивающая разоблачительская литература типа книжек
Владимира Резуна. Отрываться от неё было невозможно, стало не-
множко не до Остапа Бендера.
Потом оказалось, что при СССР-е Ильфа с Петровым издавали не
так уж мало: их советские публикации на букинистических полках
почти всегда присутствовали. Своё собрание сочинений Ильфа-Петро-
ва в очень неплохом состоянии я купил, наконец, в конце 2023 года
по цене менее 2 долларов за том, да и то ещё неделю раздумывал.
Решил, что всё же сгодится -- как материал для исследования фено-
мена СССР.
* * *
Тезисы о романах "12 стульев" и "Золотой телёнок":
1. Романы вполне крепенькие по части сюжета и стиля. Если они не
потрясли современников, то потому лишь, что не очень уж выби-
вались тематикой и качеством из общего ряда: литературная
жизнь в СССР конца 1920-х, начала 1930-х была на приличной
высоте.
2. Сатирическая составляющая указанных романов -- дежурного ха-
рактера, из-за чего эти романы -- скорее "плутовские", а не
сатирические. Подрывными они не являлись; скорее, они демонс-
трировали не совсем уж маленький диапазон советских свобод. Но
концептуальная приниженность этих романов не могла не раздра-
жать людей, "веривших в социализм".
3. Остроумного в этих романах много, смешного -- мало. Без филь-
мов-комедий "Двенадцать стульев" и "Золотой телёнок" эти романы
котировались бы значительно ниже, почти на уровне унылых
фельетонов Зощенко.
4. Первая публикация романа "12 стульев", похоже, не стала литера-
турным событием: начальный "естественный" читательский интерес
оказался умеренным. Но потом в дело вступили "критики".
В "Примечаниях" к 1-му тому (стр. 557): "Первый роман Ильфа и
Петрова, по свидетельству современников, сразу был замечен чи-
тателями. Однако критика долгое время обходила его молчанием.
Набрасывая план книги 'Мой друг Ильф', Петров записал: 'Первая
рецензия в "вечорке", потом рецензий вообще не было'." "После-
дующие отклики на роман были далеко не столь положительны-
ми..."
5. Раскрутка романов (вообще, Ильфа и Петрова) пошла, надо пола-
гать, в основном по еврейской линии. Во всяком случае, можно
заметить, что вступительная статья к 5-томнику Ильфа-Петрова
-- Д. И. Заславского, примечания в 5-томнике -- А. З. Вулиса и
Б. Е. Галанова. В примечаниях к 1-му тому (стр. 558-559):
"В различное время публиковались статьи Дм. Молдавского, Л.
Гурович..." "Лион Фейхтвангер, познакомившись с романами Иль-
фа и Петрова, сказал..."
6. Еврейская общественность, по-видимому, восприняла тесное и
плодотворное взаимодействие Ильфа и Петрова на советской поч-
ве как образец должного симбиоза двух народов и как вызов
[недовыморенным] антисемитам.
7. В романе -- спокойный подход к еврейской теме. Пара еврейских
анекдотов в начале "12 стульев" (кстати, не смешных) -- чуть
ли не самое яркое присутствие еврейской темы в советской лите-
ратуре 1-го и 2-го ряда. В 1960-е такое уже считалось в СССР
неполиткорректным: слово "еврей" почти ушло из советской ли-
тературы и совсем ушло из советского кино.
8. Заграничное внимание к "12 стульям" в 1930-е годы объяснимо в
основном интересом к положению дел в СССР и попытками исполь-
зовать этот роман в антисоветской и антироссийской пропаганде
(у поляков, болгар).
9. Сатиры в СССР хватало, но до уровня качественного романа уда-
валось поднять её только Ильфу-Петрову и Булгакову. В 1980-е
отличился ещё Сергей Есин (повесть "Имитатор"). Других глыбищ
не припоминаю.
10. Конструктив в романах Ильфа и Петрова никакой. Примеры конст-
руктивных литературных вещей из того же места-времени: "Месс-
Менд, или Янки в Петрограде" (1925) Мариэтты Шагинян, "ТВТ"
(1934) Янки Мавра, "Тимур и его команда" (1940) Аркадия Гай-
дара.
11. Авторы несмешно пошутили в романе "12 стульев" по поводу гро-
бовщиков, а в "Золотом телёнке" -- по поводу крематория и
колумбария -- и в итоге оба сыграли преждевременно в ящик. До
достижения 40-летнего возраста. По-видимому, есть вещи, по
поводу которых на всякий случай лучше не пробовать сверкать
юмором ни разу, даже если получается действительно смешно, а
не как у Ильфа с Петровым.
12. Наклонность цитировать "12 стульев" и "Золотого телёнка" была
характерна скорее для представителей советской еврейской ин-
теллигенции, а не для культурных советских гражан вообще. Да
и то не сплошь и рядом. У русских вообще нет наклонности по-
вторять чужие шутки и "крылатые выражения", вычитанные из кни-
жек или подслушанные в кино: хватает и собственных. У русских
не эрудитский национальный менталитет. Евреев же привлекали в
рассматриваемых романах, наверное, такие вещи:
- частично еврейское авторство;
- еврейский тип юмора;
- некоторая, можно сказать, антисоветскость (уж какая была
в открытом доступе);
- тема больших лёгких денег.
13. Ильфу и Петрову с их "12 стульями" не пришлось обивать пороги
редакций, потому что в редакциях эти писатели уже и работали.
Возможно, в то самое время кто-то посторонний как раз обивал
пороги этих учреждений с чем-то не худшим, чем "12 стульев",
но обитие в итоге не удалось, потому что Ильф с Петровым уже
взяли редакции изнутри. К примеру, у "Республики Шкид" (1927)
Григория Белых и Леонида Пантелеева была много более достой-
ная история, чем у "12 стульев".
14. Поскольку Ильф с Петровым находились в самом центре литератур-
ного процесса своего времени, они в определённом смысле были
всего лишь ретрансляторами мнений и шуточек своей среды,
оформителями продукта коллективного ума. А вы думали -- тита-
ны, да?
15. Юные сатирики не смотрятся: им обличать -- рановато по воз-
расту, яйца курицу учат, нет морального права. Ильф и Петров
произошли из небедных семеек, на фронтах, включая трудовые,
отметились мало. Как-то быстровато переключились на разоблачи-
тельно-воспитательную работу, а для обретения вескости в суж-
дениях требовалось больше собственных синяков.
* * *
У Петрова (ну, Катаева) ещё и жена была еврейка. А значит, на-
верное, и дети. Хороший вопрос: зачем он так делал?! Может, на-
столько привык с детства к евреям в Одессе, что без них уже чувс-
твовал дискомфорт? Петров настолько подсел на русско-еврейское
сотрудничество, что после смерти Ильфа был вынужден отыскать себе
ещё одного еврея-соавтора -- Г. Мунблита, что уже даже не смешно.
По практическому евреелюбию Петров определённо затмил Максима
Горького, только, в отличие от оного, не был замечен в критичес-
ких высказываниях о русских [а ведь мог бы наверняка].
* * *
Как Ильф сам себя умаривал. Петров (том 5, стр 512):
"Если бы я не боялся показаться банальным, я сказал бы, что мы
писали кровью. Мы уходили из Дворца Труда в два или три часа но-
чи, ошеломлённые, почти задохшиеся от папиросного дыма."
Думаю, регулярно [мочиться кровью] душить себя табачным дымом
-- не то, что идёт на пользу здоровью туберкулёзников.
* * *
Про записные книжки Ильфа.
Там зацикл на выдуманных "говорящих фамилиях", особенно на фа-
милии Гигиенишвили. Почему Ильф приколупался именно к этому гру-
зину, не понятно. Возможно, Ильфа как курильщика раздражало слово
"гигиена".
Много еврейского формального как бы юмора типа "Стригут и бреют
газоны". Технология тут простая: обыграть другое значение слова.
Я почти засмеялся пока что только над этим:
"Кот-идиот. Когда ни откроешь дверь, он обязательно влезет в
квартиру. И ничего за три года не нашёл, а лезет."
Из антисемитских замечаний Ильфа:
"Как колоколамцы нашли Амундсена. Сначала шли айсберги, потом
вайсберги, а ещё дальше -- айзенберги."
Из (на мой взгляд) толкового:
"Большинство наших авторов страдают наклонностью к утомительной
для читателей наблюдательности. Кастрюля, на дне которой катались
яйца. Ненужно и привлекает внимание к тому, что внимания не дол-
жно вызывать. Я уже жду чего-то от этой безвинной кастрюли, но ни-
чего, конечно, не происходит. И это мешает мне читать, отвлекает
меня от главного."
* * *
Об ильфопетровских фельетонах.
Разительный фельетон "Равнодушие" (1932), опубликованный аж
в газете "Правда", про то, как бедный художник в 7 часов утра не
смог найти автомобиль, чтобы подвезти надумавшую рожать жену в
родильный дом. Советские мрази за рулём, к которым он приставал
со своей просьбой на улице, отказывались под очень разными пред-
логами или просто так. Возмутительная жуть и т. д.
Правда, я не видел физиономии того художника. Возможно, она там
была такая, что я бы тоже отказал, хотя у меня даже нет автомоби-
ля. Манеры и прикид тоже имеют значение. И чем ты старше, тем
меньше желание кому-то помогать, потому что тем лучше знаешь, что
страждущий вряд ли заслуживает твоей помощи. Говорит "роженица",
а на деле там, может, трое громил с револьверами. Или сам он на-
столько патлатый и вообще "передовой", что у тебя начисто пропа-
дает желание поспособствовать его размножению. И побежал ведь он
потом жаловаться в газету, скотина.
Допустим, просто договориться заранее со знакомым (типа Маяков-
ского), у которого есть автомобиль, было сложно из-за того, что
автомобилей в частном владении было всего ничего, ну так надо бы-
ло сосредоточиться на варианте с извозчиком. А то, может, пересе-
литься временно поближе к роддому. Потом, другие ведь как-то
справлялись, то есть, в Москве НЕ БЫЛО проблемы доставки рожениц
в родильные дома, иначе, может, завели бы при роддомах дежурство
автомобильщиков и извозчиков.
Далее, а какие были сделаны Ильфопетровым из этой потрясающей
истории выводы? А никаких, кроме причитаний: "По своей толстовоч-
ной внешности и подозрительно новеньким документам он -- строи-
тель социализма (хоть сейчас к фотографу!), а по внутренней сущ-
ности -- мещанин, себялюбец и собственник."
А ведь можно было исследовать ситуацию со срочной доставкой
страждущих в неудобное время, выяснить мнения знатоков, предло-
жить какие-то толковые решения советским органам. Фельетон бы не-
сколько удлинился, зато, наверное, ПРОДВИНУЛ БЫ страну по пути
прогресса. Но Ильф и Петров посчитали, что их фельетонистская за-
дача -- литературисто прокукарекать в "Правде", а дальше хоть
трава не расти. Возникает подозрение, что они занимали в главной
партийной газете чужое место, не давали пристроиться там людям с
более конструктивным подходом, соответственно вредили строительс-
тву правильного социализма, но -- гладенько, благообразненько, с
дежурненьким пафосиком.
Стране Советов требовалась для приличия сатира -- Ильф и Петров
её обеспечивали (ну, не они одни), а что сатира эта НЕ РАБОТАЛА,
уже не входило в круг их понятий.
* * *
От некоторых ильфопетровских фельетонов в "Правде", по правде
говоря, волосы почти что встают дыбом. К примеру, от фельетона
"В защиту прокурора" (1935) -- про то, как комитет комсомола до-
вёл студентку Пронько до самоубийства, и про то, что, в каких
нищенских условиях приходится работать советской прокуратуре и
советским судам (а ведь ещё даже не развернулись массовые репрес-
сии!).
"Большинство райисполкомов ситает своим долгом запихнуть суд,
прокурора и следователя в самое скверное, грязное и вонючее поме-
щение во всём районе."
"Дошло до того, что в некоторых районах осуждённым не дают ко-
пий обвинительного заключения и приговора -- нет бумаги и нет на
неё средств."
(Зато хватало бумаги на издание сочинений М. Горького и разных
сатириков, а средств -- также на сверхобильные танки и боевые
самолёты.)
"Следователь г. Орехова ходит по учреждениям и выпрашивает два-
три листка бумаги. Он пишет свои протоколы, постановления и за-
ключения на оборотной стороне весёленьких розовых или лиловых
обоев."
(Ну, хотя бы "весёленькие" обои не были уже в дефиците: "жить
стало лучше, жить стало веселее" (И. В. Сталин).)
"У следователей нет даже самых примитивных технических средств
для расследования преступлений: нет фотографического аппарата,
нет обыкновенной лупы, ничего нет."
И т. д. Думаю, что у довольно многих людей после обчитки неко-
торыми фельетонами Ильфа и Петрова возникало желание бежать из
страны в какой-нибудь страшный Париж или хотя бы начать массово
репрессировать, раз газетные призывы "стать хорошими" не действу-
ют.
* * *
Партия обласкала их, как могла: в газету "Правда" пристроила,
в 3-комнатные квартиры в Лаврушинском переулке поселила, в 3-ме-
сячную поездку по США выпустила. Ильфа она, впрочем, не вылечи-
ла, но там случай, может, был реально безнадёжный. В 36 лет Пет-
ров получил на пару с Ильфом даже небольшое "Собрание сочинений".
Какой-нибудь Булгаков (тоже, впрочем, не совсем обиженный Стали-
ным) о ТАКОМ партийном внимании мог только мечтать. Петров в 1940
году вдобавок стал главным редактором ведущего советского журнала
"Огонёк" -- взамен репрессированного Михаила Кольцова.
* * *
Ильф и Петров как сатирики не противостояли кодле не совсем
хороших советских писателей, а были её наироднейшей частью. А их
"тёрки" с некоторыми коллегами были нормальными проявлениями кон-
куренции, а не столкновениями подходов (различия в подходах вы-
ступали лишь в качестве предлогов).
* * *
Советская власть сделала ставку на Ильфов-Петровых, Катаевых,
Симоновых и т. п. -- и обкакалась. Точнее, и вовсе рухнула. Но до
того успела изрядно помучить народ, пытаясь творить добро.
Всем этим малополезным литературистым любимцам Советской власти
я бы противопоставил конструктивщиков широкого профиля. Какова
была ситуация с этими конструктивщиками, выяснять очень трудно:
литературистые любимцы позабивали собой все щели, все книжные
полки.
Что конструктивщикам удавалось пробиваться очень редко, видно
хотя бы по состоянию дел в СССР. Вряд ли бы СССР развалился, если
бы конструктивщикам удавалось большее.
* * *
Чем сатирик отличается от просто обличителя: обличитель стре-
мится УЖАСНУТЬ, сатирик -- вызвать презрительный смех, то есть
потешить читателя чувством его собственного читательского пре-
восходства. Ужасать в СССР можно было только царизмом, белогвар-
дейщиной, врагами советской власти и капиталистскими издевательс-
твами над трудящимися за границей. Сатирить же разрешалось и по
текущим советским поводам -- якобы в общем-то отходящим, но дела-
ющим это несколько медленновато.
Альтернативы сатире и ужасательству в социально заостренной
литературе -- это показ текущего позитива (как в чрезвычайно ка-
чественной повести "Танкер 'Дербент'" Юрия Крымова) или завлека-
тельного светлого будущего (тут ближайший толковый пример появил-
ся лишь у Ивана Ефремова: "Туманность Андромеды").
Картины светлого будущего выглядят много более нужными, чем са-
тира: они хотя бы показывают, на что люди подписываются, принимая
сторону Советской власти. Не на кота в мешке и не на голый лозунг
"каждому по потребности" (надо ведь разбираться ещё с феноменом
потребностей).
Кто рисует дельную картину светлого будущего (ну, пробует рисо-
вать), тот по сути планирует его. Подменяет собой партийные орга-
ны, Институт марксизма-ленинизма (в то время он назывался иначе,
я помню) и где-то даже Академию наук СССР. Это как бросаться на
амбразуру.
Попытка представления светлого будущего -- коммунистическая
утопия Александра Беляева "Борьба в эфире" (1928 год). Очень
спорная? Да. Ну так и спорьте. Предлагайте собственные альтерна-
тивы. Но, скажем, Ильф и Петров от этой нужной и сложной работы
скромно уклонились. И всякие сверхраскрученные Михаилы Шолоховы и
Алексеи Толстые -- кстати, тоже. В партию тиснуться, в жилищный
или дачный кооператив -- тьма желающих, а как актуальнейшей рис-
кованной работой заняться, так её на маргинала Беляева сбросили
-- "недописателя", литературного босяка, ни разу не лауреата, не
делегата, не депутата, не орденоносца, не ездуна в заграничные
командировки.
Кстати, фундаментально изданное (= хорошо откомментированное)
Собрание сочинений Александра Беляева (в советское время так и не
появившееся) наверняка было бы и занимательнее, и полезнее (для
СССР) Собрания сочинений Ильфа с Петровым.
* * *
По поводу "Одноэтажной Америки".
Я так понимаю, что в Америку они попёрлись в основном для того,
чтобы сатирическим показом США уравновесить сатирический показ
СССР. По-моему, уравновешивание не получилось. При всём стремле-
нии "разоблачить" Ильф и Петров не смогли скрыть свой детский
восторг от некоторых вещей и своё чувство счастья от того, что
поездка состоялась. Ильф в ней, правда, надорвался. Думаю, Петров
загонял его по достопримечательностям.
В середине 1930-х [теплилась] пылала коммунистическая надежда
скоро догнать и перегнать США по качеству жизни, поэтому "Одно-
этажная Америка" была более-менее в струю, после войны же она
попала под негласный запрет и была изъята из библиотек, чтобы
советские граждане не раздражались зазря рассказами от американс-
ком изобилии. Когда при Хрущёве коллективная мечта о коммунизме
снова получила материальное подкрепление (полёты в космос и т.
п.), эту книжку снова разрешили, и ильфопетровское Собрание сочи-
нений 1961 года она собой украсила.
* * *
Тема советского литературного гадючника чуть подраскрыта у Ми-
хаила Булгакова ("Мастер и Маргарита" и др.). Ильф и Петров тоже
её затрагивали ("Литературный трамвай" и др.), но осторожнее: му-
сора из избы они особо не выносили. Ясное дело: боялись массовых
репрессий. Но я сделаю ещё одно предположение: сами они в этом
гадючнике были далеко не последними существами. И знали, кого
можно кусать, даром что сатирики. Если грубее, то были они, на-
верное, те ещё два хитрожопика. Как-то иначе в мутных водах со-
ветской литературы не плавалось.
Во всём мире писатель писателю -- в первую очередь конкурент:
если не прямой, то косвенный. Если читают (и трындят про) Мопас-
сана, значит, не будут читать (и трындеть про) Флобера -- и на-
оборот. Просто потому, что возможности человеческого восприятия
ограничены. Советская власть принесла в эти естественные отноше-
ния что-то новенькое: организовала писателей в цех, назначила в
нём старших, наладила дотирование, ограничила коммерческий инте-
рес издательств. В результате писатели стали грызться между собой
за места возле своих специфических кормушек. И сбиваться для это-
го в косячки. И строчить доносы друг на дружку в писательские,
партийные и репрессивные органы. Хочешь жить хорошо -- прославляй
партию и революцию, тусуйся, кучкуйся, интригуй, а то и сочиняй
доносы.
Время от времени кто-то, скажем так, исчезал: Исаак Бабель,
Михаил Кольцов, Бруно Ясенский и т. п.
Я не знаю, сочиняли ли Ильф и Петров остроумные, а то и смешные
доносы: думаю, это было не обязательно, хватало и других способов
"опустить" конурента. Но в то, что они совсем ничего не предпри-
нимали в порядке конкурентной борьбы, лично мне не верится: не
тот был гадючник, чтобы в нём расслабляться. Чтобы держаться на
поверхности, не тонуть, одного лишь написания талантливых вещей
было недостаточно, и это отчётливо видно на примере а хотя бы и
Михаила Булгакова.
* * *
Сейчас покажу, что Ильф и Петров виноваты в нападении Гитлера
на СССР. Не убедительно, но всё же. Ну, они были виноваты не од-
ни, а в компании себе подобных эффектных пустозвонов, создававших
в обществе изрядную долю информационного шума, который тормозил
социальное развитие (и соответственно также техническое и воен-
ное).
Итак, Ильф и Петров...
1. В качестве сатириков поспособствовали заграничному восприятию
СССР как колосса на глиняных ногах. Помогали исправлять со-
ветские недостатки? А вот это вряд ли. Недостатки шли от
"слишком человеческого", а оно не изменяется ни проповедями,
ни даже репрессиями. Требовалась более тонкая работа, но она
была выше уровня квалификации Ильфа и Петрова.
2. В качестве опять же сатириков формировали у культурной части
советских граждан представление об СССР как о кривоватой со-
циальной системе, гробиться за которую вряд ли есть смысл.
3. Тянули на себя внимание, но при этом ничего не предлагали для
повышения качества советского общественного строя, для разви-
тия обороноспособности страны. Номинально ведь были творчески-
ми людьми, а действительно творческим людям почти всё равно,
что творить, лишь бы своё, новое и эффекное.
На оборону работал, к примеру, Аркадий Гайдар. Он, правда,
тоже не предлагал серьёзных усовершенствований, но хотя бы
формировал серьёзное отношение к военной тайне и т. п.
4. Соучаствовали в создании информационного шума, который оказы-
вал на страну охмуряющее общетормозящее действие.
5. Не подсобили стране даже по части военного юмора и военной
сатиры. Могли ведь основать военно-юмористический журнал
("Фронт и тыл" или что-то в этом роде) и сосредоточиться в
нём по преимуществу на зарубежной тематике. Я понимаю, что
анекдотов про Чапаева ещё не существовало, ну так надо было,
к примеру, про Деникина их [придумывать] собирать.
6. В принципе, наверное, имели возможность перебить волной раз-
нообразного креатива (технического, художественного, социаль-
ного) даже стремление к массовым репрессиям (изрядно подвыко-
сившим в СССР военно-руководящие кадры). Стана бы сосредото-
чилась на творческих прорывах к новым благам, а не на борьбе
с врагами. Сохранила бы многие ценные кадры (не только воен-
ные) и мобилизовала бы их на построение эффективного общест-
ва. Созидательный психоз и всё такое. И надо ведь было даже
не самим мастерписить, а всего лишь создавать условия для
раскрытия творческого потенциала других. Локализация аж в га-
зете "Правда" давала для этого достаточные возможности, но не
хватило интеллектуальной наполеонистости, да? Остапобендерно-
сти в хорошем смысле. Ладно, Ильф рано сдал (от вредных изли-
шеств, наверное), но ведь Петров-то ещё был более-менее здо-
ровенький!
(Можно даже предположить, что Ильф и Петров, настраивая со-
ветских граждан против других советских граждан (сатира же!),
хотя бы немного поспособствовали массовым репрессиям.)
И вот тут мы, похоже, наконец, прорываемся к сути феноменчика
"Ильф + Петров", а я -- ещё и к тому, чем мне был симпатичен в
ранней молодости Остап Бендер. Начну со второго. Остап Бендер
восхищал меня своей творческой раскованностью, творческой универ-
сальностью, предприимчивостью, гибкостью, наклонностью мыслить
наполеонски, но при этом категорическим нежеланием "душить несча-
стных по темницам". Он был человек лёгкий, незлобный, способный
дружить, привязываться, прощать, делиться последним. Он не ввя-
зался в большое хорошее дело не потому, что такое дело было бы
ему принципиально чуждо, а потому лишь, что оно ему не подверну-
лось. В принципе же он был готов работать в крайнем случае и
управдомом. Жуликоватость Бендера была вынужденной -- адаптацией
к условиям существования. Общество предлагало ему лишь мелкие
скучные роли, а натура у него была для этого слишком широкой,
слишком деятельной, слишком творческой. В каком-то смысле он --
не от мира сего. Он -- из героев авантюрного типа, а таким в СССР
было не развернуться: заедали серости, мешала партия, некоторых
Сталин даже отстреливал.
Ильф и Петров не дотянули до своего Остапа. Остап Бендер -- это
был прорыв из их собственного подсознательного, их робкая мечта.
Им хотелось быть широкими и вольными, как Остап, но их прижимало
к земле их же стремление к налаженному быту. А быт ведь у них на-
лаживался, карьера складывалась блестяще. И поменяли они творчес-
кую свободу на денежки и статус, а всё несбывшееся и недоступное
сбросили на Остапа: он мечтал и пробовал и за себя, и за них.
* * *
Несколько раздражает, правда, настроенность Остапа Бендера всё
время острить, выражаться цветистенко, ироничненько и с подковы-
ром. Как говорится, ни слова в простоте.
В литературном произведении -- ещё ладно: там хоть всё идёт под
запись и может принести денежку. Но в реальной-то жизни зачем?
Получается пустая трата дефицитной интеллектуальной энергии.
Когда лично я по наивной молодости пробовал жить в таком режи-
ме, у меня быстровато возникало желание отдохнуть от самого себя.
Чужие непрерывные остроты тоже дивят и [радуют] вызывают зависть
только первое короткое время, а потом начинают элементарно досаж-
дать: что ни скажи, обязательно подключается острослов из своего
угла, каждой бочке долбанная затычечка.
Острословы быстро приедаются. Видно же, что они тужатся, выму-
чивают из себя, терпят творческие неудачи раз за разом, повторяю-
тся, побираются по классикам, плагиатствуют. Хочется сказать че-
ловечку: расслабься, я уже понял, что ты кого-то там из себя кор-
чишь.
Быть весёлым, готовым посмеяться и способным при случае пошу-
тить -- это одно, быть записным, дежурным острословом -- это дру-
гое.
Острослов -- индивид, увлёкшийся формами в ущерб содержанию. Он
выглядит неудачником, которому не удалось втиснуть свой умище ни
во что более толковое. Люди пособразительнее всегда подозревают
его в том, что ему где-то очень больно, и он ищет разрядки своего
напряжения.
Острослов -- почти наверняка пустобрех. Не нашедший себя ни в
каком серьёзном деле. Страдалец от чувства собственной неполно-
ценности, пытающийся хотя бы вербально приподняться над такими же
серостями, как сам.
По молодости -- это ещё ладно: оправдывается максимализмом, не-
опытностью, жгучестью потребности в самоутверждении. Но годам к
30 манера всё время острить выглядит уже как существование на
грани отчаяния.
Для острослова путь наименьшего сопротивления -- вышучивать
окружающих, а это добром не кончается, потому что люди такого в
общем-то не любят. Кто терпеливее, может проигнорировать первые
десятка два блистательных экспромтов, а кто нервнее, может зае-
хать шутнику по чайнику уже после первого наскока. А, скажем,
Мартынов Лермонтова так и вовсе застрелил.
Если шутник -- атлет, вроде Остапа Бендера, расправа всё равно
будет неизбежной, только скрытной. К примеру, при случае от души
наплюют заразной слюной мастеру разговорного жанра в чашку с ды-
мящимся кофе, чтоб тот скорее остыл. Или же у шутника какая-то
любимая вещь пропадёт, а потом обнаружится в мусорнице. Возможно-
стей мелко нагадить существует такое огромное множество, что
единственный верный вывод из этого обстоятельства может быть, по-
видимому, только такой: не нарываться.
Острослов бы и рад был не трогать по крайней мере окружающих,
но тогда у него возникает мучительный дефицит поводов. Отпускать
словесные перлы по адресу высокого начальства или государства --
это слишком опасно для карьеры: нарвёшься по-крупному -- будешь
шутить потом всю оставшуюся жизнь над самим собой (ну, при Стали-
не это длилось по крайней мере не долго).
Острословы потому и встречаются редко в обычной жизни, что быс-
тровато заканчиваются -- или отучаются от своей дурной привычки
бдительной общественностью.
Меткое словцо весьма ценится в народе, но манера самоутверж-
даться через задевучий трёп воспринимается скорее как нехорошее
отклонение в развитии. И это наверняка и в самом деле лёгкая ин-
теллектуальная болезнь, аналог насморка, только человек брызгает
на окружающих не соплями, а дурацкими шуточками.
Люди в большинстве своём довольно убогие и внешне, и внутренне,
да и общество как целое -- весьма кривое и портящее жизнь само
себе, и даже государственный аппарат -- довольно глупый и почти
не исправимый, но постоянно тыкать в эти обстоятельства окружаю-
щих, чем по сути занимается острослов (да и фельетонщик, чего уж
там), -- это как крутить заезженную пластинку.
Бывают, конечно, и необличительные остроты: каламбурчики там
всякие. Но они тоже приедаются.
Иногда исстрадавшийся от дефицита приемлемых поводов острослов
опускается до травли кого-то беззащитного. Бывает, для такой тра-
вли даже объединяются два-три острослова: обычно это мэтр и его
верные ученики-подтявкиватели. И получается совсем уже мерзко.
Для жулика манера всё время острить нехороша вдобавок тем, что
оказывается его "особой приметой". Я бы даже повернул дело вот
как: если человечек всё время острит, следи за своими вещами и не
давай ему денег в долг.
Если ближе к телу Остапа Бендера, то он наверняка потому и ост-
рил, что был не при деле, болтался дерьмом в проруби.
Некоторые самодеятельные острословы пробиваются в коммерческие
-- и кое-кому из них даже удаётся пробиться. Коммерческие остро-
словы значительно менее раздражучи, потому что они целят как бы
не в тебя конкретно, а в кого-то другого. Вдобавок их шуточки,
[собранные с миру по нитке] прошедшие редактирование, обычно ме-
нее убоги, чем скоростные вяки дежурного острослова из его угла.
Но за ними всё равно либо пустота либо такое концептуальное убо-
жество, что даже устаёшь ловить себя на чувстве глубокого состра-
дания.
Острословие -- по сути вроде "эротики": оно что-то там тешит по
части инстинктов. Извращение, в общем. Свидетельствующее о недо-
боре натуральных радостей.
* * *
Кстати, об острословах. Лично мне непонятен сатирический под-
текст образа Авессалома Изнурёнкова в "12 стульях". Даже прихо-
дится подозревать, что этот образ был светлым и что в нём Ильф и
Петров вывели немножко самих себя: говорящая фамили "Изнурёнков"
-- намёк на то, что они работают, можно сказать, на износ, а
опечатывание мебели Изнкрёнкова за долги -- прямое указание на
то, что им явно недоплачивают. А может, они лишь нарисовали свой
творческий идеал ("блеяние, визг, пение и радостные крики"), а
заодно пристроили один стул, что требовалось по сюжету.
Том 1, стр. 224-226:
"Об Авессаломе Владимировиче Изнурёнкове можно было сказать,
что другого такого человека не было во всей республике. Респуб-
лика ценила его по заслугам. Он приносил ей большую пользу."
"Шаляпин пел. Горький писал большой роман." "Авессалом Изнурён-
ков острил."
"Он никогда не острил бесцельно, ради красного словца. Он делал
это по заданию юмористических журналов. На своих плечах он выно-
сил ответственнейшие кампании..."
"...он продолжал жарко бороться с врагами общества: плохими ко-
операторами, растратчиками, Чемберленом, бюрократами. Он уязвлял
своими остротами подхалимов, управдомов, частников, завов, хули-
ганов, граждан, не желавших снижать цены, и хозяйственников, от-
лынивающих от режима экономии."
"После выхода журналов в свет остроты произносились с цирковой
арены, перепечатывались вечерними газетами без указания источника
и преподносились публике с эстрады 'авторами-куплетистами'.
Изнурёнков умудрялся острить в тех областях, где, казалось, уже
ничего смешного нельзя было сказать. Из такой чахлой пустыни, как
вздутые накидки на себестоимость, Изнурёнков умудрялся выжать око-
ло сотни шедевров юмора." И т. д.
* * *
Остап Бендер -- скорее положительный персонаж, чем отрицатель-
ный: он "чтит уголовный кодекс", с настырностью налогового органа
преследует проходимца и подпольного миллионера Корейко, публично
разоблачает ксендзов, покусившихся на Козлевича, выводит на чис-
тую воду -- перед читателями -- всяких "попутчиков", "бывших",
"прозаседавшихся", головотяпов, разгильдяев, интеллигентов, скры-
тых врагов Советской власти и т. д. Но он же при этом позволяет
себе вещи, которые лично у меня вызывают недоумение и досаду. По-
скольку Ильф и Петров разрешают делать эти вещи своему в общем-то
весьма положительному герою, я вынужден подозревать, что они раз-
решают это СЕБЕ, то есть не воспринимают эти вещи как что-то
очень нехорошее.
Вот кое-что из того что я имею в виду.
1. Остап носится с вырванным из "Малой советской энциклопедии"
листом, на котором статья о Рио-де-Жанейро. Обстоятельства
обретения листа опускаются, из чего я вынужден делать вывод,
что Остап просто пришёл в публичную библиотеку и просто вы-
драл лист из книги. ЖУТЬ.
(Кстати, я проверил по своему, не испорченному бендерами
экземпляру энциклопедии цитаты Ильфопетрова. В энциклопедии
упоминаетсятся не "значительное число мулатов", а "значитель-
ное число НЕГРОВ и мулатов". И не у "обширной бухты" а у "об-
ширной ЗАКРЫТОЙ бухты". Остальное совпадает. Допустим, закры-
тость бухты -- ненужная двусмыслица, а упомянуть Атлантичес-
кий океан очень хотелось, ладно. Но чем Ильфу и Петрову меша-
ли негры?!)
2. Остап вербально издевается над Паниковским. Стр. 161 2-го то-
ма: "Таких, как вы, девушки не любят. Они любят молодых,
длинногоних, политически грамотных. А ВЫ СКОРО УМРЁТЕ. И ни-
кто не напишет про вас в газете: 'Ещё один сгорел на работе'.
И на могиле не будет сидеть прекрасная вдова..." И т. д.
(Впечатление такое, что Бендер прихватил с собой Паниковско-
го, чтобы было над кем глумиться.)
3. Понятно, зачем Балаганов и Паниковский понадобились Ильфу и
Петрову (чтобы их любимому герою было перед кем фигуристо
трепаться), но не понятно, зачем они понадобились Остапу
(Козлевич -- это ещё ладно: транспорт). Толку от них было
мало, а делиться с ними добычей таки пришлось бы. Израсхо-
довать их при случае подчистую? Но это бы вряд ли потребова-
лось. А за преступления, совершённые групппой, дают больший
срок. А Бендеру вдобавок светило обвинение в организации
преступного сообщества. Получается, Бендеру очень уж сильно
хотелось быть РУКОВОДИТЕЛЕМ, существенно превышать своим ста-
тусом кого-то, находящегося рядом. Вдобавок любоваться вели-
ким собой на чьём-то жалком фоне. А чтобы это легче давалось,
он выбрал себе в "подчинённые" отщепенцев. Можно, разумеется,
предположить, что Бендеру нравилось хоть о ком-то ЗАБОТИТЬСЯ.
Но тогда зачем он третировал Паниковского? Сурово перевоспи-
тывал или разрывался между несколькими устремлениями?
* * *
Сатира была в СССР легальной формой лёгкой антисоветскости -- и
наверняка пользовалась большим спросом у населения именно по этой
причине. Сегодня, в условиях относительной свободы слова, диву
дивишься, как мог быть очень популярным писателем в 1930-х какой-
то нудный Михаил Зощенко. А вот массовой тягой к антисоветскому
это и объяснялось. У сатириков люди искали вербализаций своего
наболевшего, ответов на вопрос "За что?!" и т. д. Частично нахо-
дили то, что искали. А чего не находили, то домысливали, и им,
наверное, чуть легчало.
В забавной, но не особо смешной комедии "Гараж" Эльдара Рязано-
ва, которая не без претензиек на интеллигентское обличительство,
мололая симпатичная прикорытная героиня сообщает молодому симпа-
тичному прикорытному герою, что профессионально исследует советс-
кую сатиру, на что он саркастически замечает, что она изучает то,
чего нет. Эта шутка была очень глупая, потому что в СССР-то сати-
ра как раз существовала в качестве развитого популярного жанра,
причём развитого и популярного из-за некоторых проблем с полити-
ческими свободами.
В СССР издавался всесоюзный сатирический журнал "Коркодил" с
огромными тиражами. Дополнительно в каждой "союзной республике"
печатался местный аналогичный журнал на национальном языке. В Бе-
лоруссии он назывался "Вожык" ("Ёжик"). Был Аркадий Райкин, были
Штепсель и Торопунька и т. п. В Москве существовал даже целый те-
атр сатиры, причём с 1924 года. Правда, почему-то укомплектован-
ный в основном еврейскими кадрами.
Есть вещи, очень плохо поддающиеся измерению, но я сильновато
подозреваю, что в СССР сатира была даже несколько популярнее, чем
на либеральном Западе. По простой очевидной причине. Если на За-
паде кому-то что-то не нравилось, то он имел возможность пробо-
вать изменить это через политику или бизнес. Скорее всего, не из-
менил бы, но хотя бы умаялся. В СССР же относительно безопасно
реализовать "протестные настроения" можно было только в сатире.
У Советской власти в своё время был большой интерес в донесении
до советских граждан всяких западных сатирических сочинений и
фильмов. И что, много вы можете такого припомнить? Чего-то сопо-
ставимого по качеству и размаху с "12 стульями", "Золотым телён-
ком", "Мастером и Маргаритой"?
Лично я припоминаю только переведенный на русский язык сборник
фельетонов американца Арта Бухвальда, который у меня не хватило
терпения дочитать. Кстати, этот Бухвальд -- тоже еврей. Но я в
курсе, что нееврейские сатирики иногда тоже встречаются. Правда,
не друг с дружкой: для этого их слишком мало.
Из вполне сатирического западного кино можно назвать разве что
"Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир" (1963).
Кстати, в постсоветской России сатира ведь тоже не процветает,
хотя достаточная "свобода слова" имеется, а обличабельных недо-
статков -- хоть экспортируй.
* * *
У Ильфа и Петрова несколько повышенное легкомысленное внимание
к теме смерти. Не смерть ходила за ними по пятам, а они к ней
частовато приставали, причём в фамильярной манере: напоминали о
себе. Этакие рисковые советские парни, отважно бросавшие вызов аж
ей самой.
К примеру. Том 1 ("12 стульев"), стр. 290:
"Ипполит Матвеевич только сейчас заметил, что поодаль Безенчука
на земле стоял штабель гробов. Иные были с кистями, иные -- так."
И т. д. Не понимаю, где тут что-то смешное или сатирическое. Или
в чём тут хотя бы советская пропаганда. По-моему, Ильф и Петров
всего лишь давновато не упоминали в романе гробов, почувствовали
себя некомфортно, потому и завелись на полстраницы: не то чтобы
совсем некрофилы, но, похоже, немножко не без этого.
Том 2 ("Золотой телёнок"), стр. 216:
"Остап открыл дверь и увидел чёрный гроб. Гроб покоился посреди
комнаты на канцелярском столе с тумбами. Остап снял свою капитан-
скую фуражку и на цыпочках подошёл к гробу. Балаганов с боязнью
следил за его действиями."
(Вот так бы -- на цыпочках и с боязнью -- следовало и Ильфопет-
рову подходить к этой теме. А лучше и вовсе держаться от неё по-
дальше.)
"Через минуту Остап поманил Балаганова и показал ему большую
белую надпись, выведенную на гробовых откосах.
- Видите, Шура, что здесь написано? -- сказал он -- 'Смерть бюро-
кратизму!' Теперь вы успокоились?
Это был прекрасный агитационный гроб, который по большим празд-
никам геркулесовцы вытаскивали на улицу и с песнями носили по
всему городу."
* * *
Некоторые разительные нелепицы в "Золотом телёнке" беспокоили
меня с детства:
1. Зачем Корейко хранил свои накопления в СОВЕТСКИХ денежных
знаках, если он ожидал победы контрреволюции? Надо было в
золоте, брильянтах, долларах и т. п. Планировал разменять
советские бумажки на более широко признаваемые ценности в
предпоследний момент? Или пользовался твёрдостью курса со-
ветских денег?
2. Зачем Корейко держал свои накопления В ОДНОМ чемодане, а не
рассовал их по десятку скрытых мест? Это ведь АЗЫ накопитель-
ства. Быть успешным в добывании денег и наивно-небрежным в
сохранении их (да и в трате) -- это в жизни таки встречается,
но не сочетается ведь с мощными маскировочными усилиями
Корейко.
3. Зачем Корейко остался работать в учреждении, в котором воро-
вал, -- в "Геркулесе"? Чтобы было кому при случае дать против
него показания? И так ведь в конце концов и случилось: Берла-
га, Скумбриевич и Полыхаев выложили про него Бендеру всё, что
знали.
4. Зачем Корейко жил на одну зарплату -- 46 рублей в месяц? Тра-
тил бы вдобавок хоть по 10-20 рублей -- никто бы не заметил
разницы. Излишества вредны для здоровья, ладно.
5. Зачем Остап Бендер потащился в Румынию со всем своим добром
сразу? Это ведь было рискованно и вдобавок физически тяжело.
Прикопал бы часть приобретений на вторую, третью и т. п. по-
пытку. Для такого ловкача главное ведь -- выбраться на капи-
талистический простор, а сделать это -- проползти через гра-
ницу -- было легче со сравнительно небольшой суммой средств.
В итоге атлет крепко получил по медальному лицу от простых
румынских пограничников, ограбивших его, и лишь чудом остался
в живых и с неотмороженными конечностями. Кстати, получилась
немножко клевета на СОВЕТСКИХ пограничников: мимо них, хвалё-
ных, Остап, получается, проскользнул, а мимо каких-то румынс-
ких не смог.
Эпизод с незаконным переходом границы выглядит у Ильфа и Пет-
рова вообще отвратительно. Нормальные люди так из страны не
бегут. Ясное дело, что сатирики побоялись разрабатывать эту
тему подробнее, но должны ведь были присутствовать хоть ка-
кие-то признаки вышесредней интеллектуальности Бендера.
Если Ильф и Петров хотели показать мировоззренческую ограничен-
ность своих миллионеров, а заодно помучить их в советско-пропа-
гандистских целях, это получилось у них неубедительно.
Далее, я думаю, что тема страданий разбогатевшего Бендера силь-
но преувеличена по шкурным и цензурным соображениям. Пока у Бен-
дера не было миллиона, он как-то находил и кров, и пищу, и компа-
нию, и всякие радости, а тут вдруг пошли такие проблемы, что даже
переночевать негде (якобы приходилось делать это в поезде, в пу-
ти). Перестали вдруг подворачиваться прекрасные вдовушки и т. д.
И опять же, зачем он таскал с собой чемодан денег, а не прикопал
эти деньги по частям? Такой тёртый калач вдруг тронулся умищем от
счастья? Нет, это не убедительно.
В СССР существовал вполне себе обеспеченный слоёк особо ценных
сталинских кадров с высокими доходами, так что, прибившись к это-
му слойку мошенническим способом, Бендер не выглядел бы белой во-
роной на фоне других избранных, даже если бы открыто позволял се-
бе умеренные потребительские излишества. Если бы вдруг всё же
взяли за жабры компетентные органы, сказал бы, что проживал оста-
тки наследства от турецкоподданного папы. Сдавать их государству
он ведь не был обязан.
Вообще, вся фабула "12 стульев" и "Золотого телёнка" надуман-
ная. Что мешало Бендеру делать в СССР нормальными путями блиста-
тельную карьеру и пробиться в жирующий слоёк? Заделаться каким-
нибудь кинорежиссёром, к примеру (не стахановцем же)? Нет некото-
рых способностей -- можно их имитировать, используя творческую
силу других людей. С его-то предприимчивостью. Некоторым мешает
честность, некоторые "разборчивы в связях", но Бендер-то этим не
страдал: ладил он с Паниковским -- поладил бы ещё с много кем. И
за границу бы отправился легально, комфортно, за государственный
счёт -- как Ильф и Петров, к примеру. А там уже можно было бы и
сбежать в Рио-де-Жанейро, если бы ещё имело смысл (лучшее ж --
враг хорошего).
Всяких реальных хорошо устроившихся "Бендеров" в СССР хватало.
Шустрили они по линии торговли, дипломатии, разведки, журналисти-
ки и т. п. Некоторых, правда, в 1937-1938 гг. постреляли, ну так
надо было не зевать. И в Рио-де-Жанейро ведь тоже, бывает, стре-
ляют.
Не "Бендеры" ли, к примеру, Судоплатов, Треппер, Михаил Коль-
цов? А не имею понятия: проверять это -- дело затратное и с сом-
нительным результатом. И чёткой границы между бендерством и не-
бендерством ведь нету. Иной "Бендер" вполне мог быть человеком
не без конкретных способностей, к примеру, литературных. А если
какой-то "Бендер" был без конкретных способностей и раскручивался
не по творческой части, так он нигде в культуре не наследил, и
его теперь выявить практически невозможно: человечек, может, про-
жил прекрасную нехлопотную сытую паразитскую жизнь, частью в пре-
красном Забугорье, со знойными мулатками и т. п., разве что зна-
менитостью не стал (а может, и стал, только мы не замечаем в нём
"Бендера").
Были ли бендерами либо полубендерами Ильф и Петров? В варианте
"не без конкретных способностей"? А ВОТ НЕ ЗНАЮ. Могу только уве-
ренно заявлять следующее:
- по части теории бендерства они были подкованы хорошо;
- они были довольно успешны (ну, до того, как померли,
конечно);
- совсем без бендерства успех в такой области, как советская
литература, к тому же сатира, достигался вряд ли;
- так неубедительно издеваться над подпольными советскими
миллионерами, как это делали Ильф и Петров в "Золотом те-
лёнке", можно было только в корыстных, карьеристских целях.
* * *
А ещё меня с детства коробило странно пренебрежительное и даже
жестокое отношение Бендера к гражданке Грицацуевой. Ну вот чем
она провинилась перед Советской властью или Ильфом и Петровым?
Может быть, в лице Грицацуевой Ильф и Петров литературно мсти-
ли какой-то полненькой знойной даме за её, скажем так, нелюбез-
ность по отношению к двум известным обкуркам, любящим выпить?
Такое бывает.
Повествование (да и кино) построено так, что читатель (и зри-
тель) -- как бы на стороне Бендера и должен потешаться над этой
несчастной женщиной -- симпатичной, любящей и самоотверженной --
которой Бендер мимоходом наплевал в душу и которую вдобавок обво-
ровал. И отмахнулся от неё, как от мухи.
Боюсь что у Ильфа с Петровым прорвалось в отношени Гирцацуевой
ои собственное подсознательное. Только вот какое?
Если бы Ильф и Петров были совсем уж салагами, я бы заподозрил,
что они глумятся над тем, что она вдова инвалида войны.
Если бы они не были женатыми я бы предположил, что они женоне-
навистничают в качестве педерастов.
Остаётся допустить, что они всего лишь моральные уроды, позити-
вировавшие подлость и легкомысленное отношение к браку. Остап
Бендер у них ведь в целом довольно ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ герой: красавец
с черкесским лицом, атлет, всеобщий друг, острослов и т. д.
Поматросил и бросил, а причинённые тобой кому-то страдания яко-
бы должны быть тебе до фонаря, иначе какой же ты жулик, придётся
работать, как все.
Ильф и Петров просто ошиблись, типа с кем не бывает? Но эта
ошибка держалась у них в "12 стульях" прижизненно от издания к
изданию.
Что, они не портили молодых людей дурным примером, а предупреж-
дали девушек, разведёнок и вдов, чтобы те избегали Остапов Бенде-
ров? Скорее и портили, и предупреждали.
Я как бы и сам из впечатлённых в своё время образом великого
Бендера, но я хотя бы не устраивал (и даже не обещал) временных
женитьб и не обворовывал женщин.
Сносно прожить, не ввергая никого в большие неприятности, коне-
чно же, не получится, но стремиться к этому надо -- и надо соот-
ветственно накладывать на себя какие-то ограничения.
Возможно Ильфу и Петрову потребовалось показать Остапа Бендера
хоть в чём-то очень нехорошим? Но зачем?! Вообще-то жулики Совет-
ского Союза тоже нуждались в положительном примере, который делал
бы их менее несносными, почти что вставшими на путь исправления.
* * *
Кстати, Остап Ибрагимович вдобавок пил и курил. В блистательном
советском кино про него эти печальненькие моментики тактично опус-
кались, и на том спасибо.
Т. 1, стр. 366-367 ("12 стульев"), про посещение Тбилиси:
"Долгие лишения, которые испытал Остап Бендер, требовали немед-
ленной компенсации. Поэтому в тот же вечер великий комбинатор на-
полся на ресторанной горе до столбняка и чуть не выпал из вагона
фуникулёра на пути в гостиницу."
"Друзья беспробудно пьянствовали целую неделю."
(Беспробудное недельное пьянство называется ЗАПОЕМ. Ильф и Пет-
ров тупо отправили Бендера в недельный запой, чтобы не грузить
себя обрисовыванием достопримечательностей Тбилиси, прелестей
грузинской кухни, красоты грузинского характера и дивного воздей-
ствия на путешественнические организмы традиционного грузинского
многоголосья. Читателям ведь тоже захотелось бы в те места, а
где взять деньги на поездку?! Хорошо, что хоть Военно-Грузинская
дорога немножко описана -- как "красивейшая в мире".
Можно было бы сделать "12 стульев" вдобавок если не слегка пу-
теводителем по замечательным городам, ладно, то по крайней мере
ударной рекламой их, добавив хотя бы по полстраницы текста про
Чебоксары, Нижний Новгород, Сталинград и т. п.), но в этом аспек-
те роман очень лаконичен.)
Подсаживаешься на Остапа благодаря шедевральному кино, лезешь
за подробностями в книжку, а там натыкаешься на остапово пьянст-
во, о, господи.
И вот почему нельзя было вывести так же талантливо образ вполне
ПРИЛИЧНОГО жулика -- в конце концов сдавшегося, перековавшегося
(без отсидки, чисто под впечатлением от успехов социализма) и та-
ки ставшего образцовым управдомом (до кучи можно было бы набро-
сать мимоходом отборных авторских идей касательно эффективного
управдомства). Советские жулики и управдомы лелеяли бы "12 стуль-
ев" и "Золотого телёнка" как свои прикроватные книги. Мир бы стал
чуть светлее.
Впрочем, чего ещё было ожидать от писателей, которые своего
частью довольно симпатичного героя умеренно мучили в течение все-
го романа "12 стульев", а под конец и вовсе убили? Из зависти,
что ли? Или чтобы ещё лучше смотреться самим на его фоне? Или
чтобы не оставлять этого дела доблестному НКВД, а то он и их бы,
может, замёл?
Кстати, не понятно, каким образом у Остапа держался его атле-
тизм. Про упражнения с тяжестями или, скажем, на перекладине ведь
как раз ничего не говорится, а Воробьянинова (позже -- Паниковс-
кого) он избивал не часто. Недоизжитое последствие более здраво
проведенной юности? Может быть, может быть.
Если бы я не выдержал и взялся дописывать этих непревзойдённых
классиков, получилось бы, наверное, приблизительно так:
"Несколько вьюношей гопнического вида тусовалось возле турника
во дворе богадельни и развлекалось тем, что они по-очереди пыта-
лись подтянуться к перекладине и комментировали грубоватыми шут-
ками неуспехи друг друга.
У Остапа вдруг запылали глаза.
- Минуточку, молодые люди! -- сказал он, вежливо отстраняя их
ладонью, -- Возможно, рановато вам ещё в Красную Армию.
Свой потёртый пиджак он сбросил, не глядя, на руки Воробьяни-
нову.
Не успели растерявшиеся гопники что-то ответить Остапу, как он
уже взмыл в атмосферу и уселся сверху на перекладине.
- Здесь воздух свежее, -- извинительно сказал с высоты Остап.
Воробьянинов завистливо промолчал. Он и в свои лучшие годы не
отличался ловкостью, поэтому тщательно избегал дуэлей, горячих
споров и пьяных драк.
Сделав несколько переворотов на перекладине, Остап разогрелся,
повис на руках, раскачался, выполнил раза три 'солнышко', и, на-
конец, опустился по короткой параболе на землю, правда, несколь-
ко споткнувшись и чуть не упав с позором в рослую лебеду.
- Немножко отвык, сорри, -- прокомментировал Остап допущенную
шероховатость, -- И пора завязывать с курением и пивом.
Гопники уважительно присвистнули.
- Наш ответ Чемберлену! -- снисходительно ответил на это Остап.
И добавил, с ноткой самооправдания в голосе:
- Работать над собой надо. В поте лиц. Под лежачий камень при-
личная вода не потечёт. Начинайте с малых доз.
- Без пива мы не согласны, -- ответил один начинающий острослов
из гопников.
Остап внушительно посмотрел на него, играя взбугрившимися мус-
кулами.
- Пиво -- ничто в сравнении с мышечной радостью и с упоительнос-
тью чувства собственного превосходства, -- сказал он чётко и вес-
ко, но весело (он был доволен собой), -- С пивом сможет выживать
почти каждый, а вот без пива -- только личности, особо отмеченные
богами. Победи себя -- и ты победишь всех. Твоё блистательное
будущее -- в твоих же натруженных руках, так что ты бы лучше мыл
их почаще, дружище, и не совал зазря в работающие механизмы.
Гопник-юморист ничего не ответил, подавленный внезапно приот-
крывшейся интеллектуальной мощью Остапа.
С недавних пор сам Бендер стал замечать, что его порой тянет на
озвучивание не совсем избитых истин, можно сказать, на препода-
вательскую и лекторскую работу. Иногда -- но, к счастью, пока
что не каждый день -- его просто распирало от стремления поу-
чать: начал уже сказываться возраст, наверное, а ведь предстоя-
ло ещё успеть хотя бы немного разбогатеть -- до того как разоча-
руешься в себе и человечестве, уйдёшь в безнадёжное писательство
или ещё как-нибудь пострадаешь ментально.
А вдобавок он чувствовал своё прирождённое атаманство, и прихо-
дилось сдерживать себя напоминаниями, что организаторам преступ-
ных сообществ при случае дают для работы над ошибками великоватый
тюремный срок, что его не вполне устраивало.
Поэтому сейчас надо было просто уйти, а не раскрывать свои ор-
ганизаторские объятия для этой непристроенной молодёжи, жаждавшей
чётких инструкций от опытного человека на пути к радостям жизни.
Привычно бросив беглый взгляд на землю под турником на предмет
выпадения из кармана ключа от квартиры, которой не было, Остап
величественно удалился, держа Воробьянинова под руку. Их ждали
впереди великие дела.
Гопники, слегка озадаченные этим внезапным и коротким столкно-
вением с явно высшим началом, молча смотрели вослед исчезавшим за
углом концессионерам. Такими же взглядами, быть может, древние
иудеи провожали Иисуса Христа, случайно встреченного ими на уха-
бистой палестинской дороге и успевшего высказать им мимоходом
кое-что в своём загадочном чарующем стиле."
* * *
Допускаю, что довольно значительная часть советских граждан чи-
тала "12 стульев" / "Золотого телёнка" не столько для того, чтобы
полюбоваться собой на фоне Воробьянинова, отца Фёдора, Балаганова
и огромного множества других ущербных персонажей Ильфа и Петрова
и порадоваться мерной поступи Советской власти, а чтобы подсмот-
реть у Остапа Бендера какие-то рецепты "относительно честного"
отъёма денег у сограждан и поддержать свою смутную надежду на хо-
тя бы небольшое обогащение в пределах разумного. Плюс, конечно,
было приятно примерять к себе остапову свободу и его же путешест-
вия по Стране Советов, пусть зачастую и совершавшиеся "зайцем".
Это воспринималось как реальная возможность, надо лишь захотеть.
* * *
Чувство, что с Ильфом и Петровым кое-что совсем уж не ОК, за-
ставляло меня вчитываться в их "Собрание сочинений" и вдумываться
в феномен советской сатиры -- в ильфопетровском варианте очень
недурственой по стилю, но оставляющей впечатление, что в ней не
хватает чего-то существенного, как будто забыли добавить какой-то
необходимый ингредиент в салат "оливье".
Не добирая требуемой мне информации в основных текстах, я на-
брасывался на издательские комментарии к ним. И вот в "Примечани-
ях" ко 2-му тому "Собрания сочинений" я натолкнулся на следующее
от Ильфа и Петрова:
"Нас часто спрашивали о том, что мы собираемся сделать с Оста-
пом Бендером..."
"Ответить было трудно. Мы сами этого не знали."
"Останется ли он полубандитом или превратится в полезного члена
общества..."
"И пока мы обдумывали этот вопрос, оказалось, что роман уже на-
писан, отделан и опубликован.
Это произошло на Беломорском канале. Мы увидели своего героя и
множество людей, куда более опасных в прошлом, чем он.
И всего только за полтора года великого строительства канала
они совершили тот путь, о котором автор никак не рискнул бы на
чать рассказ, не написав предварительно:
'Прошло двадцать лет, суровая школа жизни закалила Ивана Петро-
вича' -- и так далее и так далее.
Талантливые и смелые авторы канала рушат традицию рабского ко-
пирования жизни, они делают жизнь заново."
То есть Ильф и Петров определили, что Остапу Бендеру самое мес-
то -- с лопатой на Беломорканале.
Получается, эти сатирики влезли в когорту воспевателей сооруже-
ния Беломорско-Балтийского канала силами заключённых и настолько
раскрылись сердцами навстречу массовым репрессиям, что даже гото-
вы были пожертвовать для ОГПУ своего любимого героя (у него ж и
возраст был подходящий для жертвования: 33 года).
При этом Ильф и Петров почему-то отсутствуют в списке авторов
знаменитой книги 1934 года издания "Беломорско-Балтийский канал
имени Сталина: История строительства, 1931-1934 гг.". Может, бы-
ло посчитано, что сатирикам там не к чему приложиться. Зато в
списке есть старший брат и наставник Петрова -- ушлый Валентин
Катаев, тот ещё жук.
Но на пароходе в составе делегации из 120 писателей и прочих
деятелей культуры Ильф и Петров в августе 1933 года на канал таки
сплавали -- и славненько попировали в поездке за счёт ОГПУ в го-
лодный 1933 год. А эту книжку, впрочем, в 1937 году всё равно
изъяли из обращения и уничтожили -- в основном, наверное, пото-
му, что она рисовала наисветлейший образ уже репрессированного к
тому времени Генриха Ягоды [да и вообще была довольно еврейской].
Слишком проницательные "работники культуры" смогли в ту поез-
дку увидеть на Беломорканале, каким образом они смогут непосред-
ственно приложиться к великим стройкам социализма, если что. Со-
ответственно эти люди наверняка постарались прибавить в работе.
Ильф и Петров -- надо думать, тоже.
Нельзя сказать, что тюремное дело -- заведомо постыдное; что
при Сталине репрессировали всегда неправильно; что припахивать за-
ключённых на стройках века -- это нехорошо или что в сталинских
лагерях в начале 1930-х не старались наладить "воспитательный
процесс" и всего лишь вымаривали неудобных людей непосильной ра-
ботой и жуткими условиями жизни. Но всё же. И шёл ведь только
1934-й год, а не 1937-й. Ещё, наверное, даже охотно верилось в
заветы Ильича. Но тенденции уже прояснились и культурные люди
уже боялись. И Ильф с Петровым, по-видимому, решили, что лучше
выживается на стороне тюремщиков и что надо заметно поддакивать
тюремщикам, чтобы тем было понятнее, кто на их стороне.
* * *
Про гибель Петрова. Википедия ("Евгений Катаев"):
"Пассажирский самолёт 'Дуглас' вылетел из Краснодара в Москву 2
июля; Петров торопился, потому что ему нужно было дописать и
сдать в редакцию очерк о поездке. О ситуации на борту впоследст-
вии рассказывали летевший тем же рейсом прозаик Аркадий Первен-
цев, а также корреспондент 'Красной звезды' Михаил Черных: по их
словам, в определённый момент Петров, вопреки инструкциям, прошёл
в кабину управления. Пилот, разговаривая с ним, не сразу заметил
возникший впереди холм, а потому не успел среагировать."
То есть Петров, наверное, из-за своей беспечности не только
угробился по сути сам, но также угробил самолёт и часть находив-
шихся в нём людей. От индивидов с таким рисковым, самоубийствен-
ным менталитетом лучше вообще держаться подальше, а не только не
садиться с ними в одно транспортное средство. Подозреваю, что
Петров подгадил и Ильфу -- а хоть бы и своим курением в закрытом
помещении. Когда можно было витаминчики всякие Ильфу подсовывать,
навязывать здоровый режим дня, этот Петров, может, ссылался на
буржуазные предрассудки и вечную иглу для примуса и предлагал не
заморачиваться мелочами.
* * *
Если что, я вовсе не воспринимаю Ильфа и Петрова как неких ли-
тературных уродов, которым лучше было бы вовсе не появляться на
свет. Если я "грызу" их, это потому лишь, что я такой в принципе.
По-моему, они вполне себе заслуживающие внимания писатели, не ху-
же (точнее, лучше) огромного большинства других. А что не конст-
руктивщики, так ведь и далеко не каждый инженер -- Томас Альва
Эдисон. Ильфа и Петрова "академизировали" в весьма тщательно сде-
ланном 5-томном Собрании сочинений (с предисловиями, комментария-
ми и т. п.), и это прибавило им подходящести в качестве материала
для исследования советскости и Межвоенья. Этот материал хотя бы
не скучный. Жалко, что Булгаков не успел получить такое же качес-
твенное Собрание сочинений в советское время (зато успел получить
Маяковский).
Впрочем, о каком советском собрании сочинений Булгакова можно
было говорить, если "Мастера и Маргариту" напечатали в первый раз
только в 1966-1967 гг., да и то по частям, в литературном журна-
ле, в брежневскую "оттепель"? Лично я в 1980-м был вынужден чи-
тать "Мастера и Маргариту" на польском языке (кстати, это была
моя первая книжка на польском).
* * *
Многие могут заметить мне, что Ильф и Петров, в отличие от не-
которых их критиков, хотя бы не скучно читаются. Охотно подтверж-
даю это (я ж [втайне] и сам их немного почитывал). Но есть нюанс.
Скажем, пить ликёр и портвейн -- это тоже очень приятно. Даже,
может, приятнее, чем читать Ильфа и Петрова. Но рискуешь подсесть
на это дело и допиться до цирроза печени, а это очень больно и
смертельно. Моралька тут такая: не всё приятное идёт в конце кон-
цов на пользу. Но я, разумеется, не берусь втюхивать эту мораль-
ку, скажем, курильщикам и автомобильщикам, а таких ведь теперь
большинство. Конечно, мы все когда-нибудь умрём. Наверное. Но
многие явно стремятся сделать это пораньше и помучительнее.
Из обсуждения
"Знали бы, что их элемент коллективного литературного полотна
слишком вырвется вперёд по качеству, -- наверное, построили бы
его иначе. Расширили бы образы правильных советских людей - типа
того сторожа, который сдал сокровища, а на премию в 50 рублей
справил костюмчик. Кстати, нельзя сказать, что он вышел бездарно
или пародийно. Можно поверить, что ему это действительно комфорт-
но: получить немножко на личные потребности, а заботы по инвести-
рованию избытка свалить на общественные организации. Не зарезали
бритвой, не стал жертвой мошенников, не сошёл с ума, осваивая в
немолодые годы науку финансовой грамотности... Вот ведь родом
человек из очень старых времён, а к бесклассовому обществу готов
получше многих!"
Я бы в список несколько недоработанных положительных персонажей
поместил и Адама Козлевича. Он же -- бывший вор-рецидивист, пере-
квалифицировавшийся в механика и водителя. Честнейший и душевней-
ший человек, которому Остап отдал свои последние деньги, 15 руб-
лей (почти как последнюю рубашку). Прощание Остапа с Козлевичем
торгало меня с детства: человечищи! Мне хотелось быть почти та-
ким же.
"Острословие Бендера -- побочный продукт его общей внимательно-
сти, находчивости, быстрой реакции. Если он умеет, пользуясь слу-
чаем, извлечь прибыль из зеркальца и измерительного рулона (кото-
рые накануне положил в карман, так же случайно подобрав на доро-
ге) -- то что ему стоит и слова скомбинировать? Для них и карман
не нужен, они всегда в голове! Бывает, конечно, Бендер шутит бес-
цельно, по привычке. Но чаще всего -- с задачей. Например, запу-
тать речью противника, стоящего на дороге, или подбодрить союзни-
ка, вывести из депрессивного круга. Кто хочет чему-то научиться у
Бендера -- должен понять, как он мыслит, а не только как гово-
рит."
Может быть. Но я больше склоняюсь к другой версии. Острословие
Бендера -- от привычки рисоваться интеллектуалом и манипулиро-
вать окружающими; от сознания собственной несостоятельности и
стремления самоутверждаться хотя бы вербально, в том числе через
унижение других людей (когда как). К 33 годам Бендер -- человек
без семьи, без квартиры, без любимой (или хоть какой-нибудь) ра-
боты, без приличной профессии, без заслуг, без уважаемого места в
обществе. Он -- социальный паразит: мошенник, вор и шантажист.
Возможно, он не способен к систематическому труду из-за какого-то
психического нарушения. Или же у него болезненная тяга к обманы-
ванию людей. Или опять же нездоровое стремление быть в центре
внимания. Он получил в своё время хорошее гимназическое образова-
ние, очень не дурак и с довольно креативным складом ума, но у не-
го, можно сказать, цыганская натура. Мыслит он, наверное, по-цы-
гански: хорошо себя чувствует, лишь если ему удаётся что-то у ко-
го-то выдурить (наверное, мне придётся обойтись здесь без благо-
дарности милых цыган за комплимент; пусть они простят меня, если
смогут).
Бендер -- по сути тяжёлый неудачник, что очень не стыкуется с
его образом предприимчивого сообразительного человека. Почти по-
ловина его жизни уже прошла, а он всё ещё ни с чем. Он -- вроде
силача, которого почему-то раз за разом бьют. Или вроде красавчи-
ка, которому почему-то раз за разом отказывают женщины. Простите,
а так бывает? В комедиях -- ещё ладно, но у нас же сатира.
И надо принять также во внимание, что всё это происходило во
времена, когда новое социальное расслоение ещё не закрепилось и
блистательные карьеры делались на раз-два. У много кого. Но поче-
му-то только не у Бендера. А у него ведь не было НИЧЕГО, что мог-
ло бы помешать наискорейшему прорыву к особо питательным плюшкам:
он отлично выглядел, хорошо назывался, был похож на еврея (в те
времена это оказывалось кстати), бойко трепался, при случае не-
дурственно кропал, был образован, общителен, ухватлив, жуликоват,
упорен в достижении целей и т. д.
В полуграмотной, преимущественно крестьянской стране, ставшей
на путь стремительной индустриализации, вдобавок имелся острый
дефицит толковых и волевых руководящих кадров, иные люди почти от
сохи становились в тридцать с небольшим директорами крупных заво-
дов, а тут такой пронырливый титанище пропадал на задворках не
при делах. Если бы Бендер в конце концов перековался налету и
превратился в крепкого советского [полярника] хозяйственника (в
завершающем бодром абзаце), тогда бы всё стало на свои места.
Это было бы и правдоподобно, и политически правильно. У Ильфа с
Петровым же он всего лишь предположил напоследок, что подастся в
управдомы. Ну, хоть на этом спасибо. Бендеру в принципе можно
было начинать свою социализацию и с управдомства, да. Можно ведь
творчески и перспективно руководить даже дворниками: подводить
под это дело крепкую теорию (мусороведение и пр.), внедрять вся-
кие усовершенствования.
Это в нынешние времена по части сколько-нибудь приличной карь-
еры (да и неприличной тоже) -- почти что полная задница: формаль-
но образованных человечков -- хоть пруд пруди (особенно юристов,
экономистов и всяких менеджеров), бурного промышленного роста
нет, кланы сложились, социальные слои слежались, рулят бездарные
детишки и внучата когдатошних выскочек, в концептуальной сфере
всё завалено непролазным информационным мусором, радикальные кре-
ативные идеи никого "наверху" не интересуют хотя бы просто пото-
му, что там и без них неплохо. Время свершений ушло.
.................................................................
.................................................................
Литература:
Ильф И., Петров Е. "Собрание сочинений", тт. 1-5, М., 1961.
Возврат на главную страницуАлександр Бурьяк / Ильф и Петров как групповой символ русско-еврейского симбиоза