Готфрид Леске как блистательный дневникист из нацистского гадюшника Люфтваффе

  Фронтовой дневник Готфрида Леске (Gottfried Leske), относящийся 
к 1940-1941 гг., -- одна из сильнейших и полезнейших книг о вой-
не, Люфтваффе, нацистах и немцах, какие мне доводилось читать, а 
я их осилил таки немало. Не знаю, насколько существенной обработ-
ке эта книга подверглась, но её основа наверняка подлинная: есть 
в ней куча деталей, которые вряд ли подделаешь (разве что у кого-
то перепишешь). Вот чем раздражают современные российские фильмы 
о той войне: в них нет подлинных деталей, нет информации, а толь-
ко перетасовываются одни и те же элементы, когда-то попавшие в 
киношный оборот. Или насасывается из пальца что-то совсем уж не-
вероятное.
  По дневнику можно рассмотреть и литературные способности, и
крепкие мозги, и, рискну даже сказать, моральное здоровье Готфри-
да Леске.
  Поразительно, что автор дневника был по сути ещё сопляком, 1913 
года рождения. Но я с такими вещами не раз сталкивался в интерне-
те: индивид может быть не особо-то и умником, но при этом недурс-
твенным стилистом, мастером острого словца и выдавальщиком от-
дельных блистательных мыслей (может, услышанных от других, но это
не важно: если расслышал и адекватно заценил, значит, был внут-
ренне готов к восприятию подобного).
  Впрочем, переводчик рассматриваемого дневника на английский 
язык Курт Рейсс в предисловии утверждает о контенте и стиле у 
Готфрида Леске следующее:
  "Он играет претенциозными словами и идеями, не имея точного
представления, что они значат. На первый взгляд кажется, будто он
обсуждает огромное число вопросов. Но если вы пристальнее вчитае-
тесь в текст, то поймете, что он касается только тех проблем,
которые ему предоставила германская пропагандистская машина
(например, его рассуждения о французских и английских летчиках).
Его дневник исключительно поверхностный. Он повторяет нацистские
лозунги. Он ими загипнотизирован. В тех словах, в которых этот
дневник открывается нам, нет более моральных ценностей; там есть
только патриотические лозунги.
  Это мир ненависти. Всем известно, что побежденный ненавидит 
победителя и что победитель становится милосердным. Нацисты -
исключение из правила. Их мир до краев полон ненависти или, если
угодно, нигилизма, и потому они исполнены презрения ко всему
окружающему даже в момент триумфа.
  Это мир помпезных фраз и напыщенности. Судя по действиям и 
высказываниям летчиков из других стран и вообще людей, имеющих
дело с техникой, можно прийти к выводу, что близость человека к
машине учит его сдержанности в выражении чувств. Нацисты и здесь
исключение. Даже тот факт, что Леске вел дневник только для себя,
не предохранил его от бахвальства и помпезности третьеразрядного
романиста. Обороты его речи, к примеру, нередко замечательны. Он
наслаждается, называя бомбардировщики 'небесной пехотой', хотя
эта фраза не его изобретение.
  Думается, там есть нечто большее, чем лежащие на поверхности 
фразы. Кто-то назвал это 'побег в напыщенность'."
  "Язык дневника почти непереводим. Это достойно сожаления, 
потому что, я уверен, изобретенный нацистами язык столь же для
них симптоматичен, как и то, что они хотят на нем выразить.
Лучшее для него название - блиц-язык.
  Этот язык не имеет ничего общего с тем сленгом, которым пользу-
ются летчики всех стран. Излишне говорить, что авиатор, говорящий
с товарищами или сам с собой, полагает их и себя чем-то большим,
чем просто авиаторами, а свой самолет - отнюдь не просто
техническим приспособлением для полетов. Но этот блиц-язык - не
столько сленг, сколько совершенно новый язык. Леске настолько же
груб, дик, жесток, беспредельно агрессивен в словах, насколько
нацисты таковы в делах. Он не только нарушает основополагающие
законы немецкого синтаксиса и грамматики. Он меняет температуру
каждого предложения. Он делает всякое нормальное, чистое слово
напряженнее, резче, жестче - кто-то сказал бы 'горячее'. Хотя
трудно приводить примеры в отрыве от контекста, все же вот два
случайных экземпляра. Леске почти никогда не говорит о том, что
его самолет летит. Он на марше. Это нацистский прием для выраже-
ния их агрессивности и самоуверенности. А английские летчики
никогда не атакуют. Они нападают на нацистов из засады.
  Этот новый немецкий, этот блиц-язык, без сомнения, был порожден 
в скорости и стремительности нацистских методов и вообще всего
строя немецкой жизни с 1933 года. Это своего рода реминисценция
экспрессионистской Германии первых послевоенных лет, которая, в
свою очередь, возникла из скорости, нервозности и беспорядка того
периода. Экспрессионистская Германия пыталась выразить многое в
нескольких словах. Но блиц-язык говорит то, что она захотела
высказать в претенциозных и разгоряченных словах, и он особенно
полезен тем, кто не знает точно, что именно он хочет сказать.
  Необходимо добавить, что этот новый блиц-язык не представляет 
собой имитацию языка кого-либо из нынешних немецких лидеров. Он
не имеет ничего общего ни с простым буржуазным австрийским
Гитлера, ни с геббельсовским журналистским интеллектуальным
немецким, ни со старым офицерским прусским Геринга."
  Я полагаю, что без такого критического предисловия издатель 
дневника Готфрида Леске получил бы большие проблемы от либерас-
тов, поэтому Курт Рейсс давил из себя весь негатив, какой только 
получалось давить. У нас, хвала Аллаху, пока ещё можно выражаться
на тему нациков чуть свободнее, без постоянной оглядки на машину
либерастическогго террора.
  Ну, в СС он состоял, да. А я зато -- в Ленинском комсомоле и 
даже едва в КПСС не вступил. Соль в том, что и в КПСС, и в просто 
СС можно было состоять очень по-разному.
  Ничего аналогичного дневнику Леске мне от наших ветеранов не 
попадалось: у нас котировались только мемуары полководцев,
заполненные нудными подробностями о перемещениях-расположениях
фронтов, армий, в крайнем случае дивизий. Редкими изюминками
вклинивались у некоторых мемуаристов описания их теплейших встреч
с Иосифом Сталиным. Даже если попадалось что-то от простого
полковника, то всё равно шибко "причёсанное" в КПСС-ном и
патриотическом аспектах. Кстати, нашим на фронте было запрещено
вести дневники, а мемуары -- это далеко не эквивалент дневника.
Немцам (кроме титанов уровня Гальдера), правда, тоже было запре-
щено, но у нас, наверное, было запрещённее.
  Когда я был старшим лейтенантом в СА (пардон, в Советской 
Армии), я был почти никем, а у Леске попалось такое:
  "Возможно, он вспомнил, что мнение оберлейтенанта очень высоко 
ценят в Генеральном штабе." (стр. 133)
  Вот это да, братцы. Отчётливо помню, что моё мнение почти ничего 
не значило даже на уровне полка, хотя некоторые мои тогдашние идеи 
даже теперь не кажутся мне наивными.
  Кстати, в Советской Армии лейтенанты становились старлеями почти 
автоматически -- по истечении двух лет службы. Надо было как-то 
особенно отличиться, чтобы вовремя старлеем не стать (знавал я 
парочку таких героев, да).
.................................................................
................................................................. 

Литература:
  Леске Г. "Немецкие бомбардиовщики в небе Европы. Дневник
  офицера Люфтваффе".