Валентин Пикуль
Дайте мне шесть строчек, написанных рукой
самого честного человека, и я найду в них
что-нибудь, за что его можно повесить.
Кардинал Арман де Ришелье
Валентин Саввич Пикуль (1928-1990) -- самый популярный в рус-
скоязычной части мира писатель в период с конца 1960-х до начала
1990-х. Это -- факт. А данная статья -- попытка объяснения и
оценки этого факта.
* * *
Начнём с главного.
С какой стати мне умиляться славной жизни какого-нибудь герои-
ческого князя у Пикуля, если я уверен, что далеко не все мои
предки были баронами и что некоторые из них, возможно, служили
для этого (или другого) князя дешёвым расходным материалом?
Патриотизм -- эмоция, которую очень любят культивировать в
подчинённых массах "антинародные режимы", чтобы отвлекать народы
от классовой борьбы. Но что мне величие России, если мне от него
доставалась только обязанность принимать свою долю "тягот и
лишений"? Так всё же как правильнее: люди -- для России или
Россия -- для людей?! Первое обычно рекомендуют другим те, кто
потом с этого что-то имеют лично. Или те, кто напрасно рвали
пупок за Россию, но надеются ещё что-то от этого поиметь при
условии, что другие тоже будут рвать пупок -- одобренными
"сверху" способами.
Иное старательное чмо прицепит "георгиевскую" ленточку на
антенну своего авто и считает себя почти праведником. Дрянь ты
мерзкая, лучше бы бросил пить-курить, травить людей выхлопными
газами и "вестись" на кремлёвскую пропаганду! Как в воспитании
детей полезно иногда проявлять жёсткость до подзатыльников
включительно, так и в отношениях с Родиной иногда лучше быть
позажимистей и говорить ей: а не слишком ли много ты от меня
хочешь, точнее, не слишком ли наглеют говорящие от твоего имени?
По-моему, пылкий плебейский патриотизм -- это разновидность
мазохизма или что-то вроде заискивающей собачьей преданности.
Такой патриотизм морально портит верхушку общества, потому что
позволяет ей меньше считаться с основной массой народа. В самом
деле, чего с ней считаться, если она И БЕЗ ЭТОГО готова умирать
(но чаще -- только цеплять на авто "георгиевские" ленточки) прос-
то так за привилегии родной социальной верхушки? Если машина
отправления на убой закрутится в очередной раз -- благодаря без-
думности цеплявших ленточки -- тогда, сколько ни уверяй, что ты
был согласен только на цепляние ленточек, могут забрить тебя и
послать отрабатывать последствия цепляния.
К теории патриотизма. Патриотизм не обусловлен каким-то особым
патриотическим инстинктом. Существует только инстинкт групповой
солидарности, который может проявляться в отношении разных групп.
У патриота он проявляется в отношении совокупности сограждан, у
националиста -- в отношении своего этноса, у расиста -- в отноше-
нии своей расы, у коммуниста -- в отношении класса трудящихся, у
исламиста -- в отношении единоверцев и т. д. С какого рожна счи-
тать в этом ряду патриотизм самым лучшим проявлением -- не знаю.
Наверное, уместность проявления инстинкта зависит от обстоя-
тельств.
Люди, усвоившие патриотическое воспитание и воспринявшие патри-
отизм как ценностную доминанту и универсальную индульгенцию, ста-
новятся слишком уязвимыми от государства, от политических авантю-
ристов: патриотов легко сбивать в агрессивно настроенные группы и
отправлять драться насмерть с патриотами других государств. Плохо
устроенному государству требуется много патриотов в качестве "пу-
шечного мяса" для защиты от других плохо устроенных государств. А
хорошо устроенному государству требуются умные люди, которым тоже
не чуждо патриотическое чувство, но которых оно не ослепляет.
Пикуль -- культиватор дешёвого патриотизма в ущерб толерантнос-
ти, думанию, стремлению подправить общество. Советская коммунис-
тическая идеология, не "ложившаяся" на пикулевское душевное
устройство, была -- при всех своих недостатках -- мировоззрением
более высокого интеллектуального уровня, чем пикулевский патрио-
тизм. Коммунистическая идеология и коммунистическая практика --
это вторая (после христианства) большая и неудачная попытка разо-
браться в причинах вечных общественных проблем (вражды, неспра-
ведливости) и установить альтернативную форму человеческих отно-
шений. Скажем, писатель Иван Ефремов (1908-1972) пробовал разви-
вать коммунистическую попытку, тогда как Пикуль занимался её под-
рывом, используя её слабости. Ефремов "поднимал" общество в орга-
низационном отношении (точнее, пытался "поднять"), а Пикуль --
напротив, "опускал" (и, наверное, успешно): к варварской простоте
нравов, когда главное было своевременно сплотиться, возбудиться и
рвануть с криками навстречу сплотившимся и возбудившимся (а лучше
-- не успевшим это сделать) врагам. Если Ефремов был шансом на
прорыв, то Пикуль -- идеологическим и организационным отступлени-
ем на старые позиции.
Как началась, к примеру, Первая Мировая война? Как столкновение
патриотизмов (оно -- вроде столкновения поездов): в каждой из ос-
новных воевавших стран были свои возбуждальщики светлого чувства
(пусть не такие плодовитые и качественные, как Пикуль, зато в
большом числе). Призывали они по сути к одному и тому же, только
по разные стороны границ (потом -- фронтов). Когда дело касалось
насилия больших и сильных наций над малыми и слабыми, такое хотя
бы не означало тяжелых потерь, но в 1914 большие попёрли против
больших, да ещё сколотили себе в помощь команды союзников. В ре-
зультате -- европейская Катастрофа, которую почему-то в качестве
таковой не рассматривали. В 1939-м, не разобравшись с сутью и
причинами Первой Катастрофы, устроили себе Вторую. А едва придя
после неё в себя, Пикули разных наций стали идеологически
готовить третью.
Действие соли на организм зависит от количества соли. То же
можно сказать и о действии патриотизма. Во всём нужна мера, иначе
-- плохо.
Дешёвый, упрощённый патриотизм малой страны может вылиться во
что-то особо дурное разве что против другой малой страны, и поте-
ри, если и будут, то в масштабе человечества незначительные. Воз-
можно даже, что большие нации удержат "малышей" от худшего. Упро-
щённый же патриотизм большой нации означает, что удерживать её от
сползания в эксцессы будет, возможно, некому. А вам это надо?
* * *
О том, почему бывает лучше преодолевать конфликт, а не старать-
ся победить в нём:
1. Потому что конфликт вынуждает тратить ресурсы не на создание
новых материальных благ, а на защиту или отъятие тех благ,
какие уже есть. Материальные блага в конфликте не создаются,
а расходуются и уничтожаются, а те, что остаются, -- перерас-
пределяются.
2. Потому что конфликт -- это опасность того, что потери окажутся
больше приобретений за чужой счёт.
3. Потому что преодоление конфликта позволяет перейти к взаимовы-
годному сотрудничеству.
4. Потому что человечество как целое в жёстких масштабных
конфликтах больше теряет, чем обретает.
5. Потому что конфликт -- это шаг назад, а не вперёд, в увеличе-
нии разумности общества.
Конфликт -- следствие недостаточности интеллектуальной мощи
для достижения целей мирным путём. Конфликтуют НИЗШИЕ ОРГАНИЗМЫ,
потому что у них нет интеллекта, то есть, нет возможности дого-
вариваться, тогда как у людей имеется возможность находить более
экономные решения проблем. Конфликтовать надо только с теми, с
кем не получается договориться из-за их или собственной интеллек-
туальной ущербности.
* * *
До начала 1990-х я книг Пикуля никогда в продаже и в библиоте-
ках не видел, хотя он был, как выясняется, довольно широко изда-
вавшимся автором. Не думаю, что родная Советская власть имитиро-
вала большие тиражи его книг: будь такое, хоть кто-нибудь пробол-
тался бы, потому что было задействовано много издательств, много
людей. На самом деле его книги, как говорится, сметались с полок
алчущими читателями. Впрочем, аналогично сметались с полок, к
примеру, книги Юлиана Семёнова и Ивана Ефремова, не говоря уже о
всяких суперклассиках, вроде Александра Дюма и Жюля Верна.
Культ Пикуля был "низовой", народный. "Сверху" он не только не
поощрялся, но скорее довольно-таки усиленно сдерживался. Причиной
этого была частью ревность писательских масс, частью боязнь того,
что в стране появится альтернативный задаватель мнений, могущий
тягаться с идеологическим аппаратом партии.
Пикуль был человеком довольно компромиссным, но на 1-м месте у
него стояло стремление высказать собственную версию "исторической
правды", а не подстроиться под волю "верхов", поэтому компромисс-
ничал он лишь до некоторого предела, то есть, был не вполне
управляемым -- и соответственно опасным для властей.
Политическое неудобство от Пикуля состояло в том, что он в
качестве автора исторических романов разбереживал старые раны:
напоминал массам об их прежних конфликтах. Когда дела касались
конфликтов с немцами или турками, это было приемлемо, так как
турки и частично немцы были в новейшее время потенциальными про-
тивниками вместе со всем блоком НАТО. А вот, к примеру, реаними-
ровать русско-еврейские трения, как это было в случае с романом
"Нечистая сила", оказывалось совсем ни к чему.
Пикуль был угрозой для не вполне правдивой официальной версии
истории Советского государства. Советская партийно-государствен-
ная верхушка воспринимала Пикуля как неявного идеологического
диверсанта, и это восприятие было правильным.
Пикуль -- определённо фрондёр, человек правды, но ему удалось
освоить тот максимальный уровень фрондёрства, который Советская
власть была ещё согласна, скрипя зубами, терпеть.
Поспособствовал ли Пикуль разваливанию СССР? Определённо ДА,
хотя и не очень значительно и в основном из-за лживости советско-
го режима. Делал он это привитием приязни к представителям сверг-
нутых в 1917 г. классов.
* * *
Первая книга Пикуля, которую я прочёл, была "Пером и шпагой" на
польском языке: "Piórem i szpadą". Случилось это в году прибли-
зительно 1982-м. Русскоязычные варианты пикулевских произведений
были людям моего мелкоинтеллигентского круга практически недо-
ступны. Вообще, произведения популярных русских писателей можно
было приобрести тогда разве что в магазинах иностранной книги, на
языках братских народов: вьетнамском, монгольском, венгерском, а
также несколько более братских польском, болгарском, чешском,
немецком, (там я добыл в своё время ещё, к примеру, "Мастера и
Маргариту" Булгакова -- тоже на польском).
* * *
Скажем честно: Пикуль не глубок. Он разоблачист, но не указы-
вальщик путей. Глубокий автор -- это, к примеру, Иван Ефремов.
Пикуль занимателен -- это да, правдив -- тоже да. Блестящий пове-
ствователь, ловко выстраивающий текст. Для возбуждения у истинно
русских людей чувства национальной гордости (у многих -- спеси)
он очень подходит. Жестокости и подлости он не учит, похоти не
поощряет, мазохистским смакованием несчастий не увлекается, так
что даже можно давать читать его детям. И он ведь оптимистичен и
жизнерадостен. И разоблачист он не тяжёлый, не склочный: в мелкой
грязьке не пачкается. Но Пикуль -- не разработчик концепции буду-
щего, не пророк. И Пикуль -- в струе, среди массы единомышленни-
ков. А где масса, а не отборные думающие единицы, там смердит
упрощениями, неуместными эмоциями и нетолерантностью по отношению
к инакомыслящим.
* * *
Пикулем уже наелись. Теперь он лежит на книжных прилавках
свободно и по доступным ценам: не только потому, что, наконец,
наиздавались его вволю, но и потому, что появилось множество
более пикантно разоблачающих книжек на самые разные темы. И не
художественных, а аналитических, то есть, концентрированных и
уже как бы совсем без вымысла. Поэтому как разоблачист Пикуль уже
не ценен: он ценен только как романист и как памятник эпохи.
Сегодня Пикуль появляется в печати больше в изданиях, предназ-
наченных для украшения гостиных. Прежние поклонники Пикуля уже
стали понемногу вымирать, так что в букинистических магазинах
этот автор теперь есть всегда.
* * *
Я думаю, что, как у некоторых (у меня, к примеру) бывают чита-
тельские "запои", так у Пикуля бывали писательские "запои": это
когда очень трудно оторваться от любимого занятия, пока не дой-
дёшь из-за него до лёгкой одури и ощущения припухлости в глазах.
Иначе трудно объяснить количественную сторону его творчества.
* * *
В исторических романах Пикуля на первом месте не похождения
героев (частью или целиком выдуманные), а реальные значимые собы-
тия, в которых Пикулю было интересно разбираться и для которых
ему хотелось дать трактовку, несколько отличающуюся от принятой,
или хотя бы выпятить то, что другими не выпячивалось. Поэтому
в его романах всегда присутствует НОВИЗНА, и даже если он неправ,
он в состоянии помочь отойти от привычного взгляда на вещи и
начать сомневаться в том, что прежде было несомненным.
* * *
Пикуль своей огромной славой не злоупотреблял: злоупотреблять
ему было некогда, потому что сочинял очередные романы. Он не при-
обрёл себе особняка, не ездил по заграницам (или хотя бы по южным
пределам СССР), не баловался с любовницами, не лез во власть.
Можно даже сказать, что свою славу он бездарно профукал. Ну, икру
и тушёнку он ел. Наверное, и шпроты ещё. В советское время такая
еда была в дефиците.
* * *
Дряблый прокуренный человечек в тельняшке, стремившийся (по
показаниям его супруги) дотронуться до каждой встречной собаки.
Пикуль -- определённо графоман, но качественный: графоман в том
лишь смысле, что писал он много и охотно. Великий труженик стола.
По некоторым сведениям, Пикуля выжил из Ленинграда в 1962 году
Даниил Гранин. Не знаю, как можно было это сделать и какой был в
этом смысл. Но для писателя с таким складом ума, как у Пикуля,
великолепная Рига была самым подходящим местом для жизни в преде-
лах СССР: тут ему была и Балтика, и русско-курляндская старина.
Возможно, в 1980-х я с ним даже сталкивался на улице -- в Риге,
Сигулде или Юрмале. Но я его не помню.
* * *
Пикуль осуществил большой художественный пересмотр русской
истории. Вильям Шекспир, Вальтер Скотт, Александр Дюма и Хенрик
Сенкевич тоже не только иллюстрировали прошлое своих отечеств, но
и переставляли в нём акценты, однако Пикулю это свойственно в
существенно большей степени.
Если Дюма воодушевляет в личном, так сказать, плане, то Пикуль
-- в общественном.
* * *
Пикуль и еврейские русскоязычные писатели. Коняев Н. М.
"Марш мертвых команд" (www.portal-slovo.ru):
"...Даниил Гранин. 5 июня 1955 года в своей рекомендации Ва-
лентину Пикулю в Союз писателей СССР он писал: 'Роман 'Океанский
патруль' идейно направленное произведение. Он воспитывает нашу
молодежь в патриотическом духе, не сглаживая трудностей войны,
показывая силу идеи советского строя и нравственную силу советс-
кого человека... Единственно, что меня смущает, - это склонность
Пикуля к выпивкам. И все же, наблюдая последнее время за его
поведением, я надеюсь, что сегодня это обстоятельство уже не
может препятствовать его приему в Союз'."
В 1991 году газета 'Русский вестник' напечатала мой очерк
'Русская доля Валентина Пикуля'. Через несколько недель после
публикации я получил пакет от москвича Константина Ивановича
Гвоздева.
'Дорогой Николай Михайлович! - писал К.И. Гвоздев. - Посылаю
свое письмо-отзыв на пасквилянтские поползновения на B.C. Пикуля
и его творчество, так и не увидевшее света, хотя побывало оно и в
'Советской России' и в 'Нашем современнике'... С глубоким
уважением и признательностью Вам за статью 'Русская доля'.
Кроме 'письма-отзыва' самого К.И. Гвоздева в пакете была копия
письма, адресованного Валентином Саввичем самому Гвоздеву.
Поскольку оно нигде не воспроизводилось, привожу его практически
без купюр. Письмо это достаточно точно характеризует состояние
Валентина Саввича Пикуля после публикации романа в 'Нашем
современнике'.
'Дорогой Константин Иванович! Никто меня в правление СП не
вызывал, никто не сообщал о решении, - Михалков и его присные в
своем амплуа. Нагадить и оболгать - вот главная задача придворной
камарильи...
В отношении критики. Я смолоду взял за правило себе: никогда
не отвечать на помои. ЛГ во главе с сионистом Чаковским трижды
публиковала обо мне, и все три раза - пасквили. Так что Вы сами
понимаете - ко мне подбираются давно. Обращаться же к Маркову
глупо по той простой причине, что этот человек дышит слепою и
яростной ненавистью против меня. Вы советуете слишком наивно,
чтобы я писал в газеты опровержение. Но, помилуйте, какая из
наших газет осмелится это сделать? Все они давно запроданы...
Если бы было иначе, они бы не выступили и против меня - это ясно
как божий день.
Круг замкнулся! Русский писатель не хозяин в русской стране.
Он не хозяин и в русской литературе.
Нет у меня уверенности и в том, что журнал НС напечатает моего
'Фаворита'. А уж Лениздат, конечно, откажет, ибо во главе
Лениздата сейчас стоит Сухотин, который уже говорил кое-кому, что
Пикуля ноги у него не будет. Да и как он может ослушаться приказа
Даниила Гранина? Этот человек решает в Ленинграде все литератур-
ные вопросы. Такова обстановка!
Надо смотреть правде в глаза: она безвыходна!
Будем надеяться, что наверху опомнятся и поймут, куда идет
страна, в которой весь идеологический фронт отдан на откуп
мировому еврейству, не знающему пощады ко всем, кто не рожден был
евреем. Извечная формула: 'измордуем и оплюем'! - вот главный
тезис, которого они и придерживаются.
Выехать в Москву? Но об этом и речи быть не может, ибо жена моя
больна и неподъемна. Что мне делать в этой Москве? Выслушивать
оскорбления? Терпеть унижения?
Такова суть дела.
Журнал Вам высылаю заказной бандеролью, а не ценной. Не потому,
что я жалею пятаков, а по той причине, что на Центр. Почтамт мне
не выбраться - я не могу ходить.
С уважением Вал. Пикуль.
Обнимаю Вас! Большое Вам спасибо за поддержку.
Писано на третий день после нашего разговора по телефону.'"
Ещё эпизод:
"Шла редколлегия журнала 'Нева'. Говорили о прозе минувшего, 1987
года (...)
- Я не понимаю! - с нажимом сказал Конецкий. - Не понимаю, как
может руководить прозой (я заведовал тогда отделом прозы в 'Неве'
- Н.К.) человек, который защищает книги Пикуля.
(...)
Нет!
На моей служебной карьере нападки Виктора Конецкого тогда не
отразились. То, что получалось раньше, в 1987 году уже не
проходило. И меня слова Конецкого не испугали, а удручили...
Повторяю, я не знаю, что произошло между Пикулем и Конецким в
начале лета 1985 года, но ведь, что бы ни произошло, все равно
оставались три десятилетия дружеских отношений... И вот,
пожалуйста, - ненависть, слепящая и ум, и какой-никакой, а
талант...
Я не раз сталкивался с предательством, но такое видел, пожалуй,
впервые..."
Писатели -- как правило, народ эмоциональный. Верю, что Виктор
Конецкий так взвинтил себя, что стал действительно видеть пороч-
ность книг Пикуля.
* * *
Там же, в "Марше мертвых команд", о визите Коняева к Пикулю:
"Первое впечатление от Пикуля - он не вмещается в просторную
кухню-столовую. Нет, он не громоздок. Он - обычного роста... Но
очень неусидчивый и все время - и за завтраком! - движется. И
вопросы его об издательстве, о ленинградской жизни тоже очень
быстрые и какие-то суматошные... Получалось, что за столом я
сидел один, а хозяева все время двигались, и от этого было и
неловко поначалу, и как-то дискомфортно."
Суетлив был?
"Наконец удалось заказать такси.
Наконец Валентин Саввич надел - с медалькой школы юнг на
лацкане - пиджак. Когда я заинтересовался значком, он подробно
объяснил, а заодно рассказал, что все юнги стали настоящими
людьми. Один водит поезда в метро, другой - директор завода, есть
художники, музыкант, певец, летчик... - и все это, поминутно
выбегая на балкон: посмотреть, не прибыла ли машина.
Но вот и такси прибыло. Сели. Поехали.
Зачем ехали в Дзинтари - непонятно. Пили тепловатый, отврати-
тельный кофе в каком-то кафе. Кафе выбирал Валентин Саввич.
Десять лет назад, когда он еще выходил в город, кафе было очень
хорошим."
С этим юнгским прошлым у Пикуля был какой-то заскок. Подозре-
ваю, что случилось это из подражательства лицейскому братству
Пушкина и из душевной потребности в сентиментальном мотиве.
"Без этого сваренного ночью супчика невозможно представить всю
глубину отчаяния и одиночества, охватывавших порою Пикуля. И это
- в 1985 году, когда уже был издан 'Фаворит', принесший Пикулю
бешеный успех. Тираж его приближался к миллиону экземпляров, но
цена романа на черном рынке не падала. Телефон в квартире Пикуля
не замолкал ни на минуту. Сам Пикуль трубку не снимал, а Антонина
Ильинична, вернувшись с работы, часами сидела у аппарата и
записывала предложения издательств, журналов, киностудий -
отрабатывала, как она говорила, вторую смену...
Что-то бешеное было в обрушившемся на Пикуля вихре славы, но -
повторяю - я еще не встречал более одинокого человека...
И одиночество это не было следствием сделавшегося с годами
угрюмым характера, не было вызвано оно и возникающей с возрастом
потребностью беречь душевные силы для работы. Это одиночество
было вынужденным и даже противоестественным для Валентина Пикуля.
Потребность в дружеском общении и участии нарастала в нем прямо
пропорционально громкой славе..."
Про одиночество Пикуля товарищ преувеличивает, противореча са-
мому себе ("телефон в квартире Пикуля не замолкал ни на минуту").
Наверное, из-за журналистской торопливости. Хотел выдать что-ни-
будь этакое, да заврался. Не было во взглядах Пикуля ничего
такого, что противопоставляло бы его русской интеллигентской
массе. Если у Пикуля и случался недобор доверительного общения,
то вследствие занятости и ночного образа жизни.
* * *
Пиететное отношение Пикуля к советскому офицерству -- наверняка
отчасти следствие того, что его собственная подростково-юношеская
служба на флоте закончилась в маленьком звании.
* * *
О "честь имею". В интервью Вячеславу Огрызко:
"-...коль речь зашла об этом романе, хотелось бы узнать, что
вкладываете вы в понятие офицерской чести. Не кажется ли вам, что
сегодня оно во многом размыто?
- Недаром же я назвал эту книгу 'Честь имею', желая показать
офицера старой русской армии, который сознательно делал карьеру,
опираясь при этом на свои знания, волю, характер и благородство.
Боюсь, что сейчас офицерская честь существует в основном на
словах. Многие сегодняшние офицеры, как мне кажется, не имеют той
чести, которая была раньше. Хочу здесь напомнить слова главного
героя моего романа, ставшего офицером разведки российского
генштаба: 'Если чиновник служит ради жалованья, военный человек
служит ради чести, и плох тот офицер, который не желает стать
генералом'. А теперь офицеры служат ради чего? Далеко не у всех
есть высокая цель. Значительная часть военных сегодня не имеет
никаких практических навыков, кроме зычного голоса. Раньше на
офицера смотрели как на величину. Он прекрасно знал классическую
литературу, несколько иностранных языков, умел музицировать,
бывал почти на всех театральных премьерах. А сегодня офицеру
некогда даже почитать. Это ненормальное положение, которое срочно
надо выправлять."
В выражении вежливости "честь имею" подразумевается оказание
чести использующему это выражение, то есть, отношение к нему
сверху вниз. Это выражение -- из того же ряда, что и "ваш покор-
ный слуга", то есть, скорее, выражение подобострастия, чем досто-
инства. Переосмысливание "честь имею" в "у меня есть честь" --
глупое, потому что трындение о собственной чести -- ниже достоин-
ства тех, у кого чувство чести развито и интеллект тоже.
Офицерский корпус в антагонистическом обществе -- это в значи-
тельной степени аппарат принуждения насильственно вооружённой
части плебса к тяготам, лишениям, мукам и смерти за в основном
чуждые плебсу интересы, лживо представляемые в качестве общена-
родных.
Плебей Пикуль -- самозабвенный аристократофил.
Про "бывал почти на всех театральных премьерах". Какие к чертям
премьеры в дальних гарнизонах, где большинству офицеров и положе-
но быть?! О том, что на самом деле являли собой русские офицеры
конца XIX, начала XX века, можно выяснить, к примеру, из повести
"Поединок" Александра Куприна.
С "а сегодня офицеру некогда даже почитать" я тоже не вполне
согласен: кое-какое время на чтение в позднесоветское время как
раз ещё было, но имелись сложности с добыванием книг Пикуля и
некоторых других авторов.
* * *
К взглядам Пикуля. В интервью Вячеславу Огрызко:
"- Так что вы больше любите: военную историю или проблемы
дипломатической политики?
- Больше всего люблю все же историю дипломатии. Я считаю
дипломата интеллектуальным острием государственной мысли. Именно
он первым принимает удар на себя и первым его отражает. В
дипломатах старой школы меня прельщают и острота ума, и высокий
интеллект. Но, по-моему, этих качеств недостает многим
сегодняшним дипломатам."
Остриё государственной мысли должно быть направлено на развитие
экономики, образа жизни, науки, народного просвещения, массовой
гигиены. Тогда у государства будет мощь, затрудняющая причинение
ему ущерба извне. Дипломатия -- это только средство компенсации
недоработок на других государственных поприщах.
В интервью Огрызко:
"- Знаю, что вы были в числе тех, кто с самого первого дня
неодобрительно отнесся к нашему вводу войск в Афганистан. Почему?
- Я много занимался XVIII веком. А это был век непрерывных войн с
турками. Естественно, мне приходилось описывать турецкую армию и
изучать мусульманскую религию. Так у меня выработался профессио-
нальный интерес не только к вчерашним, но и сегодняшним делам Во-
стока. Я читаю все сообщения о том, что происходило и происхо-
дит в Иране, Ираке, Афганистане. На мой взгляд, ввод наших войск
в Афганистан был с самого начала авантюрой. Политики, принимавшие
решение, видимо, плохо знали историю. Англия не раз пыталась
вооруженным способом вмешаться в дела нашего южного соседа, но в
конечном счете ее вторжение закончилось выплатой Афганистану
огромных контрибуций. Я считаю, дипломатия должна быть тесно
связана с историей. Думаю, никогда не случится крупных ошибок,
если дипломаты и политики, принимая ответственные решения, будут
хорошо знать предысторию событий."
Русские пошли в 1979 г. в Афганистан с другими средствами веде-
ния войны и с другой идеологией, чем прежние неудачливые оккупан-
ты. Так что надежда на успех была обоснованной, а исторические
аргументы имели небольшой вес. Вообще, относиться к историческому
прецеденту как к решающему доводу -- значит расписываться в своей
политической посредственности. Надо САМИМ СОЗДАВАТЬ ПРЕЦЕДЕНТЫ, а
не пользоваться чужими для оправдания бездеятельности и потерь.
Попытка выдавить из Пикуля конструктив. В интервью Огрызко:
"- Чего сегодня недостает нашему оборонному сознанию?
- Я не специалист, и мне трудно говорить на эту тему в деталях.
Скажу только одно: сегодня наше оборонное мышление должно
созидаться без лозунгов и не по тем трафаретам, которые у нас
существовали."
Критик, не предлагающий альтернативы, -- дешёвка, путающаяся
под ногами у тех, кто действуют.
Пикуль-историк. В интервью Огрызко:
- В своих романах вы не раз ниспровергали официальные версии на
различные исторические события. Как реагировали на это историки?
- По-разному. Многие до сих пор не согласны, например, с разобла-
чением мифа о 'потемкинских деревнях'. Хотя я документально
доказал, что это ложь. 'Потемкинские деревни' придумал Георг фон
Гельбиг - секретарь саксонского посольства в Петербурге. Его
фальсификация была опубликована в то время, когда Наполеон всех
побеждал, и потому осталась сначала незамеченной. Ее извлекли из
небытия, когда страсти улеглись и в Европе воцарился мир. Тогда
за рубежом и воскликнули: смотрите, в России - потемкинские
деревни. Неслучайно другая книга Гельбига - 'Русские избранники'
- в России была запрещена и вышла на русском языке только в
Берлине в 1900 году. Нелегкой оказалась дорога к читателю у
романа 'Крейсера'. Когда книгу объявила к печати 'Роман-газета',
главного редактора этого издания В. Н. Ганичева вызвали в
Центральный Комитет партии к заместителю заведующего отделом В.
Н. Севруку и предложили публикацию отложить. Поводом послужили
обращения во все инстанции сына адмирала Кладо. Его отец после
революции поступил на службу к большевикам, и сын полагал, что
уже одно это обстоятельство должно оберегать адмирала от какой-
либо критики. А я в своем романе говорил о том, что Кладо, удрав-
ший с эскадрой в разгар решающих событий, в какой-то степени от-
ветствен за цусимское поражение. И надо отдать должное настойчи-
вости и мужеству Ганичева, не отступившего от своего решения на-
печатать 'Крейсера' в 'Роман-газете'. К сожалению, наши историки
и редакторы чаще доверяют авторитетам, нежели первоисточникам.
Так было и с моими романами об эпохе Наполеона. Историки сверяли
приведенные в моих книгах факты по монографиям Тарле и Манфреда
-- двух бонапартистов. Конечно, мои оценки не совпадали с
трактовками Тарле. Но знаете, сколько сил потребовалось затратить
на то, чтобы отстоять собственное мнение!
Насколько можно судить по информации в интернете, от прямой
дискуссии по поводу Кладо Пикуль тогда уклонился.
Пикуль в интервью Огрызко:
- Какие официальные версии на исторические события предстоит, на
ваш взгляд, пересмотреть?
- Их полно-какую только эпоху ни возьмем! Вот, например, столы-
пинская реформа. Я считаю, что это было блистательное предвидение
в экономическом развитии России. И, думаю, нам еще предстоит
переоценка личности Столыпина.
Переоценили, только России это не помогло. Я, кстати, потом на
всякий случай переоценил Столыпина обратно, но никто этого не за-
метил, так что Россия снова оказалась "в пролёте".
Пикуль в интервью Огрызко:
"- Приходилось ли вам идти на компромиссы, изменять своим
убеждениям?
- Приходилось, но по нужде. Могу привести примеры. Когда готовил-
ся к печати мой первый роман 'Океанский патруль', умирал Сталин,
и редактор Хршановский был убежден, что именно теперь пришло
время отразить роль Сталина. Я сказал редактору, что этого делать
не умею. И что же вы думаете? Тогда он сам взял и написал за меня
случай со сталинской трубкой. Или вот другой пример. Известный
ленинградский издатель Д. Хренков дал согласие опубликовать мой
роман 'Три возраста Окини-сан'. А там есть такой эпизод, как в
семнадцатом году жена расходится с мужем. Хренков решил, что
именно здесь надо ввести образ Ленина. А когда я отказался, он
сделал это сам. У меня же в обоих случаях не хватало решимости
настоять на своем и запретить издание романов с редакторскими
вставками. Так что и рад назвать себя безгрешным, да не могу."
Это к тому, что не всё у Пикуля -- от Пикуля. И такое вот вы-
творяют даже в наше прекрасное время: при развитом авторском
праве и т. п. Что уж говорить о многократно переписанных неиз-
вестно кем древних текстах! И что толку горячо обсуждать версии
истории, если они основываются на сомнительных документах!
Пикуль в интервью Огрызко:
"Я женился второй раз по расчету. Был одинок. Болен. Имел
много творческих замыслов, но работать было чрезвычайно сложно.
Постоянно отвлекали самые обыденные обстоятельства: кухня,
стирка, магазины. И в этот трудный момент я встретил Антонину
Ильиничну. Она принесла мне книги для работы, а я ей -
предложение. И теперь не жалею. Я полюбил ее и счастлив."
Брак получился гармоничным и творчески плодотворным. Мечта
писателя. Пикуль заимел бесплатную и верную секретаршу и
домработницу, а она -- возможность самозабвенно служить великому
человеку и собирать материал к написанию о нём книги. Обоим
повезло. Другим бы так!
Юдин о Юлине. Владимир Юдин об отношении Владимира Юлина к
творчеству Пикуля ("Валентин Пикуль -- русский или советский?"):
"Редактор петербургской газеты 'Правый взгляд' Владимир фон
Юлин недавно прислал ответ на мой запрос: как его издание
относится к 80-летнему юбилею В.С. Пикуля. Руководством страны
2008 год объявлен Годом Валентина Пикуля. Ответ гласит:
'Уважаемый Владимир Александрович! Письмо на тему 'великого
писателя' Пикуля -- включимся ли мы в его возвеличивание? Ответ:
не включимся. Основание: Пикуль -- советский безбожник-графоман,
мажущий липкой грязью образы русских монархов и государынь. За
памфлет 'Нечистая сила', хулящий государя, государыню, царских
детей, автор, без сомнения, кипит в смоле. Кстати, в своих
'Мальчиках с бантиками' Пикуль вспоминал, как юнгой отбивал
шваброй церковные фрески со стен монастыря, -- без угрызения
совести. Это был не русский писатель, а советский. Редактор
'Правого взгляда' Владимир Юлин'."
Полагаю, что про кипение Пикуля в смоле -- преувеличение. А
если даже и нет, то кипит всё-таки смола, а не Пикуль: он при
этом только варится, жарится или тушится.
В статье о В. Пикуле в газете 'Литературная Россия' (N43,
22.10.2004) литературовед В. Огрызко рассказал об эффекте,
произведённом "Нечистой силой" среди писателей:
"Публикация в 1979 году в журнале 'Наш современник' (№ 4-7) ро-
мана 'У последней черты' вызвала не просто яростные споры. Среди
тех, кто не принял роман, были не только либералы. Валентин
Курбатов 24 июля 1979 года писал В. Астафьеву: 'Вчера закончил
чтение пикулевского 'Распутина' и со злостью думаю, что журнал
очень замарал себя этой публикацией, потому что такой 'распутинс-
кой' литературы в России ещё не видели и в самые немые и постыд-
ные времена. И русское слово никогда не было в таком небрежении,
и уж, конечно, русская история ещё не выставлялась на такой
позор: Теперь уж и в уборных как будто опрятнее пишут' ('Крест
бесконечный'. Иркутск, 2002). Юрий Нагибин в знак протеста после
публикации романа вышел из редколлегии журнала 'Наш современ-
ник'."
Общие фразы. А Юрий Нагибин был в то время ещё евреем, то есть
необъективным оценивателем.
А. Столыпин (сын бывшего премьер-министра П. А. Столыпина)
написал о романе статью "Крохи правды в бочке лжи" (эмигрантский
журнал "Посев" N8, 1980 г.). В статье, среди прочего:
"В книге немало мест не только неверных, но и низкопробно-
клеветнических, за которые в правовом государстве автор отвечал
бы не перед критиками, а перед судом."
Низкопробная клевета -- это в частности про то, что Столыпин
якобы был курильщиком табака. НЕ БЫЛ. А сам Пикуль -- как раз
был. Свалил, так сказать, с больной головы на здоровую.
* * *
Как романист Пикуль гигантен (всякие мелкие недочёты у него --
это вещи в принципе неизбежные, так что их даже не интересно
обсуждать).
Как историк Пикуль посредственен, но добросовестен и занимате-
лен.
Как российский патриотический пропагандист Пикуль для русских
людей в основном полезен, но опасен своей поверхностностью.
Я подозреваю, что Льву Толстому Валентин Пикуль не понравился
бы: не моралист.
По своим социальным представлениям Пикуль -- человек не советс-
кий и вообще несколько не от мира сего.
* * *
Ближайший импортный аналог Пикуля -- это, наверное, Александр
Дюма. Надо заметить, в этой паре Пикуль значительно историчнее,
патриотичнее и милитаристичнее, а Дюма -- индивидуалистичнее и
изящнее (последнее -- только в лучших его романах, конечно). По
части иерархизма два писателя стоят один другого: в их произведе-
ниях классовая неприязнь к социальной верхушке не просматривает-
ся.
* * *
Все свои романы и миниатюры Пикуль тянет на одном и том же
уровне довольно простенького миропонимания: хотя работал он в
течение тридцати лет, эволюция взглядов у него не прослеживается.
* * *
Называть Ленина со товарищи шайкой, а их "коллег" из других
эпох и стран не называть так -- это несправедливо: в истории от-
чётливо видно, что "власть от народа" -- исключение, а не прави-
ло. Правило -- это брать власть силой и ложью, а потом силой и
ложью удерживать её.
Забавно, что хотя Пикуль заявлял, что советское государство
было основано шайкой Ленина, он не только принимал в своё время
награды от политических наследников этой шайки, но ещё и не воз-
вратил их, когда стало возможно говорить про шайку свободно.
Это, мягко говоря, непоследовательно и некрасиво. Положительные
(и даже некоторые отрицательные) герои в романах Пикуля ведь
поступали иначе: если они выбирали какую-то общественную позицию,
то потом стойко держались её, а если и меняли, то уж не потому,
что она становилась в личном плане невыгодной. В этом было их
величие. А у Пикуля была скорее обывательская покладистость,
обеспечивавшая спокойствие и доход.
* * *
По своим эмоционально-эстетическим предпочтениям Пикуль --
"старорежимник". Наверное, в глубине души даже поклонник "просве-
щённой монархии" (может быть, конституционной). От большой вовле-
чённости в разоблачительно-разрушительную суету 1990-х Пикуля
спасли две вещи: "графомания" и слабое здоровье.
* * *
Герои Пикуля -- храбрецы, упорные в своих стремлениях, но при
случае способные к великодушию. Мощные колоритные личности.
Патриоты. Разумеется, лучше такие, чем нервные абсурдизированные
вырожденцы-извращенцы.
* * *
Исторический роман -- духовная пища для интеллектуального
плебса, которому аналитическая книга про то же самое не полезет в
голову. Есть ещё, правда, популярно-аналитический жанр. Книги
этого жанра сегодня вытесняют литературу от Пикуля.
Крепких писателей, книги которых (если не все, то хотя бы самые
удавшиеся) не отлёживались на полках в книжных магазинах и библи-
отеках, в СССР было немало:
Владимир Богомолов ("В августе 44-го")
Анатолий Нагишкин ("Сердце Бонивура")
Виктор Конецкий (что-то)
Вадим Кожевников ("Щит и меч")
Леонид Платов ("Секретный Фарватер")
Юлиан Семёнов ("Семнадцать мгновений весны" и др.)
Аркадий и Борис Стругацкие (всё)
и др.
Популярности некоторых из них способствовали удачные экраниза-
ции. Чем отличался от этих авторов Пикуль? Количеством продукта,
несоветским патриотизмом, непартийностью.
Пикулю доводилось тепло отзываться и о большевиках, но не пото-
му, что они занимали свою политическую позицию, а потому что они,
случалось, геройствовали, государственничали, великодушничали.
Пикуль оценивал их на общих основаниях, так сказать, и не его ви-
на, что в некоторых случаях оценка получалась высокой (невысокую
он оставлял при себе): это был результат объективности, а не
стремления подстроиться под власть. Но вообще-то власть и силу
Пикуль уважал. А не уважал он лжи, мелочности, эгоизма, трусости,
неоправданной жестокости. Не уважал он этих вещей и у Советской
власти.
К большой славе Пикуль прорвался как-то в основном мимо газет,
радио и телевидения: через книги и литературные журналы.
* * *
Пикуль в некоторые периоды жизни злоупотреблял спиртным, но
алкоголиком не был. Антонина Пикуль:
"С Вероникой Феликсовной мы, как женщины, говорили и более
доверительно. Помню, провожая меня, она, как бы советуясь, пожа-
ловась на пристрастие Валентина Саввича к спиртному." (стр. 9)
И курил Пикуль тоже:
"...одна сигарета сменялась другой" (там же, стр. 13)
Нездоровый образ жизни Пикуля -- факт, свидетельствующий о том,
что Пикуль -- феномен невысокого порядка. И это глупо -- ждать
по преимуществу хороших дел от прокуренных пьяненьких патриотов,
обчитавшихся Пикулем.
Ко времени появления у Пикуля новой супруги Антонины он жил в
трёхкомнатной квартире:
"...кабинет, холл, портретная, камбуз и, простите, гальюн."
(стр. 20)
Таким образом, "квартирный вопрос" был у Пикуля успешно решён
ещё в среднем возрасте. Это отрицательно отразилось на уровне его
критичности по отношению к Советской власти.
"Рассказы Пикуля о революции, о штурме Зимнего, о Ленине, да и
о современных политических вождях никак не укладывались в моё
тогдашнее, как теперь понимаю, деформированное политзанятиями
сознание. Речи его казались криминальными." (стр. 21)
А Наполеон себе сделал императорство, наверное, исключительно
чистыми руками. И вообще все в истории добывали власть исключи-
тельно чистыми руками, и только большевики -- чёрт знает чем.
Да, а ещё у Пикуля портретик Ленина в "гальюне" висел. Может,
Пикуль ещё и тыкал в вождя перемазанным в собственных испражне-
ниях пальцем?
В воспоминаниях бывших диссидентов и заключённых советских
концлагерей мне о глумлении этих людей над портретами вождей
читать пока не доводилось: наверное, некоторым такая светлая
затея просто не приходила в голову, а некоторым приходила, но
они были выше этого и изображениями вождей только подтирались --
на общих основаниях. Символическая борьба (с портретами и пр.) --
это архаичное, дремучее, детское.
"Днём Валентин Саввич звонил мне на работу, общался с моими кол-
легами, в конце разговора со мной интересовался, вовремя ли приду
домой. И тогда неизменно ждал моего прихода, наблюдая с лоджии
или выходя навстречу." (стр. 25)
Прямо собачья преданность.
"По вечерам мы гуляли в окрестностях дома, и он [Пикуль, а не
дом -- А. Б.] всё спрашивал с беспокойным любопытством, нравится
ли мне район." (стр. 25)
Отнесём это место на слабость автора мемуаров. Иначе -- беспо-
койное любопытство по поводу Пикуля: сколько можно спрашивать
одно и то же?
"День для Пикуля был очень неуютен. Дома телефонные звонки и
стуки в дверь, на которые он хотя почти никогда и не отвечал, так
или иначе отвлекали, не давали возможности сосредоточиться."
"Пикуль хотел жить, как все люди, но это ему было не дано."
(стр. 28)
Не живя, как "все люди", труднее понимать "всех людей".
"В бессонные дни здесь прогуливался и Пикуль..." (стр. 38)
При такой наклонности к ночному образу жизни ему действительно
не имело смысла путешествовать.
"Как то уж получилось, что на протяжении многих лет книги
Пикуля, который никогда не был членом партии, выпускало партийное
издательство Лениздат..." (стр. 29)
Не-членство в КПСС -- черта положительная. Но можно ведь было
быть и беспартийным коммунистом, а будучи партийным, наоборот,
заниматься подрывной работой: дискредитировать собой звание ком-
муниста. Но Пикуль, скорее, дискредитировал звание антикоммунис-
та: сотрудничал с партийным издательством. На самом деле он
антикоммунистом не был, а был только некоммунистом, принимавшим
реальный социализм как данность, но критично, и грустившим о
временах князей и графов, когда его предки имели возможность
получать в порядке вещей удовольствие от подобострастного пресмы-
кательства перед "высшими".
"Он декламировал в основном стили Тихонова и Катулла -- наибо-
лее любимых им поэтов." (стр. 42)
Коммунистический поэт Николай Тихонов был бы странным выбором
для совсем уж антисоветчика.
О том, как падко бабьё на славу и деньги. Когда Пикуль овдовел,
его начали осаждать поклонницы:
"Письменно предлагали свою любовь 25-28-летние незамужние жен-
щины. Звонили из других городов, приезжали с желанием получить
свидание, приглашали в гости, в финские бани с намёком на инте-
ресные перспективные знакомства." (стр. 42)
Между тем, 51-летнему курильщику, выпивальщику и любителю пора-
ботать за столом (что чревато геморроем и простатитом) наверняка
было уже не до бурных утех с дамами.
"Да и многие собратья по перу открыто и откровенно издевались
над писателем, не имевшим не только диплома, но и аттестата
зрелости -- он для них был 'белой вороной'." (стр. 60)
Я тоже не могу отрицать некоторой полезности формального совет-
ского образования времён пикулевской молодости. Насколько можно
судить по сохранившимся учебникам и учебным пособиям, оно было
пошире и покрепче того, каким стали грузить людей в 1970-х и
позже.
"Валентин Саввич очень любил... игрушки. Проходя мимо витрин
магазинов, где были выставлены детские игрушки, он непременно
надолго останавливался, внимательно все рассматривал, любуясь
и пытаясь понять: что дают эти игры детям?" (стр. 70)
Понять детские игры всё никак не получалось, и попытки повто-
рялись вновь и вновь. Спишем это на душевную простоту биографа?
"Осень 1981-го была отмечена каким-то особым вниманием со сто-
роны высшего военно-морского командования к жизни и творчеству
писателя." (стр. 93)
Военно-морской писатель Пикуль помогал представителям военно-
морского командования выглядеть особо значительными людьми и меч-
тать о флотоводческой славе. Отметим, что Пикуль и вне литературы
был далеко не маргиналом: довольно много общался и со средними, и
с вышесредними слоями советского общества: был вполне вписанным в
советскую систему человеком, реализатором неявного "социального
заказа". Революционный пыл в обществе давно прошёл, новый
правящий класс сложился, стал не прочь расширить свои привилегии,
утратил враждебное отношение к дворянству и царизму.
"Любовь Валентина Саввича к чаю не имела границ -- без чая он
не мог прожить и четверть дня. Ни один напиток он не употреблял
так часто и в таком количестве."
"Чтобы был понятен вкус Валентина Саввича, скажу образно: через
стакан приготовленного им чая очень удобно было бы смотреть сол-
нечное затмение или на то, как проводят электросварку." (стр.
106-107)
На самом деле умиляться тут нечему. Пристрастие к сверхкрепкому
чаю -- это на самом деле кофеиномания. Сверхкрепкий чай называет-
ся на тюремном жаргоне чифирем и служит источником "кайфа", когда
другие источники недоступны. Кстати, довольно вреден для сердца.
"А ранним утром он перед сном выбросит превращённые в окурки
две пачки сигарет, проветрит кабинет и напишет мне записку."
(стр. 191)
Эти еженощные две пачки сигарет выглядят в глазах биографессы
Пикуля как чуть ли не акт его регулярного самопожертвования ради
России. А я не верю, что злоупотребляющий индивид чего-нибудь не
нахомутает в сложных вещах. Вообще, патриотов пикулевского качес-
тва в современой России полно (наверное, даже больше, чем населе-
ния в 1812 году, а Россия, тем не менее, В ЗАДНИЦЕ, и положитель-
ная тенденция для неё пока что не просматривается. А почему? Да
потому, что нужен более высокий уровень понимания и действования.
Уровень, на котором правку ситуации начинают С САМИХ СЕБЯ. Это в
1812 году было просто: бери дубину и бей (да и то имелся непонят-
ный для многих нюанс -- долгое неприятное отступление с умыслом).
А теперь стало сложно. А мышление -- по-прежнему на пикулевском
уровне.
"В самом начале нашей совместной жизни у Валентина Саввича
болели почки -- камешки, засевшие в них, давали о себе знать."
(стр. 109)
К писателям-почечникам у меня слабость. Я и к Пикулю ведь долго
не придирался, но потом что-то меня в нём всё-таки задело.
"В генеалогии он чувствовал себя, как в родной стихии и состоял
в переписке с потомками герцога Пармы, Армфельдта, Лесли, Кашки-
ных, Жуковых, Лобановых-Ростовских, Львовых и других, чьи предки
пролили немало крови за честь России... " (стр. 118)
Если бы Пикуль сам был из "породистых", его тягу к генеалогии
можно было бы объяснить самолюбованием или стремлением преодоле-
вать таким образом депрессии из-за неудач, а так остаётся только
одно объяснение: ему нравилось смотреть на графьёв по-собачьи
снизу вверх.
"- Раньше, -- говорил Валентин Саввич, вспоминая об иностран-
цах, -- в России жили так, что к нам ехали, а не от нас бежали.
А нынешние правители довели страну до такой нищеты, что скоро
добрая половина разбежится.
Действительно, куда ушло величие России, на протяжении веков
создаваемое нашими умными царями-императорами?" (стр. 120)
Иностранцы тянулись в Россию, потому что им здесь переплачивали
и давали всякие льготы. И вообще подобострастничали перед ними.
По поводу самоуничижительно-трепетного отношения к иностранцам в
России есть саркастический комментарий у Пушкина.
Кстати, было и несколько небольших волн иммиграции в СССР: из
Испании во время и после тамошней революции в 1930-х гг., из
Германии после установления там в 1933 г. нацистской диктатуры и
из Греции после запрета там деятельности компартии. Так что для
некоторых даже эта уж-ж-жасная страна оказывалась в определённые
моменты приемлемее их солнечных родин. Да и в постсоветскую, со-
всем уж жуткую Россию, с вымирающим коренным населением и разгу-
лом преступности, прутся несметными толпами -- из Китая и т. п.
"На сборник была опубликована доброжелательная рецензия сотруд-
ника ТАСС, учёного-филолога В. А. Янченкова. Узнав номер телефо-
на, я решила позвонить, чтобы выразить благодарность за тёплые
слова о Пикуле. В Москве ответили, что он умер. Взволнованные, мы
с Валентином Саввичем подняли на ноги весь ТАСС. После выяснений
нам сообщили новый, изменившийся номер телефона. Просто по старо-
му номеру я попала на ничтожно-непорядочных людей, не имеющих ни
малеййшего представления ни о юморе, ни о силе слова вообще."
(стр. 185)
У меня был похожий случай, только с другой стороны. Мне выдали
служебный мобильный телефон, номером которого до того пользовался
какой-то засранец, чинивший автомобили и раздававший свои коорди-
наты направо-налево. Наверное, потом он сменил бизнес, а чтобы
избавиться от ненужных звонков, заодно сменил и номер мобильника,
то есть, скинул свою проблему на посторонних, не известных ему
людей. Даже ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА меня ещё иногда дёргали звонками авто-
мобильные придурки, хотя я этот телефон держал включённым далеко
не постоянно. А для меня вызовы по этому телефону, как правило,
означали начало трудной срочной работы, поэтому напрягали сильно
(я и теперь испытываю беспокойство, когда слышу у кого-то такой
же сигнал). На первые посторонние звонков двадцать я отвечал веж-
ливо, потом не очень вежливо, потом даже несколько грубо (но без
стандартных русских отсылок), тем более что сам я антиавтомобиль-
щик и к людям, отягощённым автомобильными проблемами, не имею ни-
какого сочувствия. Правда, я не говорил, что предыдущий владелец
номера сдох, но сдохнуть ему я желал и желаю (я мизантроп, мне
можно). Я тогда даже мерзкую фамилию его выведал, чтоб под наст-
роение морду ему набить, но всё ещё недосуг. Просто поменять
номер (чтоб он достался какому-нибудь автомобильщику) я не мог,
потому что он уже был сообщён людям, с которыми я сотрудничал.
Вдобавок с каждым новым чужим звонком была надежда, что уж
этот-то -- последний.
Полагаю, поклонник Пикуля филолог Янченков был человеком нео-
смотрительным или аморальным и не позаботился о том, чтобы его
многочисленные знакомые записали себе его новый номер, а распла-
чивались за это временем и нервами другие люди. Если чета Пикулей
не осознала этой ситуации, значит не имела наклонности смотреть
на вещи объективно и широко, а такое проявляется не только в
бытовых вещах, но и в творческом продукте.
Как будто трудно себе представить, что телефонный номер филоло-
га достался пожарному, следователю или военному -- людям, для
которых звонок зачастую означает, что надо срочно дожёвывать ужин
и переться в ночь выполнять служебный долг, и которые поэтому
могут болезненно реагировать даже на вид домашнего телефона, не
говоря уже о неуместных звонках. (Я преувеличиваю? Нет, я хорошо
помню, что в военной части, в которой я честь имел служить, офице-
ры в субботу-воскресенье были не прочь куда-нибудь съехать или
хотя бы принять дозу алкоголя с утра, чтобы спокойно провести
weekend.)
Но фрау Пикуль не унимается:
"СЛОВОМ МОЖНО УБИТЬ! (...)
Представьте, что из динамика звучит голос диктора: 'Московское
время девять часов пятнадцать минут... Простите, шесть часов
пятнадцать минут'.
Но человек, раним утром собиравшийся в дорогу, уже не услышал
'простите', он схватился за сердце, и голова его безжизненно упа-
ла на стол рядом с билетом аэрофлота на рейс, отправляющийся в
9.05..."
Комментарий мизантропа: одним сердечником меньше. Естественный
отбор, укрепляющий человеческую популяцию. Жёстко, но у вас ведь
иначе не получается. И даже пробовать не хотите: полагаете, что
одного патриотизма почти достаточно, чтобы считаться хорошими
людьми.
И не "рейс отправляется", а в рейс отправляются. "Рейс" -- это
в переводе с немецкого ("Reise") "поездка".
Если бы новый владелец телефонного номера просто послал благо-
дарных Пикулей на три буквы, тем было бы легче: подумали бы, что
филолог жив, только не в духе.
И почему Пикули так распереживались именно за филолога? Ведь
всякие люди вокруг мрут каждодневно: физики, лирики, инженеры,
дворники и т. п. Ах, да: филолог нужные рецензии строчил.
"Он очень любил дышать ненастьем, а в хорошую погоду предпочи-
тал проветриться по городу на такси." (стр. 192)
Наверное, у Пикуля было много лишних денег и мало мыслей о
необходимости беречь окружающую среду. Главное ведь для него было
всегда оставаться патриотом. Ещё отметим: даже если он выбирался
к людям, в город, то зачастую наблюдал их жизнь лишь из окна
автомобиля.
"В пеших прогулках щепетильно избегал маршрутов, пролегавших
мимо или вблизи больниц." (стр. 192)
Хоть это было хорошо. Но в чужие гробы он всё-таки заглядывал,
за что, возможно, и поплатился.
"Дарить цветы тоже было его любимым делом." (стр. 192)
Плоско это. Вдобавок по-абсурдистски и с ущербом для живой
природы. Дарить, к примеру, шоколад -- это практичнее. А цветы
лучше оставлять там, где они выросли: всё-таки меньше убийств,
и красота держится дольше. В общем, в бытовом аспекте Пикуль --
типовая дешёвка, но с деньгами.
Доктор исторических наук профессор Н. Н. Молчанов:
"Валентин Саввич, ваши академические знания требуют во имя
справедливости присуждения вам учёной степени доктора историчес-
ких наук без защиты диссертации -- по совокупности трудов. Обе-
щаю, что этим делом я займусь." (стр. 220)
Разумеется, у Молчанова ничего не вышло: Пикуль остался без
докторской степени. Причина в том, что (если исключить злоупотре-
бления) научные звания присуждаются не за знания, а за раскапыва-
ние (или придумывание) чего-то нового и существенного, отвечающе-
го критериям научности. Пересказчик чужих текстов и поверхностный
пропагандист патриотизма Пикуль своими трудами под критерии науч-
ности не попадал никак. А Молчанов, наверное, был слаб в методи-
ческом отношении, а под критерии научности попал сам в своё время
либо случайно, либо ещё как-нибудь (из-за верности линии партии,
к примеру).
"" (стр. 42)
"" (стр. 42)
"" (стр. 42)
* * *
Как-то было Пикулю приглашение в Париж от богатого заграничного
поклонника его творчества -- Макса Эйльбронна, но попытка выехать
вскрыла печальное обстоятельство: Пикуль был "невыездным". Кста-
ти, Александр Пушкин при любимых семейством Пикулей царях тоже
был "невыездным": тоже не имел возможности испытать тоску по Ро-
дине, несмотря на отсутствие Советской власти в тогдашней России.
Но Пушкин хоть в Эрзурум выбрался, а состоятельный домосед Пикуль
изучал места деятельности своих героев по географическим атласам.
Интереса к путешествиям у него не было: он вполне доверял своим
источникам. Он и в этой части был ВТОРИЧНЫМ автором.
* * *
Никаких иностранных языков Пикуль не знал. Непосещением учебных
заведений это не оправдывается: языки можно было изучать и само-
стоятельно. Причина недостаточного интереса Пикуля к языкам --
наверняка в том, что интеллектуальная машина "Валентин Пикуль"
была высокоспециализированной и предназначалась единственно для
написания исторических романов. Для ознакомления с иностранными
текстами Пикуль нуждался в посредниках. В этом тоже его вторич-
ность.
* * *
Увлечение историей, литературой, живописью и т. п. -- это всё
разновидности эскапизма, бегства от сложного настоящего и ужасно-
го будущего. Не умиляет, а настораживает.
Что говорят о Пикуле литераторы.
Дудченко В. А., "Мои встречи с Виктором Конецким":
"Пару раз я пытался расспросить Конецкого о Валентине Пикуле,
романами которого зачитывался всласть.
- А чего рассказывать, - говорил Виктор Викторович, дымя своим
'Космосом'. - Вальку через год отчислили за неуспеваемость... И
надо же - стал писателем! При его ужасной безграмотности...
Встречались потом несколько раз, выпивали, спорили... Жаль, что
Вальки уже нет... Великий был труженик!...
Конецкий говорил о Валентине Саввиче Пикуле скупо и желчно,
многое не договаривал, скорее всего, не желая вспоминать некие,
известные только им двоим моменты общения. И я тогда подумал о
духе соперничества, много лет витавшем между ними, талантливыми,
но такими разными писателями."
У Михаила Веллера ("Кухня и кулуары"/"Пикуль"):
"Кто высунулся, того и хают. На девять тысяч серейших письмен-
ников никто и не плюнет за ненадобностью, а у него полстраны
читателей - давай польем! покажем, чем он плох!
- Ах, он врет, он фальсифицирует, он искажает и передергивает!
- Да, врет, да, передергивает, ну и что? Он берет самые
сенсационные, давно забытые всеми, кроме профессиональных
историков, версии, и выдает дивный беллетристический вариант
исторической сплетни. Или легенды, если хотите, или байки, или
анекдота. А люди обожают легенды, байки и анекдоты, и ничего
плохого здесь нет.
- Но он выдает их за правду!
- Как всякий хороший рассказчик.
- Но люди верят!
- Лучше верить Пикулю, чем Георгию Маркову или Галине
Серебряковой, что, впрочем, и невозможно.
- Он шовинист!
- Верно. Но шовинистов много, а тех, кого можно читать, - мало.
- Он плагиатор! Он перекатал дневники Бисмарка страницами, и
массу еще чего!
- Да читателю-то какое до того дело? Он поучает, развлекая.
- Его читать невозможно!
- Значит, полстраны делает невозможное; что, правда, вполне в
нашем характере. Да, бывает и слишком длинно, развалисто, нудно,
- но 'Пером и шпагой' куда как неплохо. Масса людей и поныне бы у
нас не узнали, что был Фридрих II, и Семилетняя война, и Олений
парк Луи XV, и прочее.
- Так можно лучше читать книги по истории!
- Оставьте ваше ослиное фарисейство! Их и так-то читать
невозможно от скуки, и где кроме читалок Москвы и Ленинграда они
есть?
- Ох, писал бы он лучше свои морские романы.
- Вот это-то и не так. Там масса ляпов, драть дармоедов и тупиц
редакторов. То у него 'каталина' падает с неба на четырех
звенящих моторах... она б, сердешная, и падала на четырех, да у
нее всего два было. То, описывая шимозу в Цусиме, он порет нечто,
не удосужившись, видимо, заглянуть в Брокгауза, що це такое и как
его делают. То котельное железо называет крепчайшим, хотя всем
известно, что оно мягчайшее и в качестве преграды для снаряда
подобно картону; то не знает отличия фугасного взрывателя от
осколочного, а снаряды из морского орудия у него видны в полете и
кувыркаются, как городошные палки, что, правда, списано из друго-
го автора, но все равно чушь: снаряд наблюдается только от ору-
дия, когда он удаляется от тебя и угловой скорости относительно
тебя и не имеет, а кувыркаться он, пройдя по нарезам и будучи
стабилизирован вращением, не может никаким каком, кроме одной
ситуации, но о ней Пикуль не упоминает: когда, сблизившись с
водой под очень острым углом, он рикошетирует - вот в таком
рикошете и может лететь беспорядочно.
А вот в 'Караване PQ-17' он делает вещь скверную. Англоамери-
канский мощный конвой оставил караван, бросившись на перехват
немецкой эскадры с 'Тирпицем', чтоб отрезать его от баз и превос-
ходящими силами уничтожить в стороне от грузовых коммуникаций,
обезопасив их и на будущее, но до этого торпедированный 'Тирпиц'
ушел, и союзники его не встретили, а немецкие подлодки расклевали
беззащитный караван. Пикуль же подает это как предательское и
трусливое бегство союзников ради спасения собственной шкуры.
Недостойно."
Что говорят о Пикуле еврейские читающие массы.
Алексей Экслер (forum.exler.ru, 24.03.2004), по поводу якобы
нехорошего отношения Пикуля к немцам:
"Намного больше Пикуль ненавидел все-таки евреев. Не знаю, как
дитя ВОВ или просто у него так совпало. Таких ушатов откровенно
мерзкого дерьма, которое он выливает на эту тему в "Распутине", я
больше нигде не встречал. В других книгах у него тоже много чего
проскальзывает, но в этой - что-то особенное. Первая в моей жизни
книга, которую я просто вышвырнул на помойку - физически противно
было ее в руках держать.
Почитал еще несколько романов... В общем и целом - совершенно
не понравилось. Язык дубовый, стилизация, на мой взгляд, неудач-
ная. А уж его собственные выводы, которые он выдает за 'приговор
истории', - по большей части просто смешны.
Но мужик трудовой, однозначно. Вон сколько напахал, пахарь... "
forum.exler.ru, 25.03.2004:
"Прочла полторы книжки в детской стадии юношества, когда все с
этим Пикулем носились. Не поняла в чем прикол. Не знаю как там с
историчностью, но чувства остались пакостные и тягостные. В
основном от ощущения дешевого пафоса и великорусского шовинизма
прикрытого патриотизмом. Ощущения были новые, раньше такого ни в
литературе ни в периодике не попадалось, поэтому запомнилось,
сейчас бы просто плюнула и забыла."
forum.exler.ru, 25.03.2004:
"Я помню, что первой книгой Пикуля, которую я прочла, оказался
'Фаворит'. Прочла с удовольствием. Потом были: 'Пером и шпагой',
'Баязет'. Все это было в 15-16 лет. Затем удовольствие пошло по
убывающей. Особенно не порадовал 'Моонзунд' с бесконечными
поклонами в сторону родной и горячо любимой матросами компартии.
Тем более, что фильм, виденный ранее, понравился. 'Мальчиков с
бантиками' было просто жалко - дети, искалеченные войной, что тут
говорить. А его бульварный роман про Ольгу Палей... Хотя, в
предисловии Пикуль сам пишет, что после всех нападок критики и
обвинений в вульгаризации истории, он решил показать всем, что
такое настоящий бульварный роман и вот - угощайтесь, пожалуйста."
Надо полагать, что у евреев восприятие русского самородка Пику-
ля по большей части отрицательное. В клевете на евреев никто его,
кажется, не обвиняет, но его можно обвинить в тенденциозном
представлении фактов и в провоцировании межэтнической розни через
напоминание русским об их старых обидах. Это у него есть. Пикуль
раздувал страсти от чистого сердца, а в постижение их природы не
внёс ничего нового. Можно сказать, он всего лишь эксплуатировал
распространённую человеческую наклонность враждовать группами. За
это он однажды даже получил на улице по голове. Можно сказать, за
что боролся, на то и напоролся: не надо было подогревать эмоции.
Побили его не за выражение нестандартных взглядов и не за правду,
а за то, что провоцировал русских на враждебное отношение к евре-
ям, а евреев -- на враждебное отношение к русским вместо того,
чтобы способствовать преодолению конфликта. Те факты, которые
Пикуль представлял в "Нечистой силе", можно было подавать и под
менее острым соусом. Вот Александр Солженицын, к примеру, несмот-
ря на своё агентурное прошлое и соучастие в разваливании Российс-
кой Советской Империи, хотя бы пытался поспособствовать выходу из
состояния русско-еврейской вражды ("Двести лет вместе").
* * *
Были ведь и евреи-монархисты, причём не среди политиканов, а
среди еврейского простонародья (об этом есть у В. Шульгина в
"Что нам в них не нравится" -- книге куда более мудрой, чем пику-
левская "Нечистая сила"). Ещё был Владимир Жаботинский, осуждав-
ший евреев за чрезмерное участие в русской политике. Вряд ли
антиеврейский загиб в "Нечистой силе" был популистским приёмом
Пикуля: скорее всего, это было искреннее выражение позиции,
характеризующее качество его мышления. Осуждамс по адресу Пикуля
после публикации его "Нечистой силы" ("У последней черты") был в
основном на уровне тра-та-та: чутьё верно подсказывало многим,
что зря он так однобоко и вызывающе изображал обстоятельства, но
сформулировать это в нейтральных выражениях у бедненьких критиков
не получалось: слишком пёрли эмоции. Впрочем, эти пламенные анти-
пикулевские выступления частью были средством дискредитации и
оттеснения конкурента, давшего повод, а также формой самолюбова-
ния и саморекламы.
* * *
Творческий метод Пикуля: откапывать не переиздававшиеся воспо-
минания участников каких-нибудь давних событий и какие-нибудь
малоизвестные исторические исследования и потом эти воспоминания
и исследования "беллетризовать", умалчивая о том, откуда матери-
ал. Масса литературы, прочитывавшейся Пикулем, служила только
для наращивания основы, сделанной из нескольких первоисточников,
а то и одного. Я думаю, некоторые первоисточники были ценнее ро-
манов Пикуля. Если рядом положить мемуары и роман Пикуля, который
по этим мемуарам написан, я бы выбрал для чтения мемуары: там
больше подлинности. И для повышения качества массового сознания в
условиях дефицита бумаги и времени на чтение лучше переиздавать
качественные первоисточники, чем печатать романы, пусть и хоро-
шие, на их основе. Занимательность -- не безоговорочный плюс:
общественная выгода может быть, разумеется, и в том, чтобы занять
массу народа чем-то малополезным или маловредным (и удержать
таким образом от много худшего), но ещё больше -- в том, чтобы
хоть часть массы приучить к более качественной пище для мозгов.
Пикуля некоторые называли плагиатором -- несправедливо, но не
совсем без поводов. Автор исторического романа либо выдумывает,
либо пересказывает чужие тексты, потому что собственных впечатле-
ний у него быть не может. Но такому автору лучше, конечно же,
упоминать источники, которые он использует: указывать их в преди-
словии, послесловии, основном тексте (пусть не всякий раз), при-
мечаниях внизу страниц или в приложении к своему опусу. Особенно
если пересказываешь чужой материал близко к оригиналу. И особенно
если претендуешь на то, чтобы дать новый взгляд на реальные
события, а не использовать эти события как просто фон для своей
выдуманной истории. А новые взгляды надо ведь обосновывать. А
корректное обоснование исторических вещей предполагает ссылки на
первоисточники. А если ссылок нет, то ты либо ясновидящий, либо
трепло, мутящее массовое сознание. Наверное, в этом причина
неприятия Пикуля некоторыми профессиональными историками.
* * *
О причинах неприязни, развившейся у Виктора Конецкого к Вален-
тину Пикулю. Конецкий, капитан дальнего плавания, творил первоис-
точники, тогда как Пикуль пересказывал чужие мемуары. Популяр-
ность же у Пикуля была в итоге много выше, чем у Конецкого. С
точки зрения Конецкого, наверное, Пикуль был набившим руку
халтурщиком, который паразитировал на авторах-предшественниках и
эксплуатировал умственную недоразвитость широких слоёв читающего
населения. А вдобавок прятался от современности в истории, а от
нормальной жизни -- в ночных кабинетных бдениях.
* * *
Ещё оценки Пикуля в продвинутых читательских массах:
forum.exler.ru, 22.04.2004:
"Однако минимум три эпизода Пикуль слямзил у Маклина подчистую.
1. Человека давит в блин сошедшимися бортами двух кораблей (при
спасении экипажа тонущего судна).
2. Человека простреливает пулеметной очередью от шеи до паха - в
обоих случаях указание на симметричность прострела, причем у
Маклина простреленный об этом сам сказал.
3. Таран надводным кораблем подводной лодки и гибель обоих.
Разница лишь в типе таранящего корабля: у Пикуля это переделанный
в сторожевик траулер, у Маклина - эсминец 'Вектра'.
Если первое на войне совсем не редкость, то второе и третье ни-
как не причислишь к заурядным событиям. Налицо прямое заимствова-
ние Пикулем выигрышных элементов сюжета, что, понятно, автора не
красит. Совершенно не понимаю, за каким чертом он это делал. Пра-
вда, он сделал и другое: взял из Маклина эпиграф, прямо указав на
то, откуда 'уши растут', что меня с 'Реквиемом' почти примирило."
tsushima.su/forums, 23.05.2011:
"...после того, как в библиотеке училища я взял и прочёл
Ирвинга 'Разгром конвоя PQ-17', Пикуль мгновенно рухнул с
пьедестала. Отныне его место было в ментальной помойке."
tsushima.su/forums, 23.05.2011:
"Пикуль просто играл на том что в СССР были труднодоступны
работы западных авторов. Вот и клепал на их основе свои опусы.
Сдабривая их тем что пипл хорошо схавает."
litpost.ru 06.05.2008:
"Его оппозиционность тоже миф - он вполне продолжал работать по
госзаказу - борясь с 'безродным космополитизмом' и прославляя
нашу военную мощь. Хотел как-то написать статью по его книгам -
прекрасный материал на тему того, как в СССР подогревались
ксенофобские и антисемитские настроения, но рука метнуть камень
не поднялась."
* * *
Виталий Доценко "Корма крейсера уходила в шипящее, как шампанс-
кое, море...":
"...он брал за основу какой-нибудь фундаментальный труд, как
правило, малоизвестный широкому кругу читателей, и на его основе
выстраивал свое повествование. Отмечено, что в течение всей своей
многолетней писательской деятельности Пикуль ни разу не работал
ни в одном архиве.
При написании романа 'Крейсера', за который Пикуль получил
несколько премий, а также 'Золотой кортик' от главнокомандующего
Военно-морским флотом адмирала флота В. Н. Чернавина, он пользо-
вался монографией участника Русско-японской войны профессора
Военно-морской академии контр-адмирала В. Е. Егорьева 'Операции
владивостокских крейсеров в Русско-японскую войну 1904-1905 го-
дов' (1939 г.) и книгой английского журналиста Сеппинг Райта 'С
адмиралом Того' (1907 г.). При создании книги 'Моонзунд' исполь-
зовал хранившуюся в спецхранах книгу фон Чишвица 'Захват Балтийс-
ких островов Германией в 1917 году' (1937 г.). Работая над рома-
ном 'Каторга', за основу взял книгу с таким же названием, напи-
санную русским публицистом начала ХХ в. В. Дорошевичем. Новизна
произведений Пикуля кажущаяся. Все уже было рассказано до него,
причем более объективно, правда, не так увлекательно, как это
получалось у Пикуля."
"Техника довольно проста: писатель брал текст капитального
труда, а затем 'шпиговал' его выдуманными эпизодами. При этом от
незнания истории основную тему он не разрабатывал, а приводил
массу деталей, порой малозначительных и, как правило, скандаль-
ного характера. Над его книгами не надо было задумываться, в них
все ясно: есть однозначные вопросы и такие же незамысловатые
ответы."
"Многих персонажей Пикуль наделял характеристиками, не соответ-
ствовавшими исторической правде."
(За деталями -- в текст Доценко.)
"Пикуль считал себя флотским человеком, но совсем не знал морс-
кой терминологии. Например: 'Рассвело. Японские крейсера шли чет-
кой фалангой (строй фронта. - В. Д.), сразу же отрезая нашей бри-
гаде пути отхода к северу. Между мателотами противника выдержива-
лись тесные интервалы, как на императорском смотре (строй кильва-
терной колонны. - В. Д.)'. Непонятно, как крейсеры могли одновре-
менно следовать и строем фронта, и строем кильватерной колонны.
Вот еще несколько нелепостей: 'Корма осядет ниже корпуса';
'Ошибки в магнитной девиации встречаются не только у мичманов';
'Как долбанут миной под мидель'; 'Любопытные выбежали из низов
даже на юты в корме' и т. д. Но какая игра слов, иногда совсем
романтических! "
"...в романе автор оболгал начальника Морской академии
заслуженного профессора генерал-майора по Адмиралтейству Н. Л.
Кладо, сын которого Н. Н. Кладо попросил командование академии
защитить доброе имя отца."
И т. д. Правда, у текстов Доценко тоже есть жёсткие критики.
* * *
Самченко С., Юлин Б. "В краю непуганных лауреатов":
"Девиз нынешнего популярного писателя - коньюнктура , цель -
поменьше работать - побольше получить. Во всяком случае, ничего
другого в нашумевшем произведении В.С. Пикуля 'Крейсера' не
обнаружишь при всем желании. Тема - русско-японская война. Якобы
'малоизученная' деятельность Владивостокского крейсерского
отряда. Монография, послужившая событийной канвой - 'Операции
Владивостокских крейсеров' профессора В.Е. Егорьева. 'Цитируется'
целыми абзацами - без указания подлинного автора, разумеется.
Вводные персонажи - положительный (он же главный) герой мичман
Панафидин и отрицательные герои мичман Щепотьев и мичман
Житецкий. Нарисованы, согласно канонам плохого голливудского
фильма, - без ума и души. Реакции - примитивны, мотивации
действий далеки даже от элементарной логики. Как авторская левая
пятка зачешется - так и поступят, то и сделают, соблюдая
один-единственный святой принцип: до конца держаться своей
'положительной' или 'отрицательной' стороны... События
предвоенного времени и сама война не оставляют никакого заметного
следа в характере этих молодых людей...
В России не принято критиковать усопших. Мол, о мертвых - либо
хорошо, либо ничего. Честное слово - хотелось бы соблюсти
приличия. Но автора уже нет среди живых - а книга переиздается. И
ладно бы она просто бесследно потонула в той массе низкопробного
чтива, которое на потребу обывательскому вкусу ежегодно тоннами
завозится на прилавки книжных магазинов, лавочек и лотков. Пикуль
популярен и доступен - вот в чем беда... 'Карамзин для бедных',
иначе говоря - профессиональный засоритель мозгов той части
читателей, в которых только пробуждается интерес к отечественной
истории."
(Дальше там -- конкретный разбор пикулевского текста.)
Об ошибках Пикуля. Как ни старайся, ошибки неизбежны. В советс-
кое время редактированию публикуемых текстов уделяли большое вни-
мание. Особенно не хотели позориться ошибками крупные столичные
издательства, тем более что под рукой имелось достаточное количе-
ство всяких знатоков, желавших подработать на исправлении чужих
текстов. Произведения типа пикулевских нередко проходили даже
двойное редактирование: литературное и историческое. Если после
ТАКИХ редакторов ещё находят у Пикуля какие-то ошибки, значит,
попрекать его этими ошибками -- занятие некорректное: они -- из
категории неизбежных.
* * *
У Пикуля нередко бывает, что в пределах одного произведения
разнотипные герои говорят одинаково выразительно, "ни слова в
простоте". Это характерно, к примеру, для "Площади павших
борцов". У него там схожи в построении речи даже Гитлер со
Сталиным.
* * *
То, что Пикуль был большим литературным тружеником и строчил
неимоверно, -- не плюс, а минус: ему некогда было заниматься
обычными человеческими делами, собирать благодаря этим делам
непосредственные впечатления, обрабатывать их и потом на их
основе копать поглубже.
* * *
Я полагаю, что Пикуль не то чтобы верил в Бога, а скорее чтил
его из подражательства, потому что Бога чтили пикулевские любимые
персонажи истории. Они-то в Бога, наверное, действительно верили
(а может, лишь соблюдали обряд, но убедительно), и Пикулю с его
атеистическим советским детством было перед ними неловко. Прилич-
ный патриотичный человек ведь должен поддерживать любимый предка-
ми культ. Это же так отвратительно звучит: отрёкся от веры отцов
и дедов! Пикуль не мог такого допустить, вот и поддерживал.
* * *
Если говорить о том, кто на какое животное похож своей психи-
кой, то Пикуль ближе к собаке. Он -- добрый верный умный пёс,
которому позарез надо проявлять преданность хоть кому-нибудь,
иначе не будет в душе покоя. А я -- кот, животное не стайное, и
мне преданность проявлять не хочется.
Резюме.
Произведения Валентина Пикуля -- не бульварщина, не заумь, не
морализаторство, не модернизм, не разоблачизм, не партийная про-
паганда, не пророчествование, не литературное хулиганство, а ско-
рее любование некоторыми сторонами истории и попытка разобраться
в некоторых других её сторонах. В литературном и фактологическом
отношениях уровень пикулевских книг довольно крепкий, но не без
серьёзных замечаний.
Пикуль слишком много работал с письменными источниками в ущерб
работе с реалиями, и из-за этого его творчество в значительной
степени вторичное: там мало такого, что не было бы прежде написа-
но другими авторами или хотя бы навеяно ими. Он -- переплавитель-
интерпретатор, глядевший на мир в основном чужими глазами; коро-
че, пересказчик, пусть и занятный.
Книги Пикуля производят лучшее впечатление, чем его биография,
даже апологетическая. И причина не в том, что он не позёрствовал,
а в том, что он в личном аспекте -- человек довольно тривиальный,
обкорнанный собственным трудоголизмом. Пикуль как бы проживал (в
воображении) чужие жизни, а на собственную оставалось совсем мало
времени. В значительной своей части он был только органической
мыслящей машиной для написания патриотических романов.
Огромная популярность Пикуля объясняется соответствием интел-
лектуального уровня его произведений интеллектуальному уровню
массы советских интеллигентов. Пикуль не грузил их ничем особо
новым и спорным, зато предоставлял достаточно много чтива, чтобы
охмуряться до одури.
Основной контингент поклонников Пикуля -- российские добропоря-
дочные образованцы нееврейского происхождения. В целом это люди
хорошие (бывают гораздо худшие!), но несколько упёртые в своих
поверхностных взглядах и чрезмерно эмоциональные, из-за чего у
них бывают сложности с замечанием важных нюансов, широким охва-
том, смотрением в корень и вдаль, а также с восприятием рацио-
нальных аргументов против любимых образованческих заскоков. У
меня с такими людьми нередко бывают трения.
Пикуль -- патриотический мифотворец, иррационализатор массовых
интелигентских мозгов. Во втором или третьем ряду "инженеров
человеческих душ" он смотрится превосходно, тогда как в первом
ряду, ряду "властителей дум", он русским людям сегодня больше во
вред, потому что уровнем своей интеллектуальной сложности и своей
расстановкой акцентов он не адекватен гигантскости вызовов, кото-
рые эпоха бросает России.
Современная деградирующая Россия -- это Россия по Пикулю. Жрите
его. Вот ведь вам и старая недобитая аристократия, и наворовавша-
яся новая. Вот церкви и религиозная пропаганда. Вот триколор,
двухглавый орёл, несменяемый "царь" и крепкий официальный патрио-
тизм на словах. Вот снова возможность геройствовать на Кавказе.
Вот вернувшиеся несметные китайцы (до 1917 г. в России их было
немало!). Что, в небрежении армия и флот? Так на них, знаете ли,
элементарно не хватает денег. Еврейские олигархи раздражают? Но
до 1917 г. еврейских богачей в России тоже хватало. И СМИ тоже
слишком еврейские? Но это было и до Октябрьской революции. Когда
будет, наконец, обеспечено подлинное величие России? Увы, НИКОГДА
-- если вдохновляться Пикулем. Потому что теперь уже требуются
ДРУГИЕ ПОДХОДЫ: более тонкие, не вызывающие массовых восторгов.
Патриотический культ подавляет сложную интеллектуальную дея-
тельность в стране. На первый взгляд, он, вроде, годится для про-
стонародья, которому такая деятельность всё равно не по силам, но
сложность в том, что "информационное пространство" в значительной
части общее, и патриотически возбуждённое простонародье потом
пристаёт к думающим людям с претензией: почему не возбуждаетесь и
не праведничаете вместе с нами?! Патриотически возбуждённый плебс
уже ЗНАЕТ, что нужно стране, и не слушает доводов тех немногих,
кто пробуют уточнить национальные задачи. Когда бараны бьют в
барабаны, уточняльщикам лучше помалкивать или сматываться.
Литература:
Пикуль, Антонина "Валентин Пикуль", М., "Голос", 1995.
Пикуль В.С. "Честь имею". Интервью. Беседу вел Вячеслав
Огрызко.
Доценко В. Д. "Корма крейсера уходила в шипящее, как
шампанское, море...", сайт rumarine.ru.
Дудченко В. А. "Мои встречи с Виктором Конецким".
Самченко С., Юлин Б. "В краю непуганных лауреатов"
(http://enoth.narod.ru/Navy/Pikulismus.htm)
Возврат на главную страницу Александр Бурьяк / Валентин Пикуль как машина для производства патриотического чтива